Питер Леранжис - Семь чудес и гробница теней
Вон он!
Я заметил его по колышущейся во время ходьбы сутане. Я думал, он направлялся в другой конец зала, но, похоже, что-то заставило его передумать, и, прибавив шагу, он совершил полный круг вокруг экспозиции и теперь шел назад к холлу.
Вдруг он заметил меня?
– Простите… извините… – Протиснувшись сквозь толпу и едва не уронив попавшегося мне на пути двухлетнего малыша, я выскочил из зала.
Обе боковые стороны холла занимали лифты, но на этом этаже сейчас была лишь одна кабина, и ее створки как раз закрывались, готовясь увезти целую группу набившихся внутрь людей. Прежде чем они окончательно захлопнулись, я успел заметить бородатое лицо и кусок черной ткани.
Сбоку от лифта горела стрелка «вниз». За моей спиной начиналась мраморная лестница. Я понесся по ней с такой скоростью, что едва не сломал себе шею, но спустился на нижний этаж как раз к тому моменту, как створки лифта, выпустив группу людей, вновь закрылись. Массарима среди них не было.
Я сбежал еще на этаж ниже, который оказался последним. В нос полез запах еды от кафе за спиной. Глаза скользнули по указателю на подземный вход. Звякнул лифт, но это была совсем другая кабина. Нужную я упустил.
– Прощу прощения, молодой человек, – обратилась ко мне пожилая женщина в шляпе с эмблемой музея, – вы заблудились?
– Я ищу мужчину в сутане, – ответил я.
Она обрадованно закивала:
– О да, я видела его.
– Вы не знаете, куда он пошел? – встрепенулся я.
– Разумеется. – Она указала на зал за деревянными дверями сразу за кафе. Мужчина как раз заходил внутрь. Я бросился следом.
– Эй! – крикнул я. – Стойте! – Миллион слов вскипели в моем желудке и смешались в мозгу. Я дышал так часто и тяжело, что едва мог говорить. – Я не знаю… как вы здесь оказались, но вы… никогда…
Мужчина обернулся. У него были очки с толстыми стеклами, белый воротничок священника и длинная черная борода.
– Как я здесь оказался? О, это просто: я приехал на метро. С платформы есть прямой выход сюда, что очень удобно. Тебя проводить, сынок? Ты потерял родителей?
Только тогда я заметил бейджик чуть ниже воротника: «Его преподобие Джонатан Хартониан, Трансатлантический совет армянской православной церкви». Позади него у входа в комнату стояла доска, на которой кто-то написал: «Зачатки влияния армянской религиозной культуры на современную археологию». Внутри стояли ряды стульев, и сидящие на них мужчины, все бородатые, в черных сутанах и с безмятежными улыбками на лицах, начали оборачиваться на нас.
– Э-э, извините, – промямлил я. – Прощу прощения…
Я попятился назад в коридор. Двое малышей, крепко держась за руки матери, уставились на меня. Пожилая женщина-экскурсовод шла в мою сторону с озабоченным видом.
Не говоря больше ни слова, я развернулся и побежал по лестнице вверх.
У меня определенно начали сдавать нервы.
Глава 44
Песня гептакиклоса
– Обещай, что будешь держаться нас, – шептал мне через плечо Касс, поднимаясь по подвальной лестнице.
– Да, Касс, – устало протянул я. – Обещаю.
– И никаких преследований священников, – продолжил он.
– Ха-ха-ха, – сухо отреагировал я.
– И никаких панических атак при виде попрошаек.
– Может, хватит?!
– Тсс! – шикнул папа.
– Успокойся, Джек, – прошептала Эли. – У нас нет локулуса, заглушающего звуки.
Мы быстрым шагом поднимались с нижнего уровня музея на первый этаж. Касс нес в руках локулус невидимости, благодаря которому мы смогли успешно затаиться до самого закрытия музея. Но на узкой лестнице держаться за руки, пока один несет локулус, было слишком трудно, поэтому мы с папой и Эли остались видимыми. Но в этом не было ничего страшного. Мы успели пробраться на склад и найти для папы рабочую униформу. Если нас кто-нибудь увидит, папа сможет представиться местным служащим, затеявшим небольшую экскурсию для своих племянника и племянницы.
Мы остановились наверху лестницы. Воздух гудел от завывающих вдалеке мощных пылесосов. На всякий случай мы все взялись за руки – Касс за Эли, Эли за меня, я за папу – и, став невидимыми, на цыпочках пошли по проходу между двумя рядами темных тотемных столбов, бросающих на нас осуждающие взгляды, в экспозиции, посвященной культуре индейцев.
С закрытия музея в восемь часов вечера прошло уже больше двух часов. Мы успели много где побывать, но пока я не почувствовал ни намека на наличие здесь исцеляющего локулуса. Нам придется тут обшарить все вдоль и поперек, пока мы его не найдем.
