Владислав Крапивин - Ампула Грина
– Я правда не помню! Я же не знал, что это важно!
– Здесь всё важно, Григорий Климчук… А что за мотив песни "Уралочка"?
– Спортивная песня, иногда поют по телеку…
– Спой.
– Я… не умею петь, господин инспектор.
– Ты мне еще поломайся. Запоешь сейчас, как звезда эстрады, – пообещал Турнепс.
Что делать, я запел, давясь от стыда, марш спортивного клуба. Инспектор выслушал один куплет, поморщился:
– Да, не Карузо… Ладно, в общем ясно… Иди…
Но и это был не конец. Они меня вызывали снова и снова, выскребали до самого дна. Допытывались, не помню ли, хотя бы смутно, подробности домашней жизни. Выспрашивали про тетю Анюту. Про ее последнюю встречу со мной. И снова заставляли читать наизусть письмо и писать его карандашом…
А один раз я, кроме знакомых следователей, увидел еще одного, в белом халате. Он скучным голосом велел:
– Разденься до трусов и майки.
Я обмер, но спрашивать «зачем» не посмел. Этот дядька (я назвал его про себя "Эскулап") раскрыл чемоданчик, там оказался прибор со стрелками и проводами. Эскулап велел сесть, прицепил ко мне всюду холодные присоски. Снова мне приказали читать наизусть письмо и смотрели, как ползет из чемоданчика бумажная лента с зубцами. "Детектор лжи", – подумал я.
Эскулап просмотрел длинную бумагу, пожал плечами.
Инспектор сказал напарнику:
– Значит, нужны иные меры. Завтра…
Назавтра меня повезли куда-то из школы. Куда, я не знал, окна фургончика были зашторены. Воспитатель нашей группы по прозвищу Скрипач каменно молчал. Мы подъехали к серому казенному дому, меня ввели в комнату вроде медицинского кабинета. Скрипач остался снаружи. Внутри оказались Инспектор, его напарник и снова мужчина в халате, но не Эскулап, а незнакомый. Присоски ко мне теперь цеплять не стали, приказали сесть на табурет у стенки.
Инспектор, блеснув глазами-кнопками, доверительно сказал:
– Тебе, Климчук, полезно посмотреть, как разговаривают с теми, кто пытается что-то скрыть.
Меня дернуло ознобом.
– Но, господин инспектор… Я же все… что помнил…
– А надо, чтобы вспомнил побольше… Сиди, сиди…
У другой стены стоял белый стол с приборами. Вошла женщина, похожая на инспекторшу детприемника – с привычно добродушным лицом. Села, придвинула бумаги. Оглянулась на дверь.
– Давайте мальчика…
В дверь быстро (будто его подтолкнули в спину) шагнул мальчишка. Чуть помладше меня. Босой, с торчащими как сосульки мокрыми волосами, с приоткрытым ртом. Он был в порванных джинсах и грязной белой майке. На миг мы встретились взглядами, и в глазах у мальчишки было… была… какая-то совершенная безнадежность, полное прощание с белым светом. Дядька в халате шагнул к нему, но женщина помахала пальцем:
– Пока не надо, Яков Яковлевич. Мы проговорим попросту. Теперь Саша будет отвечать откровенненько, без хитростей. Мальчики должны быть честными. Верно, Саша? – Она глянула на стену, где в раме под стеклом висел портрет кудрявого пацаненка – императора Андрея Первого (ныне усопшего). И опять на обмякшего мальчишку.
Он то ли вздрогнул, то ли икнул:
– Я ведь и так… Я всё…
– Конечно, конечно. Только нужно, что бы тысовсем всё …
– Я совсем… я правда…
– Хорошо, хорошо… Значит, ты говоришь, что не знаешь тех ребят?
– Я правда не знаю! Только рыжего видел один раз у зоопарка, случайно! Я правду говорю!..
– Ох, правду ли?
– Да! Ну, зачем мне врать? Я ведь все равно уже сказал, что вы хотели! Я же признался, что это я позвонил про бомбу! Это не я, но если вам надо, пусть я…
– Вот видишь, ты опять…
– Ну, я, я!.. Только, пожалуйста… Я больше не буду!
– Ты изрядный путаник, Сашуня. Вчера говорил одно, сегодня другое… Давай по порядку. Я стану спрашивать, а ты отвечай: да или нет…
Мальчик опять крупно вздрогнул и закивал.
– Ты был с ребятами у киоска газеты "Имперский вестник", когда он загорелся?
– Да!
– Ты принимал участие в поджоге?
– Нет!.. То есть да!.. Надо обязательно отвечать «да»? Вы скажите…
– Ты звонил в школу о бомбе?..
…В этом разговоре было что-то обморочное. Я перестал понимать содержание. "Да… Нет… То есть да, да… Я больше не… Я не хотел… Я же всех назвал, кого знал…" Мне казалось, что прошло не меньше часа…
Дядька в белом халате поморщился и сказал:
– Инна Порфирьевна, мне кажется, что уже…
Я увидел, что мальчик Саша сейчас упадет. И опять на секунду встретился с ним взглядом. Во взгляде этом была (или мне показалось?) мольба о помощи.
