Карри - То, что меня не убьёт...-1
А во дворе её точно нет, он бы сразу узнал. Хотя теперь он уже не был так уверен… Маленькая, русоволосая, косичка с бантиком, тонкие ручки-ножки, глаза большие, серые, взгляд в упор. Очень точные приметы. У половины девчонок такие же. Да что ж это, блин, такое! Глаза уже не просто слезятся — болят, сколько можно всматриваться! И голова болит. Заболел, что ли? Очень удачно, как раз к школе…
Он ещё посидел, покачался на качелях. Что он тут делает? В груди было пусто, сосуще пусто. Просидев до сумерек, он понёс эту пустоту с собой в детдом. Он снова потерял сестрёнку.
Полегче с желаниями…
Говорят, если хочешь узнать, что такое счастье — заведи в комнате козла, а потом избавься от него.
Миль знала, что устала от всего, связанного со школой. Но насколько — это она поняла, только когда школа закончилась. Если б ещё навсегда! Легкомысленно поделилась этим желанием с бабушкой и услышала в ответ мрачноватое:
— Полегче с желаниями, не то ещё сбудутся — есть у них такая подлая особенность.
«Да здорово же, если сбывается!» — удивилась Миль.
— Да? У судьбы или у Бога — у того, в общем, кто там заведует исполнением наших желаний — так вот у него очень своеобразное чувство юмора. И, когда мечта сбывается, то вдруг оказывается, что всё не совсем так и даже совсем не так, как нам хотелось. Поверь своей бабушке — так оно и есть.
«Не может быть!» — поразилась Миль. Возможно, у бабушки просто плохое настроение? Она в последнее время частенько бывала хмурой.
— Ещё как может. А вообще, если изводишься от сильного желания, самое мудрое это отказаться от него. Вот увидишь — сразу полегчает. Человеку, знаешь ли, часто кажется, что он ну такой несча-а-астный, а на самом деле он просто не знает, какой он счастливый. У каждого уже и так есть всё, что ему нужно, понимаешь? Надо только это понять. Ну, не должно быть абсолютного счастья, для осознания надо, чтобы было с чем сравнить — так понятнее? Это как условие задачи — необходимо и достаточно. Дошло?
«Может, и пример приведёшь?» — улыбнулась Миль.
Бабушка повернулась, долго смотрела на внучку — та даже поёжилась. Наконец сказала:
— Хочешь пример? Изволь: когда ты родилась, я часто смотрела, как ты растёшь. И страстно мечтала воспитывать тебя, видеть каждый день, держать на руках… — Лицо её исказилось, горло перехватило. Миль испуганно обняла её за талию, прижалась. Она уже поняла. — Как видишь, моя мечта сбылась. Но… такой страшной ценой! Да что бы я ни сделала… чтобы всё было, как прежде… Так что я знаю, о чём говорю.
«Бабуленька, милая… ты же не виновата! Я и так порой боюсь… что всё слишком хорошо. И что всё вот-вот закончится… Придут и скажут: пора платить».
— Ты даже не знаешь, как ты права. — Миль вскинула к ней лицо — глазища виноватые: — Всё однажды заканчивается. Но знаешь, что: следом обязательно начинается что-нибудь другое. И надо уметь расстаться с прошлым и жить дальше.
«Всё равно жестоко!» — Миль ещё крепче прижалась к бабушке. Та ласково взлохматила ей чёлку и улыбнулась, хоть и печально:
— А истина всегда жестока.
«Да к чёрту такую истину!» — упрямо тряхнула косой внучка. На что бабушка усмехнулась:
— Да сколько угодно. Только оттого, что ты её не признаёшь, ей ни жарко, ни холодно.
«А в школу всё равно не хочу», — подумала Миль, но утаила эту крамолу от бабули, мурлыча под её тёплыми ладонями.
Ночные прогулки
Но до школы ещё было далеко, впереди ярким ковром-самолётом раскинулось целое лето. Замечательное, тёплое, доброе, оно ластилось к ногам травами, манило песчаными пляжами, обнимало вечерними сумерками, хохотало грозовыми раскатами… Бабушка больше не запрещала внучке бегать под дождём, только смотрела со стороны, как она прыгает и кружится в отблесках молний. Соседи тоже смотрели, но ни один не решился сделать замечание. Часто после таких водных процедур в доме мигали лампочки, воздух потрескивал и пах свежестью… Бабушка выключала свет и зажигала свечи.
А в полнолуние они, ступая легко и бесшумно, часто гуляли по ночному городу, потому что Миль всё равно не могла спать, и лежать в постели было не только бесполезно, но и мучительно. Бабушка призналась, что и ей в последнее время не спится. Закутав плечи любимым цветастым платом с кисточками — огромным, как плед — она набрасывала один из углов на внучку, и обе окунались в летнюю полночь.
