Джеймс Паттерсон - Клык
— Шштако?
Вообще-то я стоик. Это все давно поняли. Но сейчас во мне будто плотину прорвало. Я опять уронила голову ему на грудь и зарыдала.
85
— Пусти меня, немедленно отпусти! Я тебе приказываю! — Это вопит профессор Гюнтер-Хаген. — Ты совсем рассудок потерял? Забыл, кто я такой?
Я оглянулась и вижу, как Дилан схватил Полотняного со спины и держит так, что тому не рыпнуться. На его лице, забрызганном кровью, с чернеющим подбитым глазом, горят ярость и ненависть.
— Нет, это ты забыл, кто я такой. — Дилан еще сильнее заламывает Кошмарику руки. — Я не робот. У меня собственный разум есть.
— Но ты… ты мне жизнью обязан, — заикается Г-Х.
— Не уверен, что мне эта жизнь нужна, — грустно говорит Дилан и смотрит на нас с Клыком.
Профессор наконец замечает, что Клык жив и даже пришел в сознание, и глаза у него вылезают из орбит:
— Не понимаю. Как это произошло? Это вопреки всякому здравому смыслу!
— Это ты «вопреки всякому здравому смыслу», — кричу я ему сквозь слезы. — Мы тебе не подопытные кролики или, как ты выражаешься, «объекты». Когда только вы, люди, это наконец поймете?
— Мне теперь все ясно. — Голос у Дилана странно ровный и подозрительно спокойный. — Мне теперь все ясно — и кто ты такой, и каким ты меня создал, и чем я стану.
Он оглянулся через плечо. Чуть в стороне стоит больничная каталка.
— Игги, помоги-ка мне. Держи его за ноги.
Вдвоем они подняли брыкающегося доктора на каталку.
— Надж, Газзи, Ангел, давайте с нами. Привязывайте его покрепче.
Я оторопела, глядя, как моя стая пристегивает ремнями к каталке этого ученого убийцу. Ровно так, как пристегивали к таким же каталкам каждого из нас большую часть наших недлинных жизней.
Но то, что я увидела в следующий момент, ошарашило меня еще больше.
Дилан берет еще один полный адреналина шприц — на тумбочке у койки Клыка их несколько.
— Отлично. Как раз то, что нам нужно. — Как заправская медсестра, он нажал поршень, выдавив из шприца остатки воздуха. Сразу видно, он на уколах вырос.
Доктор Гюнтер-Хаген вытянул шею взглянуть на свою разоренную лабораторию: охранники, полностью выведенные из строя, Клык, «объект» его смертоносного эксперимента, оживший непостижимым образом. И его гениальное творение, Дилан, который вот-вот его прикончит.
— Вот, оказывается, что называется зеркальным отображением, — шепчет Газзи. — Лекарство-то, видать, на всех одно.
— Дилан, ты не отдаешь себе отчета в том, что творишь, — делает Кошмарик последнюю попытку.
— Ребята, подержите ему, пожалуйста, руку. — Дилан отдает стае ясные и четкие указания и приставляет иглу к голубой вене профессора. Он похож на прекрасного Ангела Мщения.
Только как же он мне страшен!
Надж кусает губы. Ангел не поднимает от пола глаз.
Внезапно в моем сознании встает воспоминание. «Наступит день, и в считаные доли секунды мы поймем смысл жизни». Кажется, эти слова были сказаны давным-давно. Неожиданно для самой себя я прошу его:
— О боже! Дилан, не надо! Хватит! Достаточно!
Дилан поднимает шприц в воздух. Беспрекословно, по первому моему слову.
— Хорошо, Макс.
Он смотрит на меня, потом на Клыка. Потом переводит взгляд на Г-Х.
И всаживает иглу себе в руку.
Эпилог
Послушайте теперь, до чего мы дожили, пройдя огонь, воду и медные трубы.
В моем нарядном платье я совершенно деревянная. Но даже я не могу не признать — оно совершенно потрясающее. Смотрю на свое кремовое одеяние и думаю, как бы не замазать его кровью или грязью, пока все это не кончится. Сегодня утром пришла парикмахер и сделала нам всем прически. Никогда еще ореол Ангеловых кудряшек не был таким совершенным. И таким сияющим чистотой. Надж, с длинными каштановыми локонами, падающими ей на плечи, стала еще больше похожа на фотомодель. На них обеих одинаковые платья из шуршащего шелка. А в руках у нас букеты полевых цветов, которые мы сами собрали сегодня утром в горах Колорадо.
Надж подходит ко мне. Мы обе стоим у двери тента, подглядывая в щелку. День сегодня неописуемой красоты! Солнце яркое, небо синее, а трава и деревья, точно каждый листок только что с мылом вымыли. Прямо перед нами под аркой из ветвей два ряда белых стульев, и между ними раскатан длинный красный ковер.
Надж смотрит на меня и улыбается:
— Какая ты сегодня красивая!
