Ян Ларри - Необыкновенные приключения Карика и Вали
— Утром. Солнца еще не было.
Профессор взволнованно потер руки.
— Тогда все понятно, — сказал Иван Гермогенович. — Да, да, теперь я все понимаю…
Он с шумом вздохнул, улыбнулся и, схватив Карика за руки, с силой сжал их:
— Валя жива. Она там. Сидит в цветке.
— В цветке?
— Ну да. Валя сидит в цветке энотеры.
— А это не опасно? — спросил Карик.
— Нет, нет, — ответил Иван Гермогенович. — Мы скоро увидим ее живой и здоровой.
— Тогда бежим! — закричал Карик, хватая профессора за руку. — Залезем скорей на энотеру и поможем Вальке выбраться.
Иван Гермогенович покачал головой.
— Видишь ли, — сказал он, как-то особенно покашливая, — сейчас это, пожалуй, бесполезно: мы ведь с тобою не знаем даже, на какую энотеру залезла Валя. Это во-первых. Но допустим, что мы и найдем эту энотеру. Найдем, допустим, даже цветок, в котором Валя сидит. А как мы освободим ее? К сожалению, освободить ее мы все равно не сумеем. У нас просто не хватит силы, чтобы раздвинуть лепестки энотеры. Это во-вторых.
— А в-третьих, Валька там не задохнется? — спросил Карик.
— Не задохнется. Цветок большой, просторный. Подождем до вечера, он сам откроется.
— Вот странный цветок, — сказал недовольно Карик. — Другие цветы открываются по утрам, а этот почему-то вечером.
— Заморский гость. Чужестранец. Прибыл к нам из Америки и живет по старой, американской привычке.
Карик недоверчиво улыбнулся.
— Я не шучу, — серьезно сказал Иван Гермогенович, — энотеру привезли из Виргинии. Лет триста назад ее семена прислали в Европу для ботаника Каспара Богена. И вот за триста лет энотера перешла через Италию, Францию, Германию, Польшу и, наконец, появилась у нас… А в наши дни по песчаным берегам многих рек энотеру-иностранку встречают теперь гораздо чаще, чем другие, местные растения.
— Но вечером она обязательно откроется?
— Безусловно. Каждый вечер цветы энотеры обязательно распускаются и стоят открытыми всю ночь, а рано утром закрываются снова. Недаром ее прозвали “ночная свечка”! Однако, мой друг, что же нам делать? Сидеть и ждать?
— Не обязательно ждать. Можно поесть что-нибудь, — неуверенно предложил Карик. — Тут не найдется хорошего завтрака?
— Ну, пищи тут сколько угодно. Ты что хотел бы?
— Что-нибудь такое же вкусное, как торт пчелы Андреевны.
— Андрены! — поправил Иван Гермогенович. — Но мы найдем что-нибудь и повкуснее. Ты слышишь, как гудят у мыска реки пчелы? Пойдем туда. Там должны быть цветы, а где цветы — там теперь и наша пища.
Профессор не ошибся.
Лишь только они перевалили через холмы, как увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов.
Иван Гермогенович подошел к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:
— Стой на месте!
Он забрался в цветок и принялся за какую-то сложную работу.
Карик стоял внизу.
Он видел мелькающую в зеленой листве обожженную солнцем красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.
Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.
— Эгей! — крикнул Иван Гермогенович, повертываясь лицом к Карику. — Лови свежие булки!
По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.
Подняв один колобок, Карик откусил от него кусочек.
— Ну как? — спросил сверху профессор. Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы андрены.
— Это из пыльцы и меда? — спросил Карик.
— Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?
— Очень вкусно. Как вы их там делаете?
— А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.
Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.
Карик подбирал их, складывал в кучки.
Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.
— А ведь не плохая у нас, в сущности, жизнь! — дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.
— Да, — согласился Карик, — жить тут можно, но все-таки… — Он вздохнул и замолчал.
— Ну, ну, — сказал Иван Гермогенович, — ничего. Вернемся домой, и все будет хорошо.
Профессор встал:
— Хотя до вечера и далеко еще, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдем-ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.
— И я так думаю, — кивнул головою Карик. — Она, бедняжка, ведь целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.
— Это хорошо, — задумчиво сказал Иван Гермогенович, — но как мы понесем колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, Друг мой, ты посиди немного, а я поищу корзинку.
Он посмотрел вправо, влево, подошел к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял ее щепочкой.
— Прекрасно, — сказал он. — Кажется, это как раз то, что нам с тобою нужно.
И профессор принялся разгребать кучу.
— Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, — протянул он Карику большой комок грязи.
Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.
Он вошел по колени в воду и спустил находку профессора в реку.
Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскаленной сковороде. И вдруг что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать ее и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твердую, хотя и очень тонкую, ручку.
— Кажется, в самом деле корзинка! — удивился он.
А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.
Он поднял ее за ручку, поднес к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решетки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.
— Ну как? Хороша корзинка? — услышал Карик за своей спиной голос профессора.
— Прямо как будто из кружев сплетена, — ответил Карик, любуясь. — Кто ж ее такую сделал?
— Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи еще вот эти.
Иван Гермогенович бросил на землю два тяжелых шара грязи и пошел обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.
Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.
Одна корзиночка была удивительнее другой.
Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решетки. На решетках лежали щиты, украшенные звездами, листьями, венками. Можно было подумать, что маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.
Одна корзиночка напоминала чем-то маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решетки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.
Это были вырезанные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.
— И все разные! — удивлялся Карик.
— Да, — сказал Иван Гермогенович, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и все же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.
— Что? — Быстро повернулся к профессору Карик. — Вы сказали, — это растение?
— Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живет простая водоросль — диатомея. Вот в этой, — поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, — живет диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, — это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твердые оболочки остались. Пройдут еще десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.
— Ого, — сказал Карик, — они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.
Профессор усмехнулся:
— Потому что оболочка диатомей построена из кремнезема. А это очень крепкий материал.
— Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..
— Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомей засыпали сверху донизу.
— Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?
— Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озер и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется ее география. Огромные озера превращаются в болота. Исчезают с географических карт.