– М-м, ребят, мне нужно отойти, – сказала вдруг Эли.
– Куда? – удивился Касс. – Кому ты успела назначить свидание?
– Вон кому, – Эли указала на дверь в туалет.
Для поддержания невидимости нам пришлось последовать за ней.
Мы прошли мимо огромной деревянной лодки с манекенами индейцев в ней и медведя. Слева от нас была закрытая дверь, ведущая наружу. Из окон просматривался плавный поворот подъездной дороги и старые многоквартирные здания на другой стороне улицы.
Эли вскинула бровь:
– Ребят… Вас не приглашали.
– Нет… Что?.. Мы в курсе! – вспыхнул Касс. – Мы… э-э… подождем снаружи.
Но в этот момент я почувствовал странное покалывание в стопах. Оно поднялось до колен. Сердце начало грохотать.
– Подождите минутку, – сказал я. – Он здесь. Локулус.
– В туалете? – поразилась Эли.
– Дальше отсюда, – ответил я. – Но в этом здании. Я чувствую его.
У Эли озарилось лицо:
– Иди и найди его! Вы тоже, мистер Маккинли. Отдай мне свой телефон, Джек. Мы с Кассом пойдем за вами с локули.
Я достал из кармана сотовый и передал ей. Эли юркнула в туалет, Касс исчез из виду, а я быстро пошел в соседнюю комнату. Затем в следующую. Папа не отставал. Мимо проплывали экспозиции, но я едва их замечал. Какие-то грызуны на стене. Огороженная веревкой еще не готовая экспозиция. Лестница.
Второй этаж. Птица-секретарь. Наряды африканских племен. Антилопы.
Чувство нарастало, оно вибрировало в моих костях и щекотало кожу. Я остановился внизу темного лестничного проема.
– Нам наверх, – тихо произнес я.
В начале лестницы стоял знак с медной табличкой «Исследовательская зона/Требуется пропуск». Папа отодвинул его в сторону:
– Думаю, для нас можно сделать исключение.
Мы взбежали по ступенькам и притормозили наверху. Перед нами вглубь уходил скудно освещенный коридор с закрытыми дверями по обе стороны. В конце проход разделялся на два новых коридора – влево и вправо.
Я застыл на месте. Из левого прохода доносилось отчетливое «топ-топ-топ».
– Не бойся. – Папа оправил форму и засвистел что-то себе под нос.
«Засвистел?!»
– Ты что делаешь?! – в панике прошептал я.
– Так они поймут, что здесь кто-то есть, и не удивятся, увидев нас, – пояснил папа. – Это вызовет куда меньше подозрений. А теперь идем. Делай вид, что так и надо.
Мы пошли по коридору, и я попытался сосредоточиться на том, чтобы выглядеть расслабленно. Но Песня гептакиклоса гремела внутри, подстегивая меня. Подсказывая, куда идти.
– Направо, – шепнул я продолжающему насвистывать папе.
Мы свернули – и едва не столкнулись с женщиной в рабочей форме и с затянутыми в тугой хвост на затылке длинными волосами.
– Привет! – слишком громко поздоровался папа.
– Вчера, – сказала женщина.
– А? – не понял папа.
– Песня, что вы насвистывали, – «Yesterday» «Битлз», я сама ее люблю. – Она присмотрелась к бейджику на груди папы. – На какую букву падает ударение в вашей фамилии? На «ю» или на «о»?
Я в первый раз за все это время обратил внимание на папин бейджик: «Костюшко».
– Можно просто Кос! – вырвалось у меня. – Его все так зовут.
– Это мой… э-э… племянник, – поспешил добавить папа. – Решил устроить ему небольшую частную экскурсию.
– Приятно познакомиться, – кивнула она и указала на свой бейджик с надписью «Мария». – С моим именем куда проще.
– Что ж, Мария, мы собирались забрать кое-что в кабинете номер… – Папа покосился на меня. – Кабинете номер… не напомните, молодой человек?
«А мне откуда знать?!»
Локулус мог быть где угодно. В этом коридоре было три двери – две по бокам от нас и одна в самом конце. Мелодия звучала так невыносимо громко, что я откровенно не понимал, как они могли ее не слышать. Пошатываясь, я сделал несколько шагов вперед. Перед глазами замелькали таблички с номерами комнат: В23… В24… В25…
Я чувствовал на себе взгляд Марии.
– Он впорядке? – спросила она.
– В полном, – ответили мы с папой хором.
«Она начинает что-то подозревать. Остановись на каком-нибудь кабинете. На любом».
– Двадцать четыре! – выпалил я.
Я бросился к двери и повернул ручку, но она даже не шелохнулась.
Папа выдавил из себя смешок:
– Дверь заперта… э-э… Джош. Мы обычно запираем кабинеты, хе-хе. – Он похлопал себя по карманам. – А я, похоже, забыл свои ключи в другой паре штанов.
