Борис Батыршин - Коптский крест
Олег Иванович отложил «велосипедную» тетрадь и взял коричневый листок — пергамент. Пора было, наконец, на что-то решаться. Перевод, сделанный в Московской духовной академии, не оставлял сомнений — хроно-путешественников ждала скальная церковь в древнем православном монастыре Святой Феклы, в Маалюле, в Сирии. А вот с точным местом тайника было сложнее — в тексте говорилось лишь о некоем барельефе, который содержал ключ к загадке.
Надо было решаться — и ехать на Ближний Восток. В отличие от 2014 года, Сирия 19-го века была мирной окраиной Османской Империи, и попасть в Маалюлю мог любой желающий. Российские паломники регулярно посещали эти края — в Сирии хватало православных святынь. Можно было, конечно, присоединиться к подобной группе — но для этого пришлось бы изображать из себя странников-христиан. Ни Олег Иванович, ни Ваня не были готовы к подобному испытанию — надежнее было выйти прямо на организаторов этих «туров» и договориться о поездке в частном, так сказать, порядке. Олег Иванович как раз сочинял пространное письмо в Российское Православное Палестинское общество, когда в дверь постучали: мальчишка-посыльный принес запечатанный конверт и визитную карточку. На бежевой картонке значилось: «Никонов Сергей Алексеевич, лейтенант Российского Императорского Флота».
Еще в парке, разговорившись с Олегом Ивановичем, лейтенант упомянул о своем увлечении фехтованием. Он приобщился к этому благородному искусству еще в Морском корпусе; фехтование в Российской Империи никогда не было особо популярно, а вот в Конной гвардии встречались мастера «игры клинками». Один их них, отставной кавалергард, барон Корф, как раз и преподавал фехтование в Морском Корпусе. Несколько лет назад бывший гвардионец покинул Петербург и перебрался в Москву и открыл там атлетический и фехтовальный клуб.
Олег Иванович немедленно выразил желание посетить заведение барона. И вот теперь лейтенант предлагал посетить клуб вместе — и собирался заехать за своим гостем.
Олег Иванович взглянул на часы — до визита Никонова оставалось чуть больше пятидесяти минут. Оставалось припомнить — какие костюмы в 19-м веке считались приличными для занятий спортом?
Глава тридцать четвертая
С противогазами я, пожалуй, перемудрил. Недаром опытные диггеры не советуют надевать их сразу — но уж очень сильное впечатление произвел на меня дядя Гиляй и описания его подземных странствий[123]. Меньше всего мне хотелось окунаться в смрадные стоки Москвы 19-го века, дышать ее гнилостными миазмами. И в итоге — мы маялись в проклятой резине, объяснялись знаками, искали дорогу на ощупь — стекла противогазной маски запотевали, несмотря на силикон[124]. Я уже готов был плюнуть на все и содрать проклятый ШМС — удерживала вонь, которая, казалось, проникала через угольные фильтры и резину химзащиты.
Тренировки не прошла даром: Николка ловко управлялся с «искалкой» и в противогазе. Блуждать почти не пришлось — мы уверенно выбирали нужные повороты, и когда в стене появилась низкая арка, никто даже не удивился. Только, в отличие от портала на Гороховской, этот появлялся не в голой стене, а в глубокой нише, отделенной от тоннеля ржавой решеткой. Она как водится, была заперта — висячий замок давно уже превратился в сплошной комок ржавчины. Я поковырял в нем шилом мультитула, но впустую — работать в перчатках от ОЗК было чудовищно неудобно, и, не прицепи я инструмент на страховочную лямку, лежать бы ему в вонючем иле на дне тоннеля.
Монтировке замок тоже не поддался — пора было прибегать к решительным мерам.
«Главное — покрепче закрой глаза и смотри в другую сторону — поучал меня командный пиротехник, Сашка Мартовский. «И отойди подальше: эта пакость здорово искрит. Попадет на ОЗК — прожжет нахрен». Так что я отогнал Николку да десять метров по коридору и — как там в бессмертном фильме? — «Махмд, поджигай!»
Я успел отойти на пять шагов — и все равно, даже сквозь ОЗК, почувствовал обжигающую волну жара. Стены тоннеля озарились ослепительно-белым светом; некоторое время спустя он потускнел и принял оранжевый оттенок. Тогда я повернулся и принялся нащупывать монтировку, предусмотрительно вставленную в дужку треклятого замка.
Термитная паста не подвела: стоило чуть-чуть нажать на рычаг, и замок отлетел, плюхнулся в жижу — и весь тоннель наполнился пронзительным шипением и смрадным паром. Николка испугался; он что-то кричал, но я не разбирал слов. Освобожденная от замка решетка, висела, покосившись, на верхней петле — а за ней призывно тёмнел зев портала.
