Юлия Вознесенская - Юлианна, или Игра в «Дочки-мачехи»
— Поня-ятно!.. — мрачно сказала Александра. — А его вдова и дети, с ними что стало?
— Они уцелели. Их увели к себе соседи, а потом спрятали в одной из тихих старинных деревенек в псковских лесах. Старший сын Алексей, отец нашего соседа, через несколько лет вернулся в Псков. Но на месте сгоревшего священнического дома стояли уже два новых домика, и в одном из них поселился школьный учитель. Это был мой отец. Алексей Викторович со временем перекупил второй дом у наших соседей, а его сын, наш сосед Виктор Алексеевич, решил полностью восстановить дом своего героического деда, отца Виктора, таким, каким он его видел на старой фотографии. Фотографию эту, кстати, я ему разыскала в нашем краеведческом музее. Вот и вся история.
— Так дядю Витю в честь его дедушки назвали? — спросила Аннушка.
— Да, в его честь. По крайней мере, он сам так считает.
Дмитрий Сергеевич покрутил головой и сказала:
— Нет, это надо же! Я жил тут несколько лет, вроде и отношения у нас с дядей Витей были хорошие, добрососедские, даже выпивали несколько раз вместе, а самого главного я о нем, оказывается, и не знал! Ну, работает дядя Витя на реке, катер какой-то куда-то водит, простой вроде дядька, а он, оказывается, внук расстрелянного большевиками священника!
— Он не всем про себя говорил правду, Митя.
— Не доверял, значит, соседям?
— Выходит, так.
— А вам, Анастасия Николаевна? — спросила Александра. — Вам он, конечно, доверял?
— Представьте, да. По-моему, я с самого детства все о нем знала.
— И ни один человек не уцелел из всего того Талабского полка? — спросил Дмитрий Сергеевич.
— Уцелели двое, полковник Пермикин и один рядовой, который тоже скрылся и тихо дожил до самой старости. От него люди и узнали, как происходил расстрел Талабского полка красными и эстонцами на льду Наровы, под Нарвой. А полковник Пермикин к концу гражданской войны стал генералом армии, ушел в эмиграцию, умер и похоронен в Австрии.
— Так значит, остров Залита назван в честь комиссара, которого талабские рыбаки в озеро бросили? — спросила, нахмурясь, Юлька.
— Да.
— А как раньше назывался остров?
— Остров Талабск.
— Вот пусть бы он так и назывался! — сказала Александра.
— Или переименовали бы его в честь белого генерала Пермикина, который рыбацкий полк создал! — предложила Юлька.
— Или пусть он называется Никольским — ведь на нем не только батюшка отец Николай жил, на нем и храм Николая Угодника стоит, — сказала Аннушка.
— Вы все правы, девочки! — сказал Мишин, обращаясь, кажется, не только к дочерям, но и к Александре. — Но Талабский архипелаг — это ж не какие-нибудь необитаемые острова, на них люди живут, внуки и правнуки тех самых рыбаков-героев. Вот пусть они и решат этот вопрос! И спасибо вам, Анастасия Николаевна, за рассказ.
— Ну, теперь-то вы согласны со мной, Митя, что сосед должен восстановить дом своего деда? — спросила бабушка.
— Конечно! — согласились Дмитрий Сергеевич и Юлианны. — Пусть восстанавливает!
— А вы что об этом думаете, Александра? Александра вздрогнула — она думала о другом.
— О чем?
— О том, что сосед должен восстановить дом деда?
— Ну, конечно, должен! Только я о другом думала: я вдруг вспомнила песню Александра Галича «Ошибка». Знаете? — и она тихонько напела: «Мы похоронены где-то под Нарвой, под Нарвой, под Нарвой…» — И я поняла, о ком эта песня: она о белогвардейцах, погибших под Нарвой.
— Что это за песня? — спросила Юлька.
— Ты тоже не знаешь ее, Аннушка?
— Не знаю.
— Если бы была гитара, я бы вам спела.
— Гитара есть, Александра. Анастасия Николаевна, можно? — спросил Дмитрий Сергеевич.
— Ну, конечно, можно, Митя. Сходи, принеси!
— Это нашей мамы гитара, — пояснила Аннушка Александре. — Мама хорошо играла и пела.
Дмитрий Сергеевич сходил в комнату бабушки и вернулся с гитарой. Он протянул ее Александре и сказал:
— Боюсь, что она очень расстроена, на ней давно уже никто не играл.
— Ничего, я попробую настроить, — сказала Александра.
Пока она настраивала гитару, все молча ждали. А потом Александра ударила по струнам и запела:
Мы похоронены где-то под Нарвой,Под Нарвой, под Нарвой,Мы похоронены где-то под Нарвой,Мы были — и нет.Так и лежим, как шагали, попарно,Попарно, попарно,Так и лежим, как шагали попарно -И общий привет!..
