Карри - То, что меня не убьёт...-1
Бабушка спросила у пробегавшего мальчика, где найти шестой «В». Мальчишка, пропустивший вопрос мимо ушей, махнул рукой в сторону крыльца:
— Первоклашки — там! — и исчез.
…Когда они нашли, наконец, свой шестой «В», линейка уже началась, пришлось молча пристроиться рядом и дождаться конца. Девочка, возле которой они стояли, долго косилась на них, потом прошептала:
— Ваши все вон там!
— Спасибо, — шепнула ей Мария Семёновна. — Мы уже знаем!
После линейки все принялись фотографироваться. Миль ещё раз попытались сплавить к первоклашкам, но тут уж Мария Семёновна поставила свою внучку прямо по центру первого ряда построившихся на ступеньках крыльца двенадцатилеток и заявила:
— Ничего не выйдет. Эта девочка будет учиться с вами. Где ваш педагог? — обсуждавшая что-то с фотографом стройная молодая учительница в элегантном сером костюмчике обернулась, сверкнув дымчатыми стёклышками очков, подбежала, звонко цокая высокими каблучками, и затарахтела на ходу:
— Да-да-да! Простите, совсем забыла! Ребята, ребята! Такая удивительная ситуация — эта манькая девочка с сегодняшнего дня действительно ваша одноклассница! Я видела её аттестат — там только хорошие оценки! Ещё один нюанс… — но тут её перебила бабушка.
— Извините, давайте мы сами, вы позволите, Лидия Сергеевна?
— А… Ну хорошо, пожалуйста, — сдалась учительница, поглядывая то на ребят, то на новенькую ученицу.
— Её зовут Мила. Милочка долго болела, лежала в больнице, там было очень скучно, много лишнего времени, поэтому она всё время читала и училась, а когда проверили её знания, оказалось, что она прочитала все учебники, какие были под рукой, тогда её стали навещать учителя и учили, учили… Пока её не выписали из больницы. Поэтому ей пришлось учиться очень хорошо: ведь нельзя было ни бегать, ни гулять, ни болтать с подружками. Оставалось только заниматься. Ну, так получилось, понимаете? Не сидеть же ей теперь во втором классе и по новой учить таблицу умножения?
Шестиклассники молча разглядывали Миль. Миль, в свою очередь, разглядывала их.
— А чего она всё молчит-то? Немая, что ли? — хохотнул кто-то из мальчишек во втором ряду.
Бабушка повернулась к нему, кивнула:
— Именно. Мила немая. Она не может говорить, но прекрасно вас слышит. Доктора сделали всё, что могли, но они не волшебники. Отвечать вам она может письменно. Ну, я надеюсь, Мила вам не помешает, и вы не станете обижать мою внучку?
— Такую малявку? — удивился тот же голос. — Да пусть учится, если сможет. Но если нечаянно затопчут, пусть мамочке не жалуется!
И засмеялся беззаботно. Класс его нестройно поддержал.
— Не мамочке! — повысила голос бабушка, перекрывая смех. — Мне. У Милы нет родителей. — Смех смолк. — Но есть характер. И, я повторюсь, надеюсь, вы уживётесь. Лидия Сергеевна, прошу вас…
— Так, ребята, сейчас все зайдите в вестибюль, там вывешено расписание на первую неделю! Потом подойдите ко мне те, у кого дома нет учебников для шестого класса, мы запишем вас в школьную библиотеку, вам выдадут недостающие…
В школе всё ещё заметно пахло краской, лаком. Блестели, как мокрые, крашеные деревянные полы. Во всех классах на учительских столах стояли цветы. День был как бы не совсем рабочий, это давало право вести себя немножко несерьёзно, учителя шутили, дети шалили, никто ни на кого не сердился, по школьной связи крутили музыку.
Шестой «В» занял свой кабинет (за каждым классом закреплялся кабинет его классного руководителя, который украшали к праздникам, в нём проводились классные и родительские собрания, его дежурные драили после уроков и его же генералили всем классом по санитарным дням раз в четверть), чтобы решить, кто с кем и за какой партой будет сидеть, назначить дежурных, выбрать старосту, редколлегию… Это называлось — классный час.
Миль