Валерий Пушной - Свинпет
Орава снаружи с гомоном начала рвать на себя заблокированные дверцы, затем раскачивать авто и долбить камнями по стеклу с Ванькиной стороны. Стекла посыпались. Внутрь протянулись руки за мечом на коленях Малкина. Развернутое вверх лезвие ожгло руки порезами, потекла кровь, раздались вопли. Вой вокруг машины усилился, лица дышали ожесточением, они уже начинали казаться волчьими мордами. Замелькало оружие, прозвучали выстрелы по колесам, засвистел воздух из шин, машина просела.
— Глаз на блюдечке без меча! — ревела толпа, беснуясь и направляя на Ваньку стволы.
От этого рева до самых костей пробирало стынью, черные пасти стволов притягивали взгляды и заставляли стучать зубы.
— Всех убьют, если не отдашь, — долбила по мозгам Анька. — Стань благоразумным.
Выдержка сдавала, страх смешивался с яростью и превращался в желание вырваться наружу и крошить налево и направо. Малкин приподнял меч, привстал на негнущихся ногах, наклонился к дверце автомобиля и толкнул ее.
В тот же миг несколько стволов изрыгнули гром и пламя. Салон наполнился дымом. Друзья обмерли. Пули должны были изрешетить Малкина. Но произошло невероятное. Пули ударились в лезвие и рикошетом ушли в заднее стекло, прошили его, сразив несколько горожан.
Но живые продолжали лезть, как саранча, тупо долбили по кузову автомобиля всем, что попадалось под руки. И снова звенели осколки, корчился и хрипел металл, люди в салоне сжимались от новых выстрелов.
Ванька выбил дверцу автомобиля. Горожане отшатнулись от меча, выпуская парня наружу. Лезвие заиграло на солнце. Приятели выкарабкались следом, но и Анька не задержалась в салоне, однако убегать не намеревалась. Терлась около Раппопета, как приклеенная. Тот кипел: располосовать бы эту змею подколодную пополам, чтобы раз навсегда избавиться от заразы, Лугатик радовался бы несказанно, в общем, все вздохнули б с облегчением. Однако Малкину было не до разборок с Анькой.
Толпа неистовствовала. Не будь меча, уже набросилась бы на приятелей, разорвала на куски.
Сашка лучше остальных представляла, как опасна враждебность городской толпы. Из человеческой внешности во всю мощь лезло зверье. Девушку такие превращения не удивляли, за два года нагляделась до умопомрачения. Знала, увещевать осатаневшую массу бессмысленно. Она была во власти звериных инстинктов. И глупо стараться понять выкрики, вопли, логику. Даже подчиниться в этой ситуации было бессмысленно, все равно разорвут и затопчут. Все время Сашка выживала здесь потому, что научилась угадывать наступление звериных вспышек и балансировать, как на тонкой струне. В такие моменты с перевертышами невозможно было договориться.
Сейчас девушка плечом касалась Ваньки, чувствуя, что его нескладное тело налилось каменными мускулами. С другой стороны к нему жалась Катюха. Ей было страшно наблюдать, как толпа рычала, скалилась, размахивала ножами и ружьями, сверкала дикостью глазниц. Катюха затаила дыхание, но уловила, как толпа сделала то же самое, словно готовилась к последнему броску.
И вот орава выпихнула вперед вооруженных горожан, те вскинули ружья и открыли беспорядочную стрельбу по Ваньке. А пули меняли траектории, бились о лезвие меча и возвращались в толпу, выкашивая стреляющих. Стрельба быстро утихла, но сверкнули ножи. И Ванька кинулся в гущу, защищая себя и друзей. Покатились головы, руки, туловища, ножи и ружья. Но гурьба продолжала накатывать, в ход пошли металлические пруты, палки, камни. Ванька расчищал проход, увлекая в него приятелей.
Вырвавшись из окружения, компания пустилась наутек. И снова с ними бежала Анька. Задом, без особой натуги, не оборачиваясь, не сбиваясь с пути, пригнула голову и приотстала, хлеща взглядом спины замешкавшихся горожан.
После десяти минут беготни, оставив далеко осатанелую орду, Сашка сбавила темп и посмотрела на Ваньку. Тот понял и перешел на шаг, затем остановился у торца перевернутого зеленого дома. Все сгрудились. Малкин стоял на длинных прямых ногах, глубоко дышал, двумя руками сжимая рукоять меча, словно готовился к новой схватке. У ног обрывалась добротная асфальтовая дорожка. Под ногами густая трава на небольшом участке земли перед домом. Сашка отдышалась и шагнула к настороженной Аньке, отрывисто бросив:
— Уберем проблему, — потянулась тонкими пальцами к ее левой мочке.
Андрюха, по-своему понимая Сашку, упруго кинул правую ладонь на плечо горожанки. Но та с внезапным остервенением отбила руку. Тогда Лугатик с гуттаперчевой пластичностью выгнулся и, не думая долго, ударил Аньку по шее. В ответ волчица рассвирепела. Катюха в этот миг увидала в ней частицу озверевшей толпы и отодвинулась.