На что я могу только нервно хихикнуть.
Утром я до блеска надраила себя в душе мочалкой. А парикмахер убрала у меня со лба волосы и заплела вокруг головы французскую косичку, вплетя по цветку в каждую прядь — не отличишь, где прическа, а где венок.
Наши многочисленные синяки и ссадины совершенно зажили. От увечий Клыка остались одни дурные воспоминания, как и от неудавшейся попытки самоубийства Дилана. Препарат на его организм не оказал вообще никакого действия. По крайней мере, пока. Доктора Кошмарика мы больше не видели. В тот день, прежде чем улететь из его логова, мы пинками затолкали его в лабораторный холодильник. Но я уверена, один из его прихвостней очухался и выпустил его оттуда раньше, чем он превратился в сосульку.
— А там что, свадебный церемониймейстер? — шепчет Надж.
— Ага, она мамина подруга.
Мама и моя сводная сестра Элла сидят во втором ряду и смотрят на полог тента — ждут, когда мы выйдем. Рядом с ними Джеб и Дилан и еще несколько наших друзей из КППБ. Дилан, кстати сказать, тогда в берлоге Кошмарика ужасно меня удивил. Видно, надо за ним хорошенько приглядывать.
— Все! Музыка начинается, — говорит Ангел.
— Тогда давай, ты первая, — подталкиваю я ее к выходу.
Мы с ней еще отношений как следует не выясняли. Я понимаю, для сохранения стаи без этого не обойтись. После всего происшедшего нам еще придется с ней как следует во всем разобраться. Но с выяснением отношений я решила чуток обождать. Нечего сегодняшний праздник портить. Так что сегодня обойдемся без разборок.
Ангел выскользнула из двери. Все заохали и заахали, какая она хорошенькая. Она медленно идет по красному ковру, рассыпая вокруг розовые лепестки. Посмотришь на нее, так сама невинность. И хотя мне хорошо известно, что внешность обманчива, все равно, от того, как она похожа сейчас на мою прежнюю Ангела, на душе становится и спокойнее, и теплее.
— Надж, теперь твоя очередь.
Она весело подмигивает мне, ступает на ковер и медленно идет в такт музыке. Я тайком высовываю нос и вижу, как Газзи шагнул вперед прямо перед церемониймейстером и взял Ангела за руку. Вместе они делают несколько шагов, снова разъединяются и встают по обе стороны от разукрашенного подиума.
Я жду, когда Надж дойдет до половины ковровой дорожки, и тоже выхожу из тента, стараясь твердо стоять на ногах и не спотыкаться от волнения. Все головы, как по команде, поворачиваются ко мне, и по рядам катится волна восхищенного шепота. Стараюсь улыбнуться, но я так нервничаю, что у меня получается только какая-то жалкая кривая усмешка. Передо мной Игги делает шаг к Надж и, ни секунды не помедлив, безошибочно берет ее за руку. Они, как и Ангел с Газзи, тоже вместе подходят к подиуму и, расцепив руки, встают по разные от него стороны.
А потом я вижу Клыка. Его черные глаза горят огнем и неотрывно устремлены на меня. Стараюсь проглотить застрявший в горле ком и не могу. Я так крепко сжимаю свой букет, что стебли вот-вот сломаются. Все остальные куда-то исчезли — я никого, кроме него, не вижу. Ему слегка подстригли волосы, на нем темно-синий костюм и настоящий галстук. Уверена, он уже вычислил по меньшей мере пятнадцать различных способов, как использовать его в драке.
Мне кажется, прошло столетие, прежде чем я наконец подошла к Клыку, и даже ни разу не споткнулась в моих страшно неудобных, но страшно красивых туфлях. Он протягивает мне руку, и я беру ее, глядя ему в глаза. Мы подходим к церемониймейстеру и разделяемся, чтобы встать каждый по свою сторону.
И тут народ изо всех сил вытягивает головы, посмотреть, как Акела легкой походкой выходит из тента. Между ее остреньких ушей красуется такой же венок, как у меня, и от синих ирландских розочек ее умные глаза стали еще более синими.
Она неторопливо и грациозно ступает по ковровой дорожке, точно так, как научила ее мама. Вчера они где-то спрятались и тренировались весь вечер.
Она останавливается перед свадебным церемониймейстером, и к ней подходит Тотал. На шее у него красно-коричневая бабочка, и черный расчесанный мех блестит на солнце. Выхоленными кажутся даже его гордо распушенные крылья.
Он поворачивает ко мне голову, и я ободряюще улыбаюсь ему в ответ. Не имеет никакого значения, что он ниже Акелы ростом, что она тяжелее его фунтов на шестьдесят, что он безродный мутант, а она стопроцентно чистопородная маламутка. Была бы я предрасположена к дамским сантиментам, от того, как они друг на друга смотрят, у меня на глаза навернулись бы слезы.
