Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни

– Ребята, я привожусь, долой паруса!

Запели блоки. Гафели пошли по мачтам вниз, собирая в складки парусину. Съежились треугольники грота-стакселя и кливеров.

– Мотор…

Сразу застучало внизу. На фок-мачте зажглись два белых огня – знак того, что судно идет под мотором.

Но это же демаскировка!

Однако, прятаться уже было не нужно. Оська услышал, как в кокпите один из патрульных сказал в микрофон рации:

– На “Согласии”! Вызываю капитана… Таможенный контроль, капитан. Прошу застопорить машину, принять яхту к борту… Это не шутки, мы на службе. И вас прошу не шутить, вы в территориальных водах Южной республики… Не советую, капитан. Сторожевик в полутора милях, между вами и границей, и мы с ним на связи…

Теплоход делался все ближе, огни нарастали, слышна была негромкая музыка. Румба какая-то…

И вот он, борт с желтыми кружками иллюминаторов.

Трап не понадобился. В борту был овальный вырез, открывающий доступ к нижней палубе, что тянулась вдоль кают. С рубки “Маринки” прыгнуть в самый раз!

Попрыгали. Начальник патруля, Ховрин, потом трое таможенников. Оська – следом.

– А ты куда! – окликнул капитан Гриша.

– Я сейчас… Мне Ховрин разрешил, – сдавлено отозвался Оська. И капитан, видимо, поверил.

Будь что будет! Не мог Оська остаться. Он сейчас действовал как тогда, в прихожей у Ховрина. Толкала его неведомая сила. Сердце будто остановилось, но дышать было легко, в ногах – пружинистая сила.

Он отстал на несколько шагов и, пригибаясь, двинулся за последним патрульным. Желто светили редкие плафоны. На Оську никто не оглянулся.

Запах грузового старого судна – как на отцовском “Соловьевске” (где-то он теперь, проданный с торгов?). Трапы, трапы… В стуке ботинок не слышны были мальчишкины легкие шаги. Встречный матрос глянул удивленно, ничего не сказал.

Верхняя палуба, открытая дверь рубки… Оська пристроился за спиной патрульного, у самого входа.

Капитан был не тот, что во сне. Грузный, с рыхлым лицом, с похожей на платяную щетку прической. Голос у него оказался неожиданно тонким. Скандальным.

– …Вы знаете, господа, во что обходится непредвиденная остановка на курсе? Компания снимет с меня голову! К тому же, это беззаконие! Какой может быть досмотр посреди рейса!

У командира патруля было смуглое лицо, тонкие усики и гвардейские манеры.

– Сожалею, капитан… Понимаю вас, капитан. Ничего не поделаешь, в этом водном районе сейчас действует особый режим. В связи с растущей активностью террористов и торговцев наркотиками… По поводу задержки мы выдадим вам оправдательный документ.

– Вы что же, собираетесь искать наркотики? Здесь, в открытом море? Переворачивать все судно?

– Да что вы, капитан! У нас и времени нет! Проверим бумаги, и только. Это пустая формальность. Выборочный контроль на транзитной линии. Мы сами понимаем малую эффективность этих мер, но поскольку есть приказ… Попрошу свидетельство регистра…

“А когда же они будут искать арестованных? Когда?”

– …У вас регистр Белла, капитан? Хорошо… Но срок последней регистрации уже истек…

Бабье лицо капитана сморщилось, как резиновая маска.

– Боже мой, командир! Сейчас девяносто процентов каботажных судов ходят с просроченными свидетельствами! В конце концов, это даже не ваше дело! Ваше дело груз, не так ли?

– Не совсем так, но… ладно, оставим пока это. Попрошу судовую роль и список пассажиров.

“Вот оно…”

– Роль пожалуйста! А пассажиров, слава Богу, нет и никогда не было. Мы чисто грузовое судно…

Командир оглянулся на Ховрина. Ховрин мягко и внятно сказал:

– У нас есть информация, что на “Согласии” находится группа лиц… так сказать, особого контингента.

Оська видел Ховрина со спины, но понял – тот смотрит в лицо капитану.

Капитан молчал с полминуты. Но не отводил глаз, только морщился, как от скрипа по стеклу.

– Да, – наконец выговорил он. – Для информации были некоторые основания. Пароходство и… особые службы делали мне такое предложение. Я категорически отказался. Такого дела мне еще не хватало!.. Кстати, у меня есть письмо по этому поводу и заверенная копия моего ответа… Боцман!

Кроме капитана, из экипажа здесь были двое. Высокий, очень худой штурман (он безразлично стоял у судового пульта ко всем спиной) и крепкий широколицый дядька. Он качнулся вперед в ответ на оклик.

– Боцман, принесите из моей каюты желтую кожаную папку. Она у изголовья на полке.