— Хочешь удалить маячок? — спросил Малкин, хотя намерения Сашки были понятны без слов.
— Вместе с мочкой! — взвизгнула Сашка, подступая к Аньке. Неожиданная дикая неистребимая мощь прошила Сашку, и Катюха почувствовала, что звериная сущность Аньки отступает перед этой силой.
И будто та же самая сила разом сорвала с места Андрюху с Володькой, они с двух сторон навалились на Аньку, но скрутить ее оказалось делом непростым. А Ванька в этот миг обнаружил, что трава под ними стала шевелиться, прилипать к подошвам, вытягивать стебли, обвивая ступни ног, опутывая лезвие меча, резаться об острие, распадаться, оставляя на металле потеки зеленого сока, как зеленой крови. Анька билась в руках парней, как истая волчица, издавая странные воющие крики, как призывы о помощи и как лютое неистовство безумия:
— Куры пожирают кукурузу! Не жалейте собак! В сметане много червей! Ищите мясо! — Отбивалась ногами от Сашки, не подпускала к себе, скалилась и скулила. — Пахнет собаками, сушите шкуры собак!
Наконец усилия людей увенчались успехом, хрипящую и вопящую Аньку, распластав, придавили к неровному торцу крыши, Сашка за волосы оттянула на себя голову волчицы и схватила пальцами мочку:
— Отрезай! — крикнула Малкину.
— Вместе с ухом, — прохрипел Лугатик, пунцовея от натуги. — Будет одноухая волчица.
Взъерошенные волосы Малкина встали дыбом, зашевелились, как трава под ногами, он помедлил, раздумывая, и резанул лезвием меча по мочке. Все-таки не целое ухо. Волчица стала меченой.
— Собак надо убивать! — свирепо оскалилась Анька, когда ухо ожгло резкой болью.
Сашка яростно забросила отрезанную мочку дальше в траву и вытерла о футболку пальцы. Парни отпустили Аньку и загоготали, удовлетворенные бессилием волчицы. Та отпрянула от торца крыши, заметалась по траве, по-звериному вынюхивала мочку. Не нашла, поникла беспомощно и жалко.
— Теперь веди! — приказала Сашка. — Впрочем, я догадываюсь, куда ведешь. Теперь можем обойтись без тебя.
Шум погони приблизился. Горожане лезли изо всех щелей. Куда ни ткни — маячат спины. Травля продолжилась. Будто ополчился весь город, будто ни у кого не было других дел. Беготня изнуряла. Оторваться не удавалось. Сашке даже вспомнились слова Философа: «Не мудри, мудрствуя, потому что мудрость только у мудрого». А мудрым в этом городе считался один Философ. Она горько усмехнулась.
Анька пятилась за ними. Андрюха думал, что отсеченная мочка остановит волчицу и пути их разойдутся, но этого не случилось. На нее цыкали, орали, прогоняли прочь, требовали отвязаться, — не помогало. Она молчаливо держалась рядом. К полудню силы у людей были на исходе, мысли в мозгах едва ворочались, но Анька, напротив, оживилась, засуетилась, усталость не брала волчицу. Опередила приятелей и, не слушая возражений, повела на городскую окраину. Пятилась, пригнувшись, тело собрано в мускулистый ком, глаза мельком схватывали разгоряченные лица людей.
И вот череда перевернутых многоэтажек оборвалась, потянулись перевернутые пригородные домишки. Скоро очутились за огородами. Измотанные, без задних ног рухнули в высокую траву, разбросались, затихли. Позади сумасшедший город с его озверевшими жителями. Дальше за травостоем щетинилась лесополоса. Вершины деревьев проткнули густую неимоверную синь дня и тянулись в чистое небо. И ни одной дороги. Усталость навалилась.
Но прежде, чем она взяла верх, Катюха, лежа на спине, не чувствуя рук и ног, глухо обронила, глядя в пустое небо:
— Кажется, оторвались от погони. Только до Карюхи как до луны. В город возвращаться нельзя. Меня сейчас туда калачом не заманишь. Пошли они к черту со своим Философом. Я не понимаю, как мы еще до сих пор живы? В этом городе кровь льется, как вода. Мне страшно возвращаться назад. Я устала. Я больше не хочу крови. Я больше не могу ее видеть. — По телу волной прошла судорога, высохший пот на лице оставил грязные разводы. Под глазом у Катюхи чиркнула мушка, отчего вдруг зачесалось, но шевелиться не хотелось, и девушка лишь часто заморгала и дунула, отгоняя от лица мошку. — Хочу забраться в ванную и смыть с себя всю эту грязь. Кажется, я никогда уже этого не сделаю. Мамочка дорогая, знала бы ты, где я сейчас. Но я и сама не знаю, где я. Даже Анька этого не знает. Как же можно на нее полагаться после этого? Похоже, мы теперь от Карюхи еще дальше, чем были до сих пор. Хорошо, что больше нет погони. — Катюха вздохнула.