А что я мог сделать? Я сам был такой же…
Гад в халате мельком глянул на меня и потянулся к мальчишке.
– Не надо… – выдавил Саша.
Инна Порфирьевна опять подняла палец.
– Да, голубчик Яков Яковлич, подождите. Мы еще не кончили…
Саша вдруг повалился на колени.
– Ну, пожалуйста! Я же все сказал!.. Я еще скажу, что хотите! Все, что надо!.. Ну, я же сдаюсь! Я абсолютно сдаюсь!.. – И съеженно замер.
Господи, что они хотят с ним сделать?
И со мной…
Ужас мальчика Саши стал вливаться в меня.
Все с полминуты как-то выжидательно молчали. Потом Инспектор улыбнулся мне почти по-приятельски.
– Видишь, дорогой мой, как бывает, если плоховспоминают …
Ужаса не стало. Будто что-то вмиг сгорело внутри.
С отчаянной, резкой, как боль, тоской я пожалел, что сейчас у меня нет пистолета. Эх, если бы как тогда, в подвале у Моргана!..
Я встал.
– Вы не люди… Чтоб вы сдохли, сволочи! – Схватил двумя руками и взметнул тяжелый табурет…
И опять мягкая тьма, как тогда, на рельсах, накрыла меня, заслонив от всего на свете.
…Больше меня не допрашивали. И даже ничего не сделали за мою ругань, за отчаянный замах табуретом. Я сутки пролежал в медицинском изоляторе. Потом пошло все по-прежнему. Двадцать пятого мая закончилась учеба в шестом классе. А на следующий день был разговор с Мерцаловым про ампулу и приказ собираться в дорогу.
Что дальше – я уже рассказывал…
И все это я без утайки поведал новым друзьям в Инске, когда Май попросил рассказать о главном. Там на берегу, у костра. Я говорил, говорил, а Света, Май и Грета стояли, взявшись за руки, слушали и не перебивали…
– Ну вот… всё… – Мне показалось вдруг, что я один на пустом берегу. Будто ребята отодвинулись далеко-далеко. Но это лишь на секунду. Нет, вот они рядом! И Грета почему-то держит меня за локоть.
– Грин… Ты не обижайся, но пока ты рассказывал, у Мая в мобильнике работал диктофон. Все записалось. Если хочешь, мы сейчас сотрем…
Я не знал, хочу ли я.
– А зачем вам… все это?
– Но ведь надо же что-то делать! – воскликнула Света.
– Что? – туповато спросил я.
– Много чего… – отозвался Май. – Тут сразу и не сообразишь…
– Жаль, что Витя ушел, – сказала Грета. – Ну, ничего. Сейчас позвоним…
Четвертая часть
Пески и Памятник
Глава 1
Лыш не знал никаких научных терминов и выражений. Не запоминал их. Там, где образованные люди сказали бы: "Данные факты вызывают у меня цепь непредвиденных ассоциаций", Лыш изъяснялся проще: "В голове – опять завязочки"…
В тот день особых завязочек не было. Ну, подумаешь, встретил парня Валерия (студента, кажется), с которым у них стыковка насчет Песков! Что особенного, если у людей случаются одинаковые сны (тем более, что в общем-то и не сны это)? А на белобрысого мальчишку по имени Грин Лыш сперва не обратил внимания. Решил, что это новичок из отряда сестрицы-командирши. И лишь в сумерках, когда летел домой, что-то щелкнуло в мозгах у Лыша. Он в один миг понял… нет, почуял… нервами ощутил: что-то здесь есть. Какая-то завязка, где в одном узелке Валерий, Грин, он (то есть Лыш) и странное, рассеянное в вечернем воздухе беспокойство.
Это требовало разгадки.
Прискакав домой, Лыш сжевал круто посоленную горбушку, запил молоком из холодильника и сел на табуретке в позе размышляющего йога. Он и правда размышлял. Мама сказала:
– Почему не поужинаешь по-человечески? На плите гречка и сосиски.
– Не-а. Пусть Гретхен их ест… Но она тоже не будет, бережет фигуру.
– Только мои нервы никто не бережет, – пожаловалась мама. – Кстати, где эта особа?
– Грета унд Света шпацирен, – доложил Лыш, который в третьем классе начал изучать немецкий язык.
– Позвони ей, пусть немедленно идет домой. Иначе я… не знаю, что сделаю.
Лыш выволок из кармана похожий на мыльницу мобильник.
– Генриетта! Мама сказала, что если сию минуту не придешь, она оторвет тебе голову!
– Не говорила я этого! – жалобно возмутилась мама.
– Она не говорила… но оторвет… Что?.. Ма-а, она сказала, что, пока не пришла, оторви мне… Но я сейчас занят, я иду ночевать к Веткиным.
Веткины были Света, Май и все их большое семейство.
– Еще не легче! Зачем?
– Дела…
– Только тебя там и не хватало! У них повернуться негде, шестеро детей!
