Корнелия Функе - Рыцарь-призрак
Бонопарт выкрикивал мое имя:
— Уайткрофт! Уайткрофт! Сейчас же остановись, дьявол тебя возьми!
…Но тот, кто за мной гнался, и был сам дьявол, и внезапно я услыхал другой голос… если только его можно назвать таковым.
Он звучал в моей голове, в моем сердце. Глухой, хриплый и настолько жуткий, что я ощущал его, словно тупой нож в моих внутренностях.
— Да, беги, Хартгилл! — насмехался он. — Беги! Никого не преследуем мы так охотно, как твое грязное отродье. И от нас еще никто не ускользнул.
Хартгилл? Это была девичья фамилия моей матери. По ним нельзя было сказать, что эта подробность их интересовала. Я бежал дальше, спотыкаясь и всхлипывая от страха. Тот, с прядями волос, отрезал мне дорогу, а остальные трое неслись вслед за мной. Справа от меня возносил свою башню к звездам собор.
Наверное, я мчался к нему, потому что он стоял там так, словно ничто не могло поколебать его стены. Но широкий газон, его окружавший, был мокрым от дождя, и я на каждом шагу поскальзывался, пока наконец, запыхавшись, не опустился на колени. Весь дрожа, я съежился на холодной земле, обхватив руками голову, как будто это могло укрыть меня от моих преследователей. Холод наполнял меня, словно туман, а надо мной раздавалось ржание лошади.
— Убийство без погони — лишь пол-удовольствия, Хартгилл, — нашептывал мне голос в моей голове, — но в конце заяц всегда мертв.
— Меня зовут Уайткрофт! — лепетал я. — Уайткрофт!
Я хотел было за себя постоять, драться, отправить их белые туловища на тот свет, туда, откуда они и явились. Но вместо этого я сидел на корточках во влажной траве и меня едва ли не тошнило от страха.
— Уайткрофт! — надо мной склонился Бонопарт. — Уайткрофт, вставай!
Никогда прежде не был я так счастлив услышать голос какого-нибудь учителя. Я зарылся лицом в траву и плакал навзрыд, но на этот раз от облегчения.
— Йон Уайткрофт! Посмотри на меня!
Я подчинился, и Бонопарт, увидав мое зареванное лицо, выудил из кармана носовой платок. Я схватил его дрожащими пальцами и с опаской посмотрел из-за Бонопарта.
Призраки пропали. Равно как и голос. Но страх остался. Он приклеился к моему сердцу, словно сажа.
— Господи, Уайткрофт. Ну вставай же! — Бонопарт поставил меня на ноги.
Остальные дети, выпучив глаза, стояли у края газона и оттуда пристально наблюдали за нами.
— Я полагаю, у тебя есть объяснение этому бесцельному прорыву сквозь ночь? — спросил Бонопарт, с отвращением разглядывая мои грязные штаны. — Или ты просто хотел нам всем показать, как быстро ты умеешь бегать?
«Самодовольное ничтожество!»
Коленки у меня все еще дрожали, но я сделал все от меня зависящее, чтобы мой ответ прозвучал с таким самообладанием, какое только было возможно:
— Тут было четыре призрака. Всадники на лошадях. Они… они гнались за мной.
Даже для моих ушей все это звучало по-идиотски. Мне было так стыдно, что я желал, чтобы влажный газон на месте проглотил бы меня. Страх и стыд. Могло ли быть что-нибудь хуже? О да, Йон.
Бонопарт вздохнул и взглянул на освещенный собор с таким укором, будто это он нашептал мне мою смехотворную историю.
— Ну хорошо, Уайткрофт, — сказал он (при этом он, не больно-то со мной церемонясь, тащил меня обратно к улице). — У меня складывается впечатление, что мы имеем здесь дело с необычайно сильным приступом ностальгии. Видимо, призраки повелели тебе безотлагательно бежать домой, не так ли?
Тем временем мы опять уже стояли рядом с другими, и одна из девчонок принялась хихикать. Но остальные уставились на меня так же озадаченно, как в предыдущую ночь Стью.
Мне бы прикусить язык и проглотить свое возмущение по поводу подобной слепоты и несправедливости насмешек, но я в проглатывании не слишком-то силен. В этом у меня нет сноровки и по сей день.
— Клянусь, они здесь были! Что я могу поделать, если их никто, никто, кроме меня, не видит? Они меня чуть не убили!
Установилось гнетущее молчание, и некоторые из малышей отошли от меня подальше, словно боялись, что мое помешательство может оказаться заразным.
— Потрясающе! — воскликнул Бонопарт, крепко вцепляясь своими короткими пальцами мне в плечи. — Надеюсь, в своем следующем сочинении по истории ты продемонстрируешь такую же изобретательность.
