Роберт Хайнлайн - Будет скафандр – будут и путешествия
– Пожалуй, да… Но мы же путешествовали несколько недель!
– Ты слишком много пережил, Кип, чтобы волноваться из-за такой ерунды. Можешь обсудить вопрос с близнецами, – он кивнул в сторону Гиоми и Брука, – но все равно ничего не поймешь. Я, во всяком случае, пока не понял.
Когда я уезжал, миссис Рейсфелд расцеловала меня на прощание, Крошка разревелась, а мадам Помпадур попрощалась с Оскаром, лежащим на заднем сиденье – в аэропорт профессор Рейсфелд решил отвезти меня сам.
По дороге он заметил:
– Крошка очень хорошо к тебе относится.
– Гм, надеюсь, что да.
– А ты к ней? Или я нескромен?
– Хорошо ли я к ней отношусь! Еще бы! Она спасла меня от смерти раз пять, не меньше.
– Ты и сам заслужил не одну медаль за спасение гибнущих.
Я поразмыслил над этим.
– Сдается мне, я напортачил во всем, за что брался. Но меня все время выручали, да и везло просто.
Я даже задрожал при одном воспоминании о том, как только чудом не попал в суп.
– «Везение» – сомнительное слово, – ответил профессор. – Ты считаешь невероятным везением, что оказался на поле в скафандре, когда моя дочь звала на помощь. Но это не везение.
– А что же тогда?
– Почему ты принимал ее волну? Потому, что был в скафандре. Почему ты был в скафандре? Потому, что всеми силами стремился в космос. И когда ее корабль послал сигналы, ты ответил. Если это везение, то спортсмену везет каждый раз, когда он попадает ракеткой по мячу. Везение всегда лишь результат тщательной подготовки, Кип. А невезение – следствие разболтанности и лени. Ты сумел убедить Суд, который древнее рода человеческого, что ты и твое племя заслуживаете спасения. Случайно ли это?
– По правде говоря, я психанул и чуть было все не испортил. Просто очень уж мне надоело, что мной все время помыкают.
– Лучшие страницы истории написаны теми людьми, которым надоело, что ими помыкают. – Он нахмурился. – Я рад, что тебе нравится Крошка. У нее интеллект двадцатилетнего человека, а темперамент шестилетнего ребенка; как правило, она антагонизирует людей. Поэтому я рад, что она нашла себе друга, превосходящего ее умом.
У меня даже челюсть отвисла.
– Но, профессор. Крошка ведь намного умнее меня. Она то и дело оставляла меня за флагом.
Он глянул на меня.
– Она оставляет меня за флагом уже многие годы, а я отнюдь не глуп. Тебе не следует недооценивать себя, Кип.
– Но это правда!
– Ты так считаешь? Есть один человек – величайший ум нашего времени в области математической психологии. Человек, всю жизнь делавший только то, что считал нужным, вплоть до того, что сумел уйти в отставку – а это крайне трудно сделать, когда на тебя большой спрос. Так вот, этот человек женился на самой блестящей своей студентке. Сомневаюсь, чтобы их сын был глупее моей дочки.
До меня не сразу дошло, что речь идет обо мне. А потом я просто не знал, что ответить. Многие ли дети знают своих родителей? Во всяком случае, не я.
– Крошка очень трудная личность, даже для меня, – продолжал профессор. – Ага, вот и аэропорт. Когда отправишься в институт, не забудь заехать к нам. И приезжай, пожалуйста, на День Благодарения[21] – на Рождество ты ведь, безусловно, поедешь домой?
– Спасибо, сэр, обязательно.
– Вот и хорошо.
– Кстати, насчет Крошки. Если она очень разбушуется, то не забывайте про маяк. Материня с ней справится.
– Что ж, это мысль.
– Крошке еще ни разу не удавалось обвести Материню, хотя она и пробовала. Да, я совсем забыл. Кому можно об этом рассказывать? Не о Крошке, разумеется, а обо всей истории?
– А разве не понятно?
– Сэр?
– Рассказывай кому угодно. У тебя сразу пропадет всякое желание делать это, потому что почти никто тебе не поверит.
Домой я летел реактивным самолетом – ну и быстрая же машина!
Обнаружив, что вся моя наличность состоит из доллара шестидесяти семи центов, профессор Рейсфелд настоял на том, чтобы одолжить мне десять долларов, так что я подстригся на автобусной станции и смог купить два билета до Сентервилля, чтобы не сдавать Оскара в багажник, где его могли повредить. Стипендия в МТИ больше всего порадовала меня тем, что Оскара не придется продавать, хотя я и так не продал бы его ни за какие деньги.
Из-за Оскара водитель остановил автобус прямо у нашего дома – уж больно неудобно было бы его тащить от станции.
Я пошел в сарай, повесил Оскара на его стойку, сказал, что позже зайду, и вошел в дом с заднего крыльца.