Глаза Яши спасло одно — между ним и ослепительной вспышкой, залившей тоннель, стоял Николка. Если бы доморощенный сыщик смотрел на замок в тот момент, когда вспыхнул термит, он навсегда бы лишился зрения. Яша и теперь был уверен, что ослеп — сквозь чёрнильный мрак, заливавший подземелье, не пробивался ни единый лучик света. Держась за стену, юноша кое-как доковылял до того места, где он в последний раз видел своих подопечных. Больше всего он боялся упасть — тогда Яша непременно потерял бы направление, и тогда оставалось бы или подыхать, или ползти куда-то на ощупь, без всякой надежды.
Но — обошлось. Когда Яша нащупал решетку; та была еще ощутимо теплой. Юноша случайно ухватился за пережженную термитом дужку и завопил от боли — не остывший еще металл сильно обжег кожу.
Втиснувшись в нишу, Яков обшарил мокрую кирпичную кладку — прохода не было. Молодого человека била дрожь; он подносил пальцы к самым глазам, но ничего не видел. Да, сомнений не было — страшная вспышка лишила его зрения, и он теперь обречен ждать смерти в этой мерзкой клоаке. А даже если каким-то чудом его найдут — что потом? Влачить жалкую жизнь нищего слепого, выклянчивая цадку у дверей синагоги?
Запаникуй Яша сейчас — и ничто не смогло бы его спасти. Но — обошлось. Яков выбрался из ниши, проковылял вдоль стены несколько шагов и — о чудо! — наткнулся на низкий выступ, шириной в десяток вершков.
Наконец-то можно было присесть, не опасаясь свалиться в вонючую слизь! Рядом с выступом из стены торчала скоба; неудачливый сыщик вцепился в нее, да так, что руки занемели. Чтобы оторвать Яшу от скобы пришлось бы силой разжимать палец за пальцем.
Если хочешь жить — не паникуй, думай… Найти дорогу назад — нечего и надеяться; ждать на то, что кто-нибудь набредет на него — просто глупо.
Оставался один шанс. Мальчики ставили на стенах метки — верно? Метки эти конечно, потом исчезали — но ведь не бесследно! Один раз ребята, видимо, свернули не туда, и, когда вернулись к предыдущей развилке, светящаяся стрелка вновь возникла на кирпичной стене!
А раз так — была надежда, что Ваня с Николкой будут возвращаться той же дорогой. Увидеть их, Яша не увидит, но, возможно, услышит шаги — и тогда можно будет заорать, позвать на помощь. Яша надеялся, что мальчики вытащат его наверх — не станут же они бросать живого человека на верную смерть?
Оставалось ждать. И Яша, устроившись поудобнее, обратился в слух.
Глава тридцать пятая
— Ну вот мы и прибыли. Прошу вас, дражайший Олег Иванович! — Никонов указал своему спутнику на дверь, рядом с которой ней висела бронзовая табличка: «Фехтовальный клуб. Содержит Евгений Корф, барон».
Обстановка напомнила Олегу Ивановичу скорее музей или дорогой джентльменский клуб, нежели спортивное заведение. Отдав шляпы и трости лощеному швейцару в гербовой ливрее, гости проследовали в сводчатый, готический зал. Стены его были увешаны широкими панно в тёмных дубовых багетах; на зеленом бархате прихотливо разнообразные шпаги, сабли, палаши, кинжалы и старинные дуэльные пистолеты. В простенках между гранеными полуколоннами, сходившимися высоко в полумраке, красовались длинные стойки с древковым оружием; изящно выгнутые итальянские алебарды соседствовали с абордажными полупиками и топорами-интропелями. Дальше выстроились в рядок фехтовальные рапиры и сетчатые маски, обтянутые по ободу толстой бурой кожей.
У дальней стены, напротив стрельчатых витражных окон, стояли глаголи из толстого дубового бруса; на них, подобно удавленникам, болтались кожаные безголовые чучела-манекены с коротенькими руками, лишенными кистей. У одного из таких огрызков занимался молодой человек в борцовском трико; он наносил чучелу удары кулаками, коленями, а порой даже и ступнями ног.
— Сават[125]? — спросил Олег Иванович, кивнув на борца. Никонов кивнул:
— Да, его еще называют «французская ножная борьба». Милейший барон буквально помешан на этой галльской забаве и все мечтает сочетать ее с фехтованием — надеется создать идеальную методу ближнего боя. Я-то отношусь к этому скептически — по мне, фехтование должно оставаться чистым искусством, на манер балета. В конце концов, на поле боя теперь царствуют винтовка и револьвер, а клинок — это средство поддержания благородства души, а не достижения победы.