Она пела песню о мертвых солдатах, которые лежат замерзшие в земле, которых «не тревожит ни враг, ни побудка». И вдруг павшие воины слышат голос трубы:
Эй, поднимайтесь, такие-сякие, Такие-сякие!Эй, поднимайтесь, такие-сякие, Ведь кровь — не вода!Если зовет своих мертвых Россия, Россия, Россия,Если зовет своих мертвых Россия, Так значит — беда!
— И вот сейчас — слушайте! — скороговоркой сказала Александра и запела дальше:
Вот мы и встали, в крестах да нашивках, Нашивках, нашивках,Вот мы и встали, в крестах да нашивках И в белом дыму.Встали и видим, что вышла ошибка, Ошибка, ошибка,Встали и видим, что вышла ошибка, И мы ни к чему!
Александра допела песню. В конце песни говорилось, что мертвые солдаты встали спасать Россию и увидели, что вышла ошибка: это по полям, где они полегли, «гуляет охота, трубят егеря».
— Поняли, девочки, про кого песня? — спросила Александра.
— Про пехоту, которая полегла в сорок третьем году, — сказала Аннушка.
— Бесславно и зазря, — добавила Юлька.
— Не только, не только в сорок третьем! — с жаром возразила Александра. — Вы же слышали: «Вот мы и встали, в крестах да нашивках»! Поэт не зря так сказал, и ошибиться Александр Галич тоже не мог: он знал, что кресты могли иметь только солдаты первой германской войны и белогвардейцы. Значит, он пел о тех и других — о павших в сорок третьем и в девятнадцатом!
— О героизме Талабского полка писал еще Александр Куприн, — сказала бабушка. — «Купол святого Исаакия Далматского», так называется эта вещь. Он писал, что во время наступления Юденича на Петроград именно талабцы первыми увидели вдали купол Исаакиевского собора. Но в Петроград они не вошли, им пришлось отступать к Нарве. Знаете, о чем я жалею, мои дорогие? О том, что мы не пригласили на наш вечер Виктора Алексеевича.
— Сходить за ним? — предложил Дмитрий Сергеевич.
— Нет, дорогой, в другой раз. А сегодня уже поздно, девочкам спать пора.
— Ну, бабушка-а! — заныла Юлька.
— Нет, девочки, пора молиться и в постель, — сказала Александра.
— Мы не устали! — сказала Аннушка.
— Бабушка устала, — строго сказала Александра и поднялась.
— Большое вам спасибо за реквием в честь наших талабских героев, Александра! — сказала Анастасия Николаевна. — А остров Залита, конечно, со временем переименуют, так не оставят. Может быть, я еще успею разок туда съездить и поговорю с местными рыбаками. Вот как растает лед на озере, так и поеду, поближе к лету. А теперь — спать, девочки!
— Я их провожу, — сказала Александра, возвращая гитару Дмитрию Сергеевичу. — Спасибо!
— Это вам спасибо, Александра. Девочки в сопровождении Александры отправились в отведенную им комнату, а бабушка с Дмитрием Сергеевичем остались допивать чай.
— Да, вот это — настоящее! — сказала бабушка, глядя на дверь, за которой скрылись внучки и их гувернантка.
— Так значит, вы мой выбор одобряете, Анастасия Николаевна? — спросил Дмитрий Сергеевич.
— Конечно, одобряю, Митя, о чем тут говорить! — с радостью ответила бабушка.
— И благословите, если я попрошу?
— Заранее благословляю! — сказала бабушка и перекрестила Дмитрия Сергеевича, а он в ответ поцеловал бабушке руку.
Через три дня Дмитрий Сергеевич уехал обратно в Петербург, а девочки и Александра остались с бабушкой до конца каникул и провели их очень весело и с пользой: съездили в Псково-Печерский монастырь. Бабушка с Александрой окончательно подружились и, похоже, уже души друг в дружке не чаяли.
А вот Кире в Петербурге было совсем не весело. Душа у нее болела и ныла, и чем ближе подходил срок окончания каникул, тем тяжелее ей становилось. Она и ждала возвращения Юлианн, и боялась его. Еще она беспокоилась, как бы Жанна, узнав о перестройке сарая в часовню, не устроила какую-нибудь крупную пакость. Каждый день она ходила к строящейся часовне проверять, все ли там в порядке? Пока все было на месте, никто, кроме нее, к бывшему сараю не ходил — это она по следам видела.
Вернулась из санатория Гуля: бабушка с дедушкой возили ее туда для поправки здоровья.
