Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Болтливый сфинкс
– Ну ты хотя бы удивлена? – спросила она.
– Еще бы!
– Все же я решила остановиться на Гуне, хотя, быть может, он не идеал ума и красоты, – заявила Склепова.
– Я всегда знала, что ты на нем остановишься, – сказала Таня.
Гробыня нетерпеливо дернула плечом. Она нуждалась в монологе, и робкие Танины вяки ей мешали.
– Возможно, я стою чуть больше, чем Гуня. Возможно, я умнее, красивее и больше взяла от учебы в Тибидохсе. Ну и что из того? Какое моральное право я имею забить на Гуню и бросить его, зная, что он действительно и без дураков меня любит? Ну брошу я Гуню и найду себе какого-нибудь рокового Душикрысикова, который с демоническим видом будет выщипывать волоски из ноздрей и смазывать детским кремом кубики своего пресса. Да я же над ним непрерывно ржать буду – с утра и до вечера!
Таня представила себе Глеба, мажущегося детским кремом, и засмеялась. Гробыня умела создавать зрительные образы.
– А над Гуней с утра до вечера ржать нельзя? – спросила она заинтересованно.
Склепова энергично замотала головой, отметая такую возможность.
– Нет! Это абсолютно нереально! Гуня, он весь на поверхности. Никаких непоняток, никакой ложной надутости, никаких разочарований! В этом смысле он как твой Ванька! Каким его сразу увидишь, таким он навсегда и останется. Впечатление не поменяется.
Таня жадно взглянула на нее. Она надеялась услышать от Склеповой что-то еще про Ваньку, однако мысль Гробыни уже пронеслась дальше. Она осой носилась вокруг Гуни, зорко оценивая его достоинства и недостатки.
– В Гломе, в отличие от Пинаймушкина и Гуси Покера, нет ни капли самолюбования! Да и пресса, если разобраться, тоже нет! Он, когда в зеркало случайно заглядывает, сам удивляется, кто это там отразился! Я отвечаю! У меня на такие вещи глаз-алмаз! – Гробыня хихикнула.
– Что, серьезно?
– Говорю тебе, что отвечаю! Гуня так устроен, что ничего постороннего вокруг себя не замечает. У него взгляд, как подзорная труба. Различает только маленький кусок пространства, зато подробно, и в этом куске у него я!.. Ну разве не ценно? Ай! Что ты делаешь, больной?
Склепова гневно уставилась на гнома, случайно уколовшего ее булавкой.
– Вы вертитесь! Я так отказываюсь работать! – пискляво пожаловался гном.
– Ты уже два часа как отказываешься работать! Закругляйся! Ты утыкал меня булавками как чудовище Франкенштейна! – брякнула Гробыня.
Гном отскочил. Как регулярно происходило с гномами в минуты обид, щеки у него стали раздуваться, голова пухнуть, уши пунцоветь, а сам гном отрываться от пола. Умная Гробыня поспешно сменила гнев на милость.
– Ну все-все! Упакуй мне мои слова в коробочку – я беру их назад! – сказала она, ласково касаясь плеча портного. – У тебя же все уже готово? Сможешь закончить без меня? Я же знаю, ты гений! Я с негениями не связываюсь.
Гном, помедлив, кивнул. Он еще дулся, но ноги уже не отделялись от пола, а уши из пунцовых стали умеренно розовыми. Таня поняла, что сражение выиграно.
Гробыня наскоро договорилась с гномом, что он пришлет платье завтра утром, переоделась и за локоть потянула Таню к ледяному лазу.
Назад они возвращались в сумерках. В подворотнях уже кучковались подозрительные тени. Круглая луна выкатывалась из-за туч, точно подглядывающий глаз с бельмом. Где-то в сизом лесочке за болотом, в густой снежной сини выл волк. В его вое смутно проскакивало что-то узнаваемо человечье.
Кто-то решительно встал у них на пути.
– Девушки! Не остановитесь на минутку? Разговор есть!
Гробыня не глядя отмахнулась. Это был вышедший на охоту мертвяк, а с ними не заговаривают.
Лишь рухнув на диван в гостиной у Гробыни, Таня ощутила себя уютно и безопасно. Утробные звуки улицы остались снаружи.
– А где будет свадьба? – спросила Таня.
– Ты не поверишь. В Москве, – ответила Склепова со смешком.
– Почему?
– А где еще? В Тибидохсе слишком пафосно. Всякие Гуги придут в париках, Медузия будет сверкать глазищами, а Недолеченная Дама заботливо поправлять мужу кинжальчики… Нет, такой свадьбы я не перенесу.
– А если на Лысой Горе?
Гробыня фыркнула.
– И ты туда же? На Лысой Горе все Гуня рвался отмечать. Для него свадьба без драки – даром потраченное время. Ну я, понятно, его притормозила. Для меня Лысая Гора – это слишком брутально. Сама выходи замуж на Лысой Горе! Я – пас! Ты хоть обряд знаешь?
