Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Болтливый сфинкс

«Нормальной едой», с точки зрения Гробыни, оказались бутерброды и жареная картошка с луком. Причем картошку, видимо, готовил с утра Гуня, потому что Склепова, прежде чем разогреть, долго искала ее по сковородкам и кастрюлям.

– Понимаешь, тут какая штука, – продолжала Гробыня, обожавшая без перехода возвращаться к прерванным разговорам. – Огромный плюс моего Глома в том, что он постоянный. Он любит меня не потому, что у меня есть какие-то качества – красота, нос, волосы, талант готовить яичницу при отсутствии яиц и так далее, а просто потому что я – это я. Отруби мне ноги, отпили руки, он все равно будет меня любить. Ну прямо как тебя твой Валялкин. Только Гуня – он как большой пес. Любит неосознанно, на автопилоте, сам не зная, как это качество называется, а Ванька все же малость посложнее. У него и психология какая-то есть, и зверушек любит!

– Сковорода, между прочим, тяжелая! – предупредила Таня, которой ленивая Гробыня успела передоверить доведение до ума картошки.

Склепова на всякий случай отодвинулась.

– Кстати, как у тебя с Взбивайсметанкиным? – коварно поинтересовалась она.

– Никак, – коротко ответила Таня.

– И хорошо, что никак. Какой-то он чужерожный. Не чужеродный, а именно чужерожный… Чем больше о нем думаю, тем чаще это слово вертится, – кивнула Гробыня.

Тане стало досадно. Одно дело самой сомневаться в Глебе, и совсем другое, когда за это берется кто-то, кого ты об этом не просишь, а молча его поощряешь. Второй вариант где-то сродни предательству.

– Глеб меня любит, – сказала она.

Склепова покрутила у виска пальцем.

– Любит? Отрывайхвостиков? В его сердечный словарик такого слова еще не завезли! Страсти, одержимости – да, этого в нем сколько влезет. Однако одержимости до любви, как жирафу до компактности. Любовь греет, а не испепеляет. Если после какого-нибудь человека у тебя муторно и пусто на душе, если он и сам запутался и тебя запутывает, то надо вытрусить себя от дури, как старый половичок от пыли. Думаешь, мне никогда не попадаются на пути такие конфетные красавчики? Да целыми дивизиями! И все равно старина Глом морально выше каждого на этаж.

В кирпичной стене что-то глухо загудело. Сквозь стену в комнату вшагнул только что помянутый «старина Глом». Что-то пропыхтел, кивнул Тане, не то улыбнулся, не то оскалился любимой девушке и тяжело плюхнулся в кресло перед зудильником. Пока он ворочался, зудильник, зная пристрастия хозяина, сам настроился на бокс.

– Ну что, будущий супружник, принес маме-птичке червячка? – спросила Гробыня.

Гломов разжал ладонь, показывая ей кольца. Гробыня одобрительно кивнула и точно кинжалом ткнула его в бок длинным бутербродом с сыром. Таня уже обнаружила, что бутерброды для кормления Гломова она резала не поперек, а вдоль батона.

– Что у тебя с рукой? – проворковала Склепова.

– Где? – Гломов непонимающе взглянул на ладонь. Две костяшки были ободраны. – А, ерунда! Маньяк один не въехал, что наличие окровавленного топора в руке не дает права хамить.

Сразу после ужина Гробыня выключила зудильник и заявила, что все хором идут спать. Правда, перед этим с щеткой в зубах она еще побегала по комнате, давясь пастой, одновременно разговаривая и сплевывая в цветочные горшки.

– Погоди! – вспомнив о поручении Сарданапала, Таня показала Гробыне пустой кулак.

– Что это такое? – спросила она.

Склепова, занятая болтовней, с усилием сфокусировала взгляд на ее руке.

– Мю-ю-ж! – вытянув губы трубочкой, крикнула она. – Эй, мю-ю-юж! Хочешь хохму? Гроттер мне кулаком грозит! Топай сюда – заступаться будешь!

Гуня был так напуган, что заступаться не стал. Таня спохватилась, что задала вопрос неверно, и надо было спросить не «что это такое?», а «что у меня в руке»?

– Что у меня в руке ? – спросила она.

– Мое кольцо, – не раздумывая, отвечала Гробыня. – Я уже пять минут пытаюсь вспомнить, куда его сунула? А так как искать мне лень, то я предпочитаю думать, что его кто-нибудь спер.

– А как выбросить это так, чтобы оно больше не вернулось? – честно задала Таня второй обязательный вопрос.

– Я те выброшу! А ну давай его сюда! – завопила Гробыня.

Таня разжала руку и показала ей пустую ладонь. Склепова посмотрела вначале на ладонь, потом на Таню, потом снова на ладонь, вздохнула и покрутила у виска пальцем.

