Владислав Крапивин - Выстрел с монитора (сборник)
Корнелий сел у стены в глубокое пыльное кресло. Закинул ногу на ногу. Сказал раздумчиво:
— Я эту машинную стабильность не выбирал, туда ее… и туда… Меня взяли за шиворот и поставили перед ней навытяжку, я не просился…
— Ну и что? Недоволен?
— Иди глотни… — вздохнул Корнелий.
— Ага… Послушай, ты через полчаса перемени им программу на грамматический курс… А младшим — на чтение. Красную кнопку на зеленую. А я пока… посижу тут…
…После обеда заглянул в каморку Корнелия Альбин. Ребята в спальне мальчиков играли на полу в электронное лото. И слышно было иногда негромкое: «Гуси–гуси, га–га–га…»
— Ну как? — бодро спросил Альбин.
Корнелий лежал навзничь на тахте.
— Шеф, — сказал он медленно. — А чего это вы так паршиво содержите ребятишек–то? Они в родительских грехах не виноваты.
— Почему паршиво? В соответствии с инструкциями Управления по…
— Иди ты с Управлением. В доме даже экрана нет.
— Они смотрят кино на учебных машинах. Сколько положено…
— Их отсюда хоть куда–нибудь выпускают? В парк, в город…
— Должны быть прогулки… От тебя зависит.
— Да?.. Я смотрю, тут многое зависит от любого… А что, шприц — это узаконенный метод воспитания?
— Какой еще шприц?
Корнелий, морщась, рассказал.
— Ну, это свинство, — поморщился и Альбин. — Это Эмма. Она, конечно, стерва. Давай я ее совсем прогоню, а? И никого больше брать не буду. Ты же все равно здесь безвылазно. .
— Надолго ли… — усмехнулся Корнелий. И почуял, что страха нет. Устал он бояться.
— А чего тебе. Живи… — Альбин тоже заусмехался. — Пока я тут на должности, все в ажуре… Только ты это… Ты не обижайся на это дело…
— Какое?
— Да, понимаешь… Предписание–то надо выполнять. Я, значит, поднагреб там золы, в банку запечатал и послал на адрес супруги твоей. Как положено…
Интересно, что Корнелий почти ничего не почувствовал. Он лишь с любопытством ощупал стоявшего над ним Альбина взглядом.
— Ты чего? — Альбин вроде бы смутился.
— Да так… Думаю: ты человек? Может, биоробот? Говорят, были такие. В эпоху неконтролируемых экспериментов…
Инспектор Мук не обиделся. Сказал примирительно:
— Тебя бы в мою шкуру… Бытие определяет сознание. Не слыхал про такое?
— Слыхал… Кстати о бытии. У меня–то ведь нет учебной машины с экраном. Не добудешь ли хотя бы портативный ящичек? А то я однажды вечером свихнусь.
— О чем речь! Сегодня же! Свой принесу, автомобильный!
К удивлению Корнелия, ребята не очень обрадовались экрану. Правда, первый вечер они провели у ящика неотрывно. И все же, как показалось Корнелию, смотрели передачи скорее из вежливости, чтобы не обидеть взрослого воспитателя. Настоящий интерес у них появлялся, лишь когда показывали новости или видовые фильмы. Корнелий понял: им, живущим в клетке, нравится смотреть на обыкновенную жизнь — на разных людей, на суету городских улиц…
На следующий день Антон попросил:
— Господин воспитатель… господин Корнелий, можно мы не будем смотреть кино, а лучше погуляем?
— Как хотите, — слегка уязвленно откликнулся Корнелий.
Маленький Чижик, видимо, почуял его обиду. Тронул за рукав и тихонько объяснил. Доверчиво так:
— Мы кино–то часто глядим. Когда учитель спит, Антон — чик — и переключит сразу с учебы на передачу. Он умеет…
— Болтушка, — поспешно сказала Дина. — Вы его не слушайте, господин Корнелий, он всегда сочиняет…
Прошло три дня. И казалось Корнелию, он здесь давно–давно. И ребят уже всех знает по именам, и даже втянулся в нехитрые воспитательские заботы. Очень нехитрые. Потому что ребятишки жили тихо, самостоятельно и послушно под началом Антона и Дины. И он жил — с привычной уже пустотой внутри, с бездумностью. С глубоко затаенным страхом. Со смутным намеком на какую–то надежду…
— Гуси–гуси, га–га–га! Улетайте на луга!
И вдруг — вскрик. Суета… Тышкина ровесница и подружка Тата проколола ногу. Острый сучок воткнулся в ступню сквозь истершийся пластик подошвы.
Сидит, держится за ногу, кровь между пальцами. Всхлипывает, но негромко. От дома уже мчится Лючка с бинтом и пузырьками.
— Ну–ка, дай промою…
— Не–е…
— Кому говорят!