– Нет.
– Оно и видно. Я подумала, пусть лучше нас зарегистрирует сонная тетка в лопухоидном загсе, чем тут припадочный ведьмак, приплясывая, будет водить нас вокруг костра с осиновыми дровами, а потом перережет горло волку и обрызгает нас его кровью.
– Неужели все так гадко?
– А ты как хотела? «Объявляю вас мужем и женой? Топайте в гражданскую ячейку общества и чтоб все было культурно?»
– И светлые маги так? – усомнилась Таня.
– У светлых магов суть та же, только чуть помягче, размытая такая. Вместо собаки то ли птица, то ли рыба. Причем они покрывают ее тряпочкой, чтоб не видно было, кого в жертву приносят. Типа что не видно, того нет! – Склепова нервно расхохоталась.
Гибко, как пантера, она вспрыгнула на диван, легла животом на его спинку и заглянула Тане в лицо. Совсем близко Таня увидела ее кошачьи, вкрадчивые, разного размера и цвета глаза.
– Да ты, видно, еще не врубилась, Гротти, в какие игры мы играем. Что темные маги, что светлые – одинаковая декорация. Всякие битвы между нами – это битвы зла со злом. Без исключений. Тот, кто позволил себе забыть об этом, – тот уже одурачен.
Гробыня облизала губы, а потом вдруг сердито и быстро, точно мстя ему за что-то, куснула диван.
– Я тут на этой Лысой Горе на таких уродов конченых насмотрелась, что хоть стекло жуй и ртутью из градусников запивай. Темные маги – это уроды явные и неприкрытые. У каждого на лбу написано: «Стою пять дырок от бублика, но сдачи не даю». А белые маги – это уроды с вывертом. Вроде как маскируются, а сами в помойке на метр глубже сидят. Темные маги хоть кончиком носа иногда из помойки выныривают свежего воздуха глотнуть, а эти вообще никогда.
Таня встала. Разговор ей не нравился. Существуют темы, которых надо избегать, потому что обсуждение их само по себе тупиково. За обсуждением и выводом должны следовать какие-то исправляющие действия. Если же действий нет, то пустая болтовня становится вдвойне преступной. Раньше-то многие поступки были неосознанными, а теперь получается, что и этой отговорки нет.
– А в Москве где праздновать будете? Москва большая, – спросила Таня.
Продолжая лежать на животе и вжиматься щекой в спинку дивана, Склепова сказала половинкой рта:
– Понятия не имею где.
Таня не поверила, что такое возможно.
– Как это?
– Я себя знаю. Сама бы я никогда не определилась. Мне бы все казалось не то, убого, нелепо, смешно. А раз так, то лучше поручить дело тому, кто заведомо сделает все неправильно. Тогда я морально всегда найду оправдание, почему все сорвалось, а сама буду как бы не виновата. А раз не виновата, то и моральное самобичевание отменяется. Не знаю, понимаешь ты меня или я слишком путано все объяснила? – Гробыня почти просительно взглянула на Таню.
Таня заверила, что понимает. Она и сама нередко прибегала к подобному методу. Переложение ответственности – любимейшая из внутренних женских игр, конкурирующая разве только с игрой в «какая я несчастная».
Хотя торжественных событий в жизни у Тани было мало, она интуитивно ощущала, что праздники нельзя готовить. Они тогда обязательно сорвутся. С другой стороны, если их совсем не готовить – они сорвутся вдвойне. Поэтому лучше все же подготовиться, но слегка, еле-еле, двумя-тремя штрихами. Такое вложение эмоциональных усилий самое правильное.
– И кому ты поручила? – спросила Таня с живым интересом.
Гробыня помедлила, смакуя паузу.
– Семь-Пень-Дыру и Жикину.
Таня расхохоталась. Более нелепого выбора существовать просто не могло.
– КОМУ?
– Ну да! Именно им! – радостно подтвердила Гробыня. – Дыр, сама знаешь, папахен общемирового жмотства, а Жикин такой весь с распальцовочкой. Типа «принесите мне товарную накладную на йогурт, который вы называете сегодняшним». Мне жутко интересно, что они вдвоем смогут выбрать.
Внезапно вспомнив, что она целый день ничего не ела, Таня стала распаковывать скатерть-самобранку, но Склепова не позволила ей этого сделать.
– Погоди, давай чего-нибудь нормальное приготовим! Мне надо покормить моего супружника! А то он сейчас придет злой и сердитый и раздумает жениться. Что я тогда буду делать? Можно, конечно, пойти по стопам Гризианы, которая накопает себе молодых мужей на любом кладбище, но это не мой вариант. Только и останется, что объявления в газетку писать: «Красивая умная девушка с разными глазами, одинаковыми ногами, с чувством юмора и без вредных привычек мечтает познакомиться со скромным миллионером аналогичных качеств. Инфантилам просьба не беспокоиться».
