Кеннет Оппель - Серебряное крыло
Последние несколько минут он медленно, так, чтобы никто не заметил, жевал лист, перемалывая и смешивая его в однородную массу со слюной.
Теперь, наклонившись над телом летучей мыши, Шейд притворился, что ест, глубоко погрузив в него зубы. Но он не ел, он просто выпустил в мясо мертвой мыши лиственную жидкость. Он был рад, что жидкость не имеет ни вкуса, ни запаха — ничего, что могло бы насторожить двух каннибалов.
— Да он почти не притронулся! — взвизгнул Тробб.
Шейд быстро закрыл рот.
— Ешь! — прорычал Гот, подталкивая его вытянутым крылом. — Ты хотел мяса, так ешь!
У Шейда во рту оставалось еще немного зелья. Девать его было некуда. Он должен съесть хоть немного летучей мыши. Он взял в зубы небольшой кусок, в то же время выпуская изо рта оставшуюся жидкость.
От вкуса мяса глаза его наполнились слезами. Шейд старался не касаться его языком и не держать во рту слишком долго. Он проглотил кусок, пряча мордочку от стыда и отвращения.
Шейд чувствовал, что совершил немыслимое преступление. Слезы текли по его лицу, и он не мог остановить их.
— К этому нужно привыкнуть, — сказал Гот. — Скоро ты с нетерпением будешь ждать, когда снова кого-то убьешь.
Тробб грубо оттолкнул Шейда и жадно принялся поедать мясо. Шейд, еле волоча лапы, отполз к Марине, но она обожгла его ненавидящим взглядом и отодвинулась.
— Предатель! — бросила она. — Хоть бы мне никогда не встречать тебя!
Снаружи разливался солнечный свет.
Шейд осторожно пошевелился, готовый замереть, если Гот что-нибудь заметит. Тяжелое дыхание каннибала по-прежнему было ровным. Медленно и осторожно Шейд высвободил из-под крыла Гота плечи. Потом грудь и крылья, с трудом сдерживаясь, чтобы не выпрыгнуть сразу. Внезапно Гот повернулся, его широкое крыло дернулось, крепко прижав Шейда к дурно пахнущему потному телу.
Шейд замер, с ужасом ожидая, что произойдет дальше. Но Гот не проснулся. Во сне он скрипел зубами, струйка слюны стекала изо рта. Шейда передернуло от омерзения. Подождав немного, он начал снова вылезать из-под крыла. Еще чуть-чуть, и вот он освободил хвост и ноги.
Крылом он случайно задел предплечье Гота, на котором висели два кольца, и они громко звякнули.
— Шейд! — позвал Гот.
Шейд похолодел от страха и медленно повернул голову. Гот открыл один глаз и смотрел прямо на него. Но взгляд был неподвижный, незрячий.
Он все еще спит, подумал Шейд и мягко сказал:
— Давай спать.
Глаз Гота как по команде закрылся, его дыхание снова стало ровным.
Шейд подкрался к одурманенному тяжелым сном Троббу, осторожно поднял его широкое расслабленное крыло и носом тихо толкнул Марину.
— Шш-шш-шш, — тихо сказал он, когда она зашевелилась и открыла глаза. — Молчи.
Марина посмотрела на него тем же полным холодной ненависти взглядом, что и прошлой ночью, и Шейд испугался, что она скажет что-нибудь, поднимет шум и все его труды пойдут насмарку.
— Верь мне, — только и смог прошептать он.
Он помог ей освободиться. Они оба медленно поползли к выходу из пещеры и выглянули наружу, где ослепительно сияло солнце.
— Закрой глаза, — сказал Шейд.
Они закрыли глаза, расправили крылья и взлетели.
Туча
Яростный свет проникал даже сквозь зажмуренные веки, болезненно покалывал глаза, притуплял эхозрение. Шейд и Марина быстро поднимались над деревьями. Потом они вернулись к пути, которым летели ночью. Шейд хотел улететь как можно дальше, пока Гот и Тробб не очнутся.
Он был на солнце, в ясный день! Миллионы лет такого не случалось ни с одной летучей мышью.
Солнце согревало крылья и спину, и даже на зимнем холоде Шейд чувствовал себя восхитительно. Как победитель.
— Почему они не проснулись? — спросила Марина.
— Я усыпил их.
Он рассказал ей о листьях, о том, как притворился, что ест летучую мышь. Потом поведал свой план с самого начала: хотел убедить Гота поверить ему, потом увел его на запад, в сторону от Гибернакулума, надеясь, что каннибалы замерзнут насмерть или так ослабеют, что они с Мариной смогут сбежать от них.
— О Шейд! — виновато сказала Марина. — Прости меня. Я не знала.
— Я понимаю. Просто я хотел, чтобы это было убедительно, вот и все. — Он запнулся: — Ты больше не презираешь меня? — Ему трудно было забыть ее полный ненависти и омерзения взгляд.