– Ну все, Гротти! Марш баиньки на свой диванчик! День был блинный… тьфу… длинный… Мой мозг выдает еще какие-то вспышки и искры, но зажигание уже не схватывает! – сказала она, зевая до щелчка в челюстях.

Глава 10

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ КРЕТИНИЗМ И ТУПОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТА

Первую половину жизни человек тратит, придумывая для себя отговорки и самооправдания. Вторую же половину пытается понять, почему они не сработали.

– Что главное для мага? Для мага главное – не страдать географическим кретинизмом! Если же он им уже страдает, ему нужна тупографическая карта! – заявил Ягун, извлекая из перчатки одеревеневший нос.

Таким образом, засовывая в перчатку нос и выдыхая теплый воздух, играющий комментатор пытался спасти нос от обморожения. Ванька промолчал, сохраняя тепло.

Он ощущал себя сугробом, которому вздумалось постранствовать для собственного удовольствия. Они с Ягуном летели впереди. За ними, двумя сотнями метров выше, следовал клин из восьми драконов.

Правда, видны были только семь. Крошечного Тангро, пристроившегося в центре клина сразу за вожаком, сумел бы разглядеть только мидийский лучник. К Ваньке Тангро почти не подлетал, ощущая себя частью большого драконьего сообщества.

Ваньке уже ясно было, что Ягун сбился с пути. Сюда-то он долетел, настроившись на мысли Ваньки, а обратно этот способ уже не срабатывал. Грааль Гардарика препятствовала Ягуну поймать мысли кого-нибудь из тибидохцев. Использовать же заклинание нити Ариадны мешали сплошные облака.

Ягун ворчал и ругал дебильную облачность, дебильную магию и дебильную погоду. Для Ваньки это было не в диковинку. Когда играющий комментатор злился, дебилами у него вечно оказывались все, кроме самого Ягуна.

– Давай положимся на драконов! У них чутье, – предложил Ванька, когда Ягун с кучей отговорок наконец признал, что заблудился.

Они снизились и медленно двигались на небольшой высоте.

– Чутье-то чутьем. Но и лебеди не каждый день на юг мотаются. Откуда мы знаем, когда драконам надоест разминать крылышки? Может, через две недели? – огрызнулся Ягун.

– А если связаться с Таней по зудильнику? Она проскочит сквозь Гардарику , ты настроишься на ее мысли и поймешь куда лететь!

– Дохлый номер! Таньки в Тибидохсе нет, – замотал головой Ягун.

– А где она?

– Сарданапал куда-то услал. Можно, конечно, Катьке звякнуть, но она на меня, во-первых, дуется, а во-вторых… гм… неважно.

Ванька догадался: Ягун не хочет, чтобы в Тибидохсе узнали, что он, король дальних перелетов, сбился с пути.

– Давай Пипенцию дернем! Она нам Бульона через гардарику вышлет! – заявил наконец Ягун.

– А Пипенции ты не боишься?

– Пипенция – клад. Она все мгновенно забывает, что не про нее! Проверенный вариант! – радостно хихикнул Ягун, пытаясь выудить из-под куртки зудильник.

Что-то со свистом рассекло воздух. Дорогу им преградила длинная четырехугольная тень. Пришлось резко тормозить. Едва не улетев с обледеневшего пылесоса, Ванька обнаружил перед собой склеп Магщества Продрыглых Магций.

Над склепом завывала сирена проблескового ужаса. В синих всполохах было видно, что сглаздаматчики держат их на прицеле, а пепелометчик, шипя на помощника, спешно разворачивает короткий ствол. Круглоголовый боевой маг, напротив, упорно смотрит не на них, а в свой шар. Верный признак, что ожидает только приказа.

– Поднять фаш рукк! Никаких таких искров! – в рупор приказал магфицер.

Он был немолодой, печальный, с короткими седыми усами и пористым носом умеренно употребляющего алкоголика. Ягун как телепат мгновенно определил, что зовут его Людвиг Минелли. Немец с итальянскими корнями, служит в дислоцированных в Европе частях Магщества.

– Вы что оглохнуть уши от серный пробокк? Поднять рукк, чтобы мы быть в возможность зреть фаш перстни! – вновь рявкнул магфицер. Судя по деревянности его речи, он обучался русскому в позднем возрасте методом магического зомбирования.

Склеп завис так близко, что Ваньке почудилось, будто ветер донес до него каплю кислой слюны. Пепелометчик наконец развернул ствол. Он был еще зеленый, с коротким темным ежиком волос, стрелкой наползавших на низкий лоб. В круглых глазах читалось бешеное желание пальнуть.

Сглаздаматчики тоже вели себя напряженно. Пальцы дрожали на курках. Крайний левый сглаздаматчик ощутимо нервничал, что проявлялось в заметном дрожании ствола. Причем выцеливали все только Ваньку. В Ягуна целился один помощник пепелометчика, да и то из карманного двухзарядного сглаздалета , равного по мощности искрису фронтису .