Бонопарт оставил мои плечи в покое только тогда, когда сдал меня Поппельуэллам. К счастью, он ни словом не обмолвился о том, что произошло, но Ангус и Стью весь остаток вечера были на редкость неразговорчивыми. Тем временем они были уже наверняка убеждены, что делят комнату с сумасшедшим, и спрашивали себя, что же будет, если я окончательно потеряю рассудок.
IV
Элла
Несмотря на события, Ангус и Стью спали и в эту ночь глубоко и крепко, а я, понятное дело, не сомкнул глаз. В своем отчаянии я даже подумывал позвонить матери. Но что мне было ей сказать? «Мама, забудь Испанию. Меня преследуют четыре всадника, а их предводитель называет меня Хартгиллом и грозится убить»? Нет. Помимо всего прочего, она ведь только и сделает, что перескажет эту историю Бородаю, а на нашей планете вряд ли отыщется зубной врач, который поверит в призраков. Он всего-навсего начнет ее уверять, что это — еще одна моя попытка усложнить ей жизнь.
«Придется тебе с этим смириться, Йон Уайткрофт, — сказал я себе. — Похоже, тебе не дотянуть даже до твоего двенадцатого дня рождения! — И в то время как за окном уже вставало солнце, я все ломал себе голову: неужели и я, если они меня убьют, превращусь в призрака и буду бродить в виде привидения по Солсбери, пугая Бонопарта и Поппельуэллов. — К сожалению, это не исключено, Йон, — говорил я себе, — но до того тебе предстоит кое-что уладить, а именно: не сделаться утром посмешищем всей школы!» Не то чтобы для того, кто, возможно, скоро умрет, это было действительно так важно, но, с другой стороны, мне не особо улыбалось, чтобы другие меня высмеивали.
На следующее утро я поведал Ангусу и Стью, что вся эта история с призраками была всего лишь моей попыткой выставить Бонопарта дураком. Оба изобразили огромное облегчение (кому же охота делить комнату с сумасшедшим?), а у Стью опасения уступили место восхищению. За завтраком он обнародовал мою новую версию событий, да с таким успехом, что, когда Бонопарт объяснял в четвертом классе стратегию нападения Ричарда Львиное Сердце[7] на Иерусалим, двое учеников разразились пронзительным визгом ужаса и стали утверждать, что видели у доски замаранный кровью призрак его королевского высочества. За это они, правда, составили мне компанию в библиотеке в выполнении нескольких штрафных домашних заданий, но я больше не слыл помешанным — я был героем.
Ах, если бы я себя таковым и ощущал! Вместо этого я почти что задыхался от страха. В то время как другие за обедом набивали себе живот мясным рулетом с картофельным пюре, я глядел из окна столовой и размышлял: «А вдруг этот серый сентябрьский день окажется для меня последним?..»
Только-только я проглотил кусок мясного рулета, сказав себе, что полуголодным не смогу быстро бегать, как на пустой стул передо мной опустилась девочка.
Рулет чуть не застрял у меня поперек горла.
Ничего похожего просто не бывало. Девочки моего возраста обычно держались от мальчиков в стороне. Даже те, что помладше, постоянно демонстрировали, сколь невыносимо желторотыми они нас считают.
Она была не из интернатских, но я ее уже пару раз видел на школьном дворе. Более всего бросались в глаза ее длинные темные волосы. Когда она бежала через двор, они развевались у нее как фата.
— Итак, их было четверо? — спросила она настолько мимоходом, словно говорила о еде на моей тарелке (о чем действительно сказать было особенно нечего).
При этом она разглядывала меня так, словно оценивала не только мою внешность, но и мой внутренний мир. Только Элла умеет смотреть на человека подобным образом. Имени ее я, естественно, тогда еще не знал. Она не представилась. Элла никогда не говорит лишнего.
Несмотря на двух сестер, я был тогда не слишком находчив в обращении с девчонками (может быть, сестры даже ухудшили дело). Я просто не знал, о чем с ними разговаривать. А Элла была к тому же еще и хорошенькой, обстоятельство, пренеприятнейшим образом ввергавшее меня обычно в краску. (К счастью, это между делом наладилось.) Но не важно… Словно «Отче наш», я опять забубнил мою историю про Бонопарта. Но один ее холодный взгляд — и слова застыли у меня на губах.
Она перекинулась через стол.
— Эту версию ты можешь рассказывать кому-нибудь другому, — сказала она, приглушив голос. — Как они выглядели?
Она хотела услышать правду! Это было непостижимо. Но как бы сильно мне ни хотелось ею с кем-нибудь поделиться — это ведь была девчонка! А что, если она меня поднимет на смех? Или расскажет всем своим подружкам, что Йон Уайткрофт — этот пустомеля — действительно верит в привидения?
