Кир Булычев - Война с лилипутами
– Алиса, девочка! Почему так долго?
– Бабушка, – сказала Алиса самым нежным из голосов, которыми владела, – миленькая, мне придется на часок задержаться. Я полечу следующим рейсом!
– Этого еще не хватало! – возмутилась бабушка. – А что я скажу твоим родителям?
– Ты ничего не успеешь сказать, как я уже приду домой.
– А что тебя задерживает?
Алиса рассказала фокусникам, как инспектор Кром предложил рабыне Заури проверить, что сохранилось у нее в памяти.
– А она боится оставаться одна.
– Я тоже остаюсь, – сказала бабушка.
– Не надо, – сказала Алиса ласково.
– И в самом деле, – сказал Пуччини-2, – оставь детей в покое. Они без тебя разберутся.
Затем он обернулся к Алисе, подмигнул ей и добавил:
– Смотри, чтобы к ужину не опаздывать!
– На корабле ужин вкуснее, – ответила Алиса.
– Что ты говоришь! – закричала бабушка. – Я тебе сделаю такой ужин, который ни один корабельный кок не осилит.
Но тут Пуччини-2 увел из зала свою подругу, и Алиса осталась одна.
Глава 2
Воспоминания о неволе
Алиса вернулась к инспектору Крому в тот момент, когда обследование Заури закончилось, и Кром вместе с рабыней ждали Алису, чтобы просмотреть пленку.
Кроме них, в небольшом смотровом зале был доктор, который и просвечивал мозг рабыни.
– Ну как, не больно было? – спросила Алиса у Заури.
– Не больно, но все равно щекотало, – укоризненно сказала Заури. – Я очень боюсь.
– Ну чего же ты теперь-то боишься? Все позади! – сказал инспектор.
– Вы ничего не знаете. Вы не знаете, какое у меня было прошлое! Вдруг я его забыла, потому что была преступницей, воровкой или даже убийцей?
– Рано тебе, – усомнилась Алиса.
– Бывают жуткие дети, они уже в пять лет совершают преступления, – возразила рабыня. – Я слышала о таких. И вообще, вдруг я окажусь дочкой дьявола?
– Может, тогда не будем смотреть пленку и разойдемся? – спросил инспектор, которому надоели все эти разговоры.
– Начинаем! – сказала Алиса и ободряюще пожала руку рабыне. Она понимала, что та волнуется и никто из взрослых мужчин не может понять ее.
– К сожалению, – сказал доктор, который расшифровывал воспоминания рабыни, – результаты нашего обследования негативны. Почти ничего не удалось узнать.
Свет в зале померк. Экран загорелся зеленоватым светом. По нему пробегали полосы, светлые зигзаги. Порой он становился светлее, порой – почти черным.
– Это что такое? – спросил инспектор Кром.
– Мы вычислили биологический возраст девочки, – прозвучал голос доктора. Самого его не было видно. – Оказалось, что ей по земным меркам четырнадцать с половиной лет. Развитие девочки было замедленным, – продолжал доктор, – из-за плохих условий жизни.
– Ничего страшного, – сказал инспектор Кром. – Догонишь остальных.
– Мне и так нравится, – сказала обиженно Заури. – Мужчины больше любят маленьких женщин, они им кажутся беззащитными.
– Заури! – воскликнул инспектор Кром. – Тебе еще рано об этом думать.
– О будущем никогда не рано думать, – возразила рабыня. – А то замуж не выйдешь. Мне старшие рабыни все, что нужно, рассказывали.
Инспектор вздохнул, и они снова стали смотреть на экран, на котором ничего интересного не появлялось.
– Разумеется, – сказал доктор, – мы сняли мгновенный снимок с памяти девочки, а затем компьютер проследил его минута за минутой – все четырнадцать с половиной лет. Затем он снова спрессовал изображение так, что мы видим год за минуту.
– Мы уже проглядели минут пять, – сказала Алиса.
– И так будет продолжаться двенадцать лет, поверьте мне, – сказал доктор.
– Тогда, может, и не стоит тратить время? – спросил инспектор.
– Не стоит, – согласился доктор. – Но я хочу показать тот момент, когда девочка вернула себе память. Это случилось два года назад. Смотрите! – сказал доктор, и Алиса от неожиданности ахнула.
Экран ярко вспыхнул – он показывал яркий солнечный день, голубое небо и зеленую листву.
– Обратите внимание, – произнес доктор, – первым воспоминанием ребенка стала именно плантация.
Изображение на экране изменилось. Теперь они увидели засеянное поле, где поднимались зеленые ростки. Вдоль зеленых рядов шли дети в серых халатах и, наклоняясь, пропалывали грядки.
– Это наша сиенда! – воскликнула рабыня. – Это морковное поле! Сейчас вы увидите нашу надсмотрщицу. У нее такая плетка!..