Мамы не было видно, папа сидел у себя в кабинете. Он поднял глаза от книги.
– Привет, Кип.
– Привет, пап.
– Как попутешествовал?
– Видишь ли, я не попал на озеро.
– Я знаю. Звонил профессор Рейсфелд; он все мне рассказал.
– А… а… В целом, попутешествовал очень неплохо.
Я заметил, что он держит на коленях том энциклопедии «Британника», раскрытый на статье «Магеллановы облака».
Папа поймал мой взгляд.
– Никогда не доводилось их видеть, – сказал он с сожалением. – Была однажды возможность, да все времени улучить не мог, если не считать одной облачной ночи.
– Когда это, папа?
– Еще до твоего рождения, в Южной Америке.
– А я и не знал, что ты там бывал.
– Бывал. По заданию правительства. Но об этом не принято рассказывать. Красивые они?
– Невероятная красота. Я тебе все расскажу подробно, у меня и магнитофонная пленка есть.
– Не к спеху. Ты ведь устал. Триста тридцать три тысячи световых лет – расстояние приличное.
– Нет, что ты, ровно в два раза меньше.
– Я имею в виду оба конца.
– А-а. Но мы вернулись обратно не тем же путем.
– То есть как?
– Не знаю даже, как объяснить, но когда эти корабли совершают прыжок – любой прыжок – короткий путь обратно и есть долгий путь вокруг. Корабль летит прямо вперед, пока снова не оказывается в исходной точке. Ну, не совсем «прямо вперед», потому что пространство изогнуто, но настолько прямо, насколько возможно.
– Гигантский космический круг?
– Ну да. Круговой путь по прямой линии.
– Ну-да. – Он задумался. – Кип, а какое расстояние охватывает этот круг Вселенной?
– Я спрашивал, папа, но не понял ответа (Материня сказала мне тогда: «какое может быть „расстояние“ там, где нет ничего?»). Это вопрос не столько расстояния, сколько состояния. Мы не летели, мы просто перемещались.
– Да, неразумно выражать математические вопросы словами. Следовало бы мне это знать, – упрекнул себя отец.
Я уж хотел было посоветовать ему обратиться к доктору Бруку, как голос мамы пропел:
– Здравствуйте, мои дорогие!
На секунду мне показалось, что я слышу Материню.
Мама поцеловала отца, потом меня.
– Хорошо, что ты уже дома, милый.
– Гм… – я обернулся к отцу.
– Она все знает.
– Да, – сказала мама тепло. – Я не боюсь, когда мой взрослый мальчик отправляется в путь куда бы то ни было, лишь бы он благополучно возвращался домой. Я ведь знаю, ты всегда дойдешь туда, куда захочешь. – Она потрепала меня по щеке. – И я всегда буду гордиться тобой. А я только что сбегала на угол в лавку еще за одной котлетой.
* * *Следующим утром, во вторник, я пришел на работу очень рано. Как я и предполагал, моя стойка находилась в ужасном состоянии. Надев свой белый пиджак, я быстро принялся наводить порядок. Мистер Чартон говорил по телефону. Повесив трубку, он подошел ко мне.
– Хорошая была поездка, Кип?
– Очень, мистер Чартон.
– Кип, я хотел спросить тебя кое о чем. Ты все еще хочешь слетать на Луну?
Я чуть не подпрыгнул. Да нет, не может он ничего знать.
И поскольку Луны я толком так и не увидел, мне, конечно же, хотелось побывать там еще раз, но только уже не в такой спешке.
– Да, сэр. Но прежде всего колледж.
– Я именно об этом и толкую. Видишь ли… Детей у меня ведь нет. Так что если нужны деньги, скажи мне.
Он намекал раньше на фармацевтическую школу, но ни о чем подобном и речи не было. И только вчера вечером папа сознался, что еще в тот день, когда я родился, оформил мне страховку на учебу, но никогда ничего мне не говорил, чтобы посмотреть, чего я сумею добиться своими силами.
– О, мистер Чартон, большое спасибо! Это очень любезно с вашей стороны!
– Я всецело одобряю твое стремление учиться.
– В общем-то, у меня уже все улажено, сэр. Но вдруг когда-нибудь мне понадобится занять денег.
– А может, и не занять. Дай мне знать. – Он отошел в сторону, заметно расстроившись.
Я работал, и мне было хорошо и тепло. Иногда я трогал рукой «счастливую штучку», лежавшую в кармане. Вчера я дал ее маме и отцу, попросил приложить ее ко лбу. Мама заплакала, папа сказал торжественно: «Я начинаю понимать, Кип». Я решил как-нибудь при случае дать ее мистеру Чартону, когда сумею придумать как это сделать. Стойку я надраил до блеска, потом проверил кондиционер. Сегодня он работал нормально.
После полудня заявился Туз Квиггл и плюхнулся на табуретку.
– Здорово, космический пират! Что слышно от галактических лордов? Ик-ик-ик!