Боцман был не похож на боцмана. Он похож был… пожалуй, на того охранника, который в мае гонялся за Оськой. Правда, не в камуфляже, а в сизой робе, и старше того, но взгляд такой же… Да все они похожи, такие …

Боцман не сказал обычное “есть, капитан”, молча шагнул к двери мимо патрульных. Те на него оглянулись. И Ховрин оглянулся. И увидел Оську.

Ховрин сказал бесцветно:

– Марш в яхту. Живо. Дома поговорим…

Оська спиной вперед выкатился из рубки. И по трапам – вниз. Быстро, но… бесшумно. Будто чуял что-то.

Суровость Ховрина не обещала хорошего, и все же не это было главное. Главное… то, что вдоль ограждения нижней палубы, пригибаясь, шел боцман. Тоже бесшумно.

Разве каюта капитана внизу? На “Соловьевске” все каюты комсостава были на верхних палубах.

Не стукнуть бы подошвой, не выдать себя. Оська, цепляя сандалии друг за дружку, тихо стянул их, оставил на палубе. Босиком-то – как кошка…

Он крался за боцманом почти до кормы.

Какая опять сила двигала Оськой? Даниэль? Память о сигнале двух флагов? Азарт? Инстинкт? Или догадка, что должен сбыться недавний сон? По крайней мере, Оська ни на миг не усомнился, что поступает как надо. Пускай Ховрин хоть заживо сожрет его!

Кормовая палуба была заставлена контейнерами. Горел гакабортный огонь – бросал свет в море, но отраженных лучей хватало, чтобы смутно видеть все вокруг.

Оська присел на корточки. Урчали под палубой двигатели – на холостом ходу. Волна была заметнее, чем во время плавания на “Маринке”. Пологая зыбь медленно поднимала корму, держала ее несколько секунд, уходила к носу, и корма мягко опускалась. Контейнеры еле слышно поскрипывали.

Боцман оглянулся. Но Оська, укрывался во тьме, съежился, вцепился в трос, притянувший контейнер к палубе. Трос чуть заметно вздрагивал (или это сам Оська?).

Боцман шагнул дальше.

Один контейнер стоял отдельно, позади всех, прикасаясь к другим лишь торцом. За ним была пустая палуба.

Правду говорили, что “Согласие” переделано в сухогруз из большого траулера. На палубе был виден слип – такой пологий и широкий спуск, по которому сбрасывают в море громадные сети – тралы.

Боцман у бортового ограждения нагнулся над кнехтом – двойной швартовой тумбой с перекладиной. Завозился… Что он делает?

Оська вытянул шею и… услышал голоса. Очень глухие, с неразборчивыми словами. Будто… из другого пространства.

Но нет, не из чужого пространства были голоса. Из отдельного контейнера. Оська понял это, когда услышал стук. Изнутри кто-то бил кулаком!

Громадный дощатый ящик с железными скобами был камерой!

А боцман разматывал с кнехта тяжелый трос. Тот, что охватывал контейнер и не давал ему отделиться от остальных!

Не будет троса – и при первом же сильном качке контейнер скользнет к слипу. И еще, еще… Сколько качков надо, чтобы контейнер подъехал к слипу и плавно ушел в море? Сколько минут?

Заорать? Кинуться в рубку? А если он не успеет?

Оська, забыв про осторожность, не сидел уже, а стоял. И не сразу понял, что белые квадраты юнмаринки светятся в темноте. А когда понял – поздно! Боцман летел к нему в длинном тренированом прыжке.

– А… – и твердая, как дерево, ладонь захлопнула Оськин рот.

– Ты откуда, поскрёбыш?.. А! Ты – с ними! Сявка сыскная. Нам свидетели ни к чему…

Оська забился в боцманских лапах. Толку-то! Комарик в кулаке гориллы…

– Потрепыхайся, рыбочка. Напоследок – оно приятно. Поживи еще чуть-чуть…

– М-м…

– Помычи, теленочек. Как перед ножичком…

Зловещая ласковость палача обволокла Оську ужасом. Не отпуская Оськин рот, боцман прижал невесомого мальчишку к вонючему туловищу.

– Ну-ка, моя птичка… – Тряпичный жгут врезался Оське между губ, между зубов, чуть не разорвал щеки. Видимо, это был скрученный боцманский платок. Он впитал в себя вонь хозяина: запахи табака, мочи, водки, немытого тела… Оська захрипел. Боцман намертво стянул концы платка у него на затылке.

– Теперь давай ручки… Вот так. Хороший мальчик… – Кожаный брючный ремешок стянул Оськины запястья за спиной.

Боцман качнулся в сторону, чем-то скребнул по железной палубе. И холодный металл обнял Оськино горло. Как стальные пальцы.