— Что ты! Ведь ты спас нас!
— Пока еще нет.
Не было звезд, по которым можно было ориентироваться. Шейд надеялся, что сможет вспомнить маршрут; прошлой ночью, когда они повернули в сторону от реки, он пытался найти метки, которые мог бы запомнить.
— Оно не причинит нам вреда? — спросила Марина, кивая на солнце.
— Во всяком случае не превратит нас в пепел.
— А если мы ослепнем?
— Я так не думаю. Это всего-навсего сказки для детенышей. Но для первого раза света может оказаться слишком много. Нужно привыкать постепенно. И никогда не смотри прямо на солнце.
Пока они летели, Шейд понемногу ослаблял веки, мало-помалу приоткрывая их. Побуждение открыть глаза было сильнее, чем он воображал. Ведь он так страстно хотел увидеть ясный день во всей красе.
Шейд раскрыл глаза еще чуть шире и услышал, как восхищенно вздохнула Марина.
— Ты видишь его? — прошептала она.
— Да.
Это был тот же самый мир, в котором он провел всю жизнь, но теперь, в солнечном свете, он преобразился. Удивительно, но он был не таким четким и ясным, как ему представлялось. Солнечный свет, казалось, затуманивал то, что он обычно четко и ясно видел с помощью эхозрения. Но этот новый мир был прекрасен. Все предметы стали более объемными, более выразительными. Казалось, все излучало свет — деревья, кусты, засохшие листья, снег, даже воздух. Раньше Шейд не замечал воздуха, не знал, как он вбирает в себя свет. А теперь он почти видел его. Все вокруг сияло.
Мир прекрасен, но смотреть на него мучительно больно. Солнце слепило глаза. Смотреть можно было совсем недолго и только прищурившись.
— Давай поднимемся выше, — предложил Шейд. Он хотел улететь туда, где меньше птиц, — высоко в небо, подальше от деревьев. Правда, обладающие острым зрением вороны могут увидеть его и снизу и уж тогда, конечно, нападут без предупреждения.
Ночью темная шерсть делала его почти не видимым, теперь же он был отличной мишенью. Марине с ее яркой, светлой окраской было легче.
Вдруг стало темнее — большое облако заслонило солнце. Поднялся сильный ветер с безошибочно узнаваемым запахом грозовых разрядов.
— Надвигается гроза, — сказала Марина.
Гот зашевелился во сне и теснее обхватил себя крыльями. Что-то было не так. Он вытянул крыло и пошарил им по земле. Затем с усилием поднял тяжелые веки. Шейд исчез.
— Тробб! — взревел Гот.
Тробб крепко спал.
Взбешенный, Гот бросился к Троббу, приподнял его крылья и заглянул под них.
— Что? — вскрикнул Тробб в страхе.
— Они сбежали!
— Но сейчас день, — сказал Тробб, косясь на выход из пещеры. — Они не могли…
— Я говорю тебе, они сбежали! — снова зарычал Гот. Он обнюхал землю. — Но не очень давно. Вставай!
— Днем?
— Да.
— Ведь это опасно…
Молниеносно извернувшись. Гот цапнул крыло Тробба, прокусив волдырь. Тробб взвыл от боли.
— Зима тоже опасна! — прошипел Гот. — И если мы не найдем их пещеру, мы замерзнем насмерть. И ты будешь первым.
— Хорошо-хорошо… — захныкал Тробб.
Пошатываясь, они приблизились к выходу из пещеры и поднялись в воздух.
Сзади, словно демон, налетел свирепый ветер. Но Шейд радовался — это означало, что все птицы спрячутся. И самое важное — их уносило все дальше и дальше от каннибалов. Небо плотно затянуло облаками, стало еще труднее держать курс, и Шейд гадал, сколько времени они смогут лететь, пока не придется искать укрытие.
— Как ты? — крикнула Марина сквозь шум ветра.
— Страшно.
— Мне тоже.
— Нам нужно скорее вернуться к реке. — Если я не ошибся, подумал он в тревоге. Он надеялся, что узнает знакомые метки, но расстилающаяся внизу местность казалась совершенно незнакомой. Тем не менее через некоторое время Шейд увидел, что сплошной покров леса прорезает извивающаяся линия реки.
— Смотри! — возбужденно крикнул он.
Внезапно с дерева прямо перед ними взлетела сова.
— Нарушители закона! — хрипло закричала она.
Шейда и Марину несло прямо на сову, и Шейд понимал, что им не увернуться от ее когтей. Нет времени, чтобы резко изменить направление, нет времени взмыть вверх. В эту бесконечную секунду он вспомнил бабочку-медведицу, на которую он охотился у Древесного Приюта. Какой медлительной и беспомощной она казалась, а потом…
Он даже не знал, сработает ли, но это была единственная возможность и попробовать стоило.
