Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Собрались все. "Местные" девчонки с интересом посматривали на парней, особенно на невозмутимого Северцева. Мальчишки оценивающе сравнивали оружие. Вадим, кстати, заметил, что на распорках у костровой ямы висят… доспехи. Явно самоделковые, но внушительные — кожаные куртки из сшитых или склёпанных слой на слой толстых полос, деревянные или костяные наручья, шлемы из жёстко выдубленной кожи…
— Помогают? — спросил Сморч у такого же рослого и крепкого, как он сам, парнишки. Тот пожал плечами:
— Да в общем да…
Они тут же отошли в сторону, ведя оживлённый разговор об оружии и доспехах.
Меню оказалось не хуже и не лучше, чем то, к которому успел привыкнуть Вадим. Точно так же пожаловались на отсутствие хлеба, но одна из девчонок добавила, что на Кубани есть поля с дикой пшеницей и рожью. Кто-то добавил, что есть они и в других местах. А кто-то настаивал даже, что есть группы, которые имеют настоящие поля, "культурные".
— Это на одном месте жить надо, — усмехнулся Лешка. — Мы такого не любим, да и мало кто любит.
Потом она рассказал вопреки своим же словам, как два года назад они были в Голландии, где на островах посреди болот живут около сотни человек. В основном — голландцы, но есть и другие; им тоже предлагали остаться. Парнишка-чех — лет тринадцати, очень курносый и черноволосый, но с ярко-синими глазами — рассказал, что он со своими друзьями (они были уроженцами Ческе-Будейовице и попали сюда во время турпохода по Шумаве) тоже пытался устроиться на постоянное место жительства в родных местах, но зимой на них напали негры.
— Они и зимой воюют?! — неприятно поразился Вадим. Чех кивнул:
— Да, и они неплохо одеты…
Потом он добавил, что в то утро все его друзья погибли, а он сам был ранен. Негры сочли его мёртвым, спокойно пояснил чех, нагнул голову и показал чудовищный шрам слева на шее. А потом его — уже обмороженного и почти умершего от потери крови — нашли Йово и Званка, сербские ребята, пробиравшиеся с юга. Они его выходили, а весной присоединились к русским уже втроём.
— Ну что, сегодня заночуете у нас, — предложил Лешка, — а завтра отправимся делегацией к вам.
— От нашего стола — вашему столу, — со смехом добавил кто-то.
Вадим хотел уже было согласиться, но с вершины одного из дубов вдруг раздался режущий разбойничий свист. Все повскидывали головы — гости только теперь заметили, что там среди веток надёжно устроился почти невидимый снизу часовой. Он махал рукой куда-то на север.
— Горит! — крикнул он, свешиваясь вниз и не опуская руки. — Горит!
* * *— Ты ловкий, — Марюс остановился в трёх шагах от меня. — Но это тебя не спасёт. И девчонку твою не спасёт. Но её мы теперь убьём не сразу. Да и тебя тоже, чтобы ты послушал, как она будет орать.
— А вот за эти слова, — я почувствовал, что улыбаюсь, — я тебя убью, Марюс. Я сказал.
Очевидно, он мне поверил. Да я и сам себе поверил — уж больно увесисто у меня это получилось, на Земле, где я бросался такими обещаниями в шутку, ни за что так не вышло бы.
— Мёртвые не убивают, — сказал Марюс.
Короткий вскрик заставил всех обернуться. Рыжий арбалетчик падал — ничком, из затылка у него струйкой била кровь. Прибалты непонимающе озирались… а из-за кустов у поворота дороги со страшным рыкающим криком "Р-рось!!!" высыпали какие-то вооружённые люди.
Даже я их сперва не узнал, а ещё мне показалось, что их страшно много. Интересно, что я понял, кто это, услышав знакомый мне грохот Колькиной "зброёвки".
Марюс что-то прокричал, и прибалты бросились к воротам. Двое кого-то тащили… На нас с Танькой внимания не обращали даже свои; пробежавший мимо Игорь Мордвинцев метнул топор в чью-то спину… Но к воротам не успели — они уже закрывались, с частокола свистнули несколько стрел, кто-то из наших закричал, и я пришёл в себя уже за кустами. Сергей, тряся меня за локти, орал:
— Живой?! Живой?!
— Где Танюшка?! — я оттолкнул его. Татьяна подошла неуверенно, даже чуть покачиваясь, и я…
И я её обнял. А она вцепилась в меня.
Вокруг запалено дышали наши ребята, но мне казалось, что мы одни на целом свете. Потом где-то рядом кашлянул Санёк и сказал:
— Вот твоё оружие…
…Застреленный Ленкой Рудь из арбалета рыжий и ещё один, которого зацепил картечью Саня, лежали неподвижно. Тот, в которого попал топором Игорь, тоненько плакал и пытался ползти к воротам, но у него не действовали ноги и руки. Зрелище было ужасным. Наши девчонки смотрели на Игоря волчицами, он сам кусал губы и, кажется, еле сдерживал слёзы. Одиноко звучал голос Арниса — держась за перевязанную голову, он пытался "наладить контакт" с соотечественниками.