Ночь мягко дышала теплом, светлые, невесомые лунные сумерки преображали знакомые дома и улицы в брошенные декорации, придавая им вид нереальный, нездешний… Дремлющие кроны кустов и деревьев чуть лепетали во сне… Луна, загадочная и мудрая, величаво вершила свой путь, без интереса поглядывая вниз. Её отражение золотой рыбкой качалось в тёмных аквариумах спящих окон…
В лохматой траве вдоль бордюров смутно белели чашечки забывшихся до утра цветов. Их ароматы, заплутав в ночи, неуверенными призраками всплывали навстречу и таяли…
Откуда-то вылетали чёрные крылатые существа и угловато метались в тёплом сиянии луны, чеканя свои силуэты на фоне её туманного диска. Полёт их, то стремительный, то порхающий, с резкой сменой направлений, не походил на птичий, не так летали и бабочки… а размерами они были с воробья…
— Надо же, летучие мыши, — удивилась бабушка. — Не думала, что они тут ещё водятся.
Изредка мимо молча пробегали, осторожно шурша, одинокие машины с горящими глазами…
Было тихо и пустынно. Окружённые бестолковыми поклонниками-мотыльками, напрасно пыжились фонари, соперничая с луной. Кое-где уютно золотились редкие окна. Ночные сумерки плавно превращались в утренние, неугасающие отсветы вечерней зари перетекали, прячась за горизонтом, к востоку, ветер менял направление, роса оседала на травах; возясь в листве, подавали голоса первые птицы…
Но город ещё спал и полностью принадлежал им двоим. А когда, наконец, восточный берег неба накалялся ярче, обещая вот-вот разродиться юным солнцем, и окна становились зеркалами для его сиятельного величия, бабушка и внучка уходили домой, уступая улицы людям и механизмам…
…Лето дозревало, приближаясь к осени, и готово было со дня на день спелым яблоком упасть в её золотые ладони. Ночи стали прохладнее, но зато и длиннее, и темный бархат небес сплошь покрылся частой вышивкой из звёзд, отдельные стежки всё ещё наносились на незаконченную работу. Луна, оборачивая свой лик к земле, словно наклонялась, всматриваясь во что-то — может, искала оброненную звёздочку с вышивки…
Спать в полнолуние по-прежнему было невозможно. Непонятное беспокойство гнало неведомо куда, Миль металась по квартире, пока бабушка не вздыхала тяжко:
— Ох, избалую я тебя, как же ты потом жить-то будешь… Ну, одеваемся уже.
Пискнув, Миль повисала у бабушки на шее, дрыгая ногами.
— А ну брысь! — сердито прогоняла её бабушка, однако же, обнимая на миг. — Тяжеленная стала — сил моих дамских нет!
И вновь обе вступали в ночь, как в сказку, и город до утра делился с ними тайнами и предоставлял все свои удобные уголки, чтобы они спокойно могли поведать секреты друг дружке. Или просто помолчать.
…Не одни они бродили по городу. Случалось им заметить и других ценителей ночного покоя. Тех, кто при встрече замолкали и, отодвинувшись один от другого, делали вид, что гуляют по отдельности. В свете фонарей было заметно, как темнеют от румянца их щёки. Было же время… Люди умели краснеть… И не боялись гулять по ночам.
Но их вид напомнил Миль, что кое о чём они с бабулей как-то однажды не договорили… Она стала поглядывать на бабушку, ломая голову, как бы это ей так спросить, чтобы не расстроить… И вздрогнула, вдруг услышав:
— Просто спроси, — бабушка, склонив голову, смотрела на неё сверху вниз. И на выраженное удивление ответила: — А то я не знаю, как ты выглядишь, когда у тебя свербит. Давай, спрашивай. Всё равно лучшего способа получить ответ не существует.
Оглянувшись на удалившуюся пару, Миль вывела на ладошке:
«У тебя было трое мужей. Как случилось, что ты одна?» — Надпись тут же пропала.
— Судьбе, видимо, так было угодно, чтобы сейчас мы с тобой были вместе. Но ты ведь не о том, да, да… — бабушка с заметным усилием заставила себя собраться и ответить, но вдруг передумала: — Знаешь что, история-то длинная и не для чужих ушей. Пойдём домой, а?
Ушли они недалеко, так что вернулись скоро. Миль кинулась было поставить чайник, но бабуля покачала головой:
— Давай обойдёмся. Лучше зажги свечи. И шторы раздвинь…
И вот на полу лежат косые прямоугольники лунного света, а по всей комнате трепещут живые огоньки свечей. И они с бабулей — рядышком, на любимом диване. Открыт тот самый старый бабушкин альбом, распухший от фотографий. Миль рассматривала его много раз, но вот этих снимков не замечала.
— Узнаёшь? — улыбается бабушка.
Миль всматривается в милое юное лицо девушки-подростка, обрамлённое длинными тёмными волосами… Знакомый прищур глаз… Похожа на маму, но… Бабуля!