Тата улыбается сквозь слезы:
— Лючка–злючка, не кричи. Пусть Антон лечит, у тебя пальцы щекотливые…
— Пустите–ка меня…
Корнелий сел, прислонился к стволу яблони, рядом усадил девочку. Ногу ее положил себе на колено… Кровь закапала брючину. Так уже было когда–то, с Ал кой. Та, правда, громко ревела.,. А как это больно — раненая нога, — он помнит…
— Ничего, маленькая, потерпи, это быстро…
— Ага, я терплю…
— Умница.
Обезболивающий раствор… Тампон… Бинт…
— Не туго?
— Не–е…
Какая крошечная теплая ножонка… А ведь и в самом деле, была когда–то у него маленькая дочь, Алка…
— Давай отнесу в спальню. Надо полежать…
— Давайте я ее отнесу, господин… Корнелий. — Это Антон протянул руки. — Давайте. А к вам… вон, идут…
Это шагал через двор Альбин. Старший инспектор Мук. Нехорошо засосало под сердцем. «Он — за мной?» Вот тебе и не осталось страха!
Альбин Мук подошел с озабоченным лицом:
— Слышь, Корнелий, тут такое дело…
«Понял… — тоскливо подумал Корнелий. — Что ж, пойду… Надо встать… А может, в драку? Почему я должен как теленок на убой?..»
Но инспектор Мук сказал насупленно:
— Скоро привезут одного… Пацанчик лет десяти. Странная история… Ты подготовь, что надо.
Вторая часть. ЧЕРНЫЕ ЗЕРКАЛА ПРОСТРАНСТВ
ЦЕЗАРЬ
Новичка привезли за час до ужина. Два человека. Явно не уланы: пожилые, упитанные, в дорогих костюмах. Видимо, штатские чины Управления. Говорили негромко, бархатно.
— Ну вот, пока ты поживешь здесь, — сообщил мальчику один, лысоватый, в блестящих очках.
— Здесь? — Мальчик оглядел койки под черно–синими одеялами, тесные проемы окон в толще старинных стен. Лицо его дернулось испуганно и брезгливо.
Ребята тесной группой стояли поодаль, в углу спальни. Мальчик скользнул по ним глазами так же, как по койкам и стенам.
— Почему здесь?!
Он был некрасив. Очень большой рот и треугольный маленький подбородок, твердые скулы, сильно вздернутый нос. Лишь волосы хороши — светлые, почти белые и, видимо, жесткие, они были подстрижены ровным шаром. Как густой громадный одуванчик. И только на темени из ровной стрижки торчал непослушный, увернувшийся от ножниц клочок. Но лицо — без привычной и ласкающей глаз детской округлости. Ничего общего с теми славными мордашками, которые Корнелий на работе привык впечатывать в рекламные проспекты для счастливых семейств…
И все же ярлык безынды никак не клеился к новичку. Мальчишка был явно из хорошей семьи. Из такой, где истинная воспитанность и твердое ощущение своего «я» — наследие нескольких поколений. Порода видна всегда, инфанта узнают, несмотря на лохмотья (как в фильме «Шпага принца Филиппа»). А этот был отнюдь не в лохмотьях. В шелковистой рубашке стального цвета со всякими клапанами и пряжками, в модных светлых брючках чуть пониже колен, в длинных серых носках с вытканными по бокам серебристыми крылышками, в лаковых сандалетах. На плече он держал расшитую курточку–гусарку.
Эта гусарка взметнулась, когда мальчик обернулся к своему очкастому спутнику:
— Почему здесь?! Разве это клиника?
— Это школа, — мягко сказал очкастый. — Закрытая спецшкола для обследуемых детей. В клинике сейчас не все готово к твоему приезду, и…
— Вы говорили, что отвезете меня к профессору Горскому! Вы солгали!
— Я не солгал, голубчик. Просто изменились обстоятельства. Некоторое время тебе следует побыть в этой школе. А для того, чтобы… Эй! Что такое!
Мальчик метнулся к двери, и уже через две секунды Корнелий увидел в окно, как он, бросив курточку, мчится к проходной будке у высокой побеленной стены.
Очкастый и его товарищ сшиблись в дверях, потом друг за другом резво выскочили во двор. Корнелий — следом.
Постовой улан уже нес мальчишку от проходной. Тот молча и яростно рвался из уланских лап. Но в двух шагах от чиновников перестал биться. Наверно, чтобы не унижаться.
— Вы уж глядите за ним покрепче, господа хорошие, — сумрачно сказал улан. — А то он мне головой в под–дых…
— Ты ведешь себя крайне неразумно, — сказал очкастый. — Куда ты собрался бежать?
— Домой!
— Это нельзя. Я же объяснил.
— Разве я арестант?
— Нет, но так сложились обстоятельства…
— Я понял, это тюрьма! — Новичок яростно оглянулся. Словно искал щель в грязно–белых стенах. — Почему? Что я вам сделал?! Какое вы имеете право?! Я хочу домой!!