В поле зрения появилась лениво идущая женщина с плетью в руке. Вот она поравнялась с одной из работающих девочек, еле-еле приподняла плеть, конец которой взвился в воздух и тут же опустился на обнаженное детское плечо.
Девочка ахнула и попыталась спрятаться от следующего удара.
– Ее зовут Толстая Берта. В прошлом году она обожралась слив и подохла! – сказала рабыня Заури.
– Заури, хорошие девочки так не выражаются, – сказал инспектор.
– Какая же я хорошая? – удивилась рабыня. – Если бы я была хорошая, были бы у меня папа и мама, как у всех хороших. Видно, я нехорошая, если меня бросили или потеряли, как говорил господин Панченга.
– Ты же отлично знаешь, – сказал инспектор, – что, вернее всего, тебя украли, и твои родители в этом совсем не виноваты.
– Если их при том не убили, – сказала рабыня, всхлипывая.
И никто не нашелся, что ответить. Все понимали, что у девочки было тяжелое детство и ей нужно сочувствовать, а не ругать.
– Мы дали компьютеру такое задание, – сказал доктор. – Проглядеть два последних года, сохранившиеся в памяти девочки, и отобрать все кадры, которые могут представлять интерес.
– И много оказалось таких кадров? – спросил инспектор.
– Раз-два – и обчелся.
– Какие у нас кадры! – сказала рабыня. – У нас все одинаково было. И люди одинаковые, и еда одинаковая, и одежда тоже одинаковая.
– Все это очень странно, – сказал инспектор Кром, подняв руку, чтобы экран на время выключили. – Девочке пятнадцатый год. Почему она помнит только последние два года жизни? А что было раньше?
– Наверное, то же самое, – сказала Заури.
– А что, если тебя привезли на сиенду только два года назад? – спросил инспектор Кром.
– А где же я все остальные годы жила? – ответила вопросом рабыня.
– Вот это мы и попытаемся проверить, – сказал инспектор. – Включайте!
– Включаю, – произнес доктор.
На экране замельтешили цветные полосы. Потом вместо них возникла вечерняя картина. Возле низкого бедного барака стояли несколько девочек в длинных серых платьях.
– Наш дом! – воскликнула рабыня. – Там моя койка стоит! Все как на самом деле!
Быстрыми шагами из-за угла барака вышел сутулый, с длинными волосатыми руками и оттого похожий на гориллу здоровяк в черном кожаном костюме. В руке у него была сучковатая дубинка. Он шел, переваливаясь и широко улыбаясь, так что были видны все его желтые зубы.
Девочки кинулись внутрь барака. Лишь одна из них – Алиса не сразу узнала в ней Заури – замерла, покорно опустив голову.
Именно к ней приближался, переваливаясь, рабовладелец.
– Это он, – прошептала в ужасе Заури. Видно, даже здесь, в безопасности, вдали от плантации, она не могла избавиться от ужаса при виде хозяина сиенды.
Панченга Мулити протянул вперед широкую ладонь, которая заканчивалась такими короткими и толстыми пальцами, словно это были и не пальцы вовсе, а сардельки.
– Давай назад! – закричал он.
Та Заури, которая сидела в зале рядом с Алисой, заплакала.
Другая Заури, что стояла на экране возле барака, дрожащей тонкой рукой распустила шнурки, которыми было скреплено у шеи ее платье, запустила пальцы за пазуху и вытащила оттуда три ореха.
– Что это такое? – не поняла Алиса.
– Это орехи гари, – сказала рабыня. – Они почти спелые. Мы их собирали. Но рабам их есть нельзя. И нельзя уносить с собой. Но я была такая голодная… Ай!
Заури вскрикнула, потому что на экране дубинка легко, словно играючи, дотронулась до плеча рабыни, и та упала, схватившись рукой за плечо, – ей было очень больно.
Алиса обняла Заури, стараясь ее утешить.
– Не смотри, – повторяла она, – отвернись.
– Может, выключить? – спросил доктор.
– Нет, – возразил инспектор Кром. – От того, что мы увидим здесь, может зависеть судьба девочки и ее родных.
Заури не смотрела на экран – она спрятала лицо в коленях Алисы.
Панченга обливал девочку грязными ругательствами… Алиса хотела попросить выключить, но доктор предупредил:
– Слушайте!
И они услышали:
– Вонючая воровка, жалкая побирушка, – рычал рабовладелец, пиная девочку сапогом. – Если ты еще хоть раз посмеешь поднять лапу на господское добро, то окажешься в клетке похуже твоих папаши и мамаши!
– Слышали? – спросил доктор.
– Слышали, – ответил Кром. – А ну-ка прокрути еще разок.
– …окажешься в клетке похуже твоих папаши и мамаши! – повторил Панченга.