Стрела угодила в Кольку — сегодня ему не везло. Попала в правое бедро, он, скрывая испуг и боль, старался равнодушно следить за тем, как Олька, сидя на корточках, готовится его оперировать.
— Я с плеча начну, — ласково сказала она, — пулю-то надо вытащить… Ты не бойся, я быстро всё сделаю…
Валька Северцева — с аркебузой на коленях — уже открыто сидела возле Кольки, следя за ним жалобными глазами.
— Упёрлись, — Арнис подошёл ко мне. Глаза он прятал — наверное, всё ещё чувствовал себя виноватым. — Только ругаются.
— Они что, вообще с ума спятили?! — у меня прорвалась наконец злость. — Напали, чуть не убили… Что им нужно?! Мы же из одной страны, чёрт бы…
— Понимаешь, Олег… — он наконец глянул мне в глаза — печальным взглядом. — Ну если честно — у нас не любят русских. Очень многие не любят. В Прибалтике. Я просто не рассказывал.
— Да за что?! — завопил я. Арнис отвернулся. Я махнул рукой. Потом дёрнул его за плечо: — Скажи им, в конце концов, чтобы забрали своего, ну невозможно же слушать!!!
Арнис закричал — сорвано и зло, непохоже на себя взмахивая рукой. Потом быстро присел — в дерево у его щеки вонзился (и даже не задрожал, так глубоко вошёл!) арбалетный болт. Хлопнула аркебуза Танюшки — моя подружка выстрелила в ответ тут же.
— Надо поджечь частокол, — сказал, подходя, Олег Фирсов. — Подпалить на… — он покосился на Танюшку и энергично закончил: — И дело с концом!
— Дуб, — ответил Сергей. Он подошёл неслышно и встал рядом. Фирс немедленно оскорбился:
— Чего?!
— Дуб, — терпеливо повторил Сергей. — Частокол сделан из дуба, чтобы его поджечь, нужно под стеной разводить настоящий костёр. Мне вообще кажется, что нам надо просто уходить.
— Нет, — отрезал я. Сергей удивлённо посмотрел на меня, его глаза потемнели.
— Что так? — медленно спросил он.
— Я кое-что кое-кому обещал, — пояснил я. — Но я никого не тащу с собой.
Сергей промолчал, отошёл, держа руку на оружии. Я вернулся к Арнису.
— Иди отдохни, — сказал я ему. Литовец молча набычился и остался на месте. К нам подбежал Щусь — взволнованный, но докладывавший весьма чётко:
— Это, сюда через лес, Санёк сказал, идут люди. Не негры, много, и наши с ними, Санек сказал, что Сморч — точно.
— Они что, взяли наших в плен? — насторожился я, уже не ожидая от жизни ничего хорошего. Щусь растерянно задумался, потом решительно замотал головой:
— Нет, они просто вместе идут.
— Чёрт… — почти простонал я. — Сергей! Посмотри тут! Щусь, пошли глянем.
Он зарысил впереди меня.
Санек стоял, героически скрестив руки на груди, около опушки. Отсюда отлично было видно, как через пустошь метрах в ста от нас идут люди — много, десятка полтора, все с оружием, Щусь рассказал точно. Я узнал и Вадима, и Сморча, и Севера — и тоже точно, они шагали вместе со всеми, держа оружие наготове, и Вадим нам активно замахал.
— Так, — вбил я гвоздь, ощущая резкую радость. — Кажется, к нам идут союзники.
* * *Вообще говоря, я — мы — не вправе были ожидать от пришельцев какой-либо помощи — с какой стати им было влезать в совершенно постороннюю распрю? Что с того, что они русские — после конфликта с прибалтами моя вера в соотечественников сильно пошатнулась… Но совершенно неожиданно выяснилось — стоило мне назвать имя Марюса! — что его хорошо знают и новоприбывшие. Более того — у ребят Лёшки Званцева оказались какие-то счёты с прибалтами, историю которых они отказались освещать подробно. Но счёты были, судя по всему, глубокие и серьёзные. Кто-то даже радостно пробормотал: "Вот они где обосновались…" А скуластый Лёшка объяснил мне:
— Эти прибалты — сволочи.
Арнис, кажется, не услышал. Но я спокойно предупредил, глядя прямо в глаза помора:
— Вон тот мой парень — литовец.
— Я сказал — эти прибалты, — тоже не отвёл взгляда Лешка.
Раненый топором мальчишка снова закричал — жалобно, сорвано, уже совсем не по-человечески. Лешка подошёл к кустам, примерился взглядом и вдруг выпустил стрелу — по дуге вверх.
Я видел, как она, набрав скорость в падении, вошла точно между лопаток раненого. Почти до оперения. Руки и ноги мальчишки дёрнулись, и крик оборвался. Лешка хладнокровно достал ещё одну стрелу и выпустил её в частокол — она свистнула между заточенных верхушек двух брёвен. В ответ выстрелили из арбалета. Лешка засмеялся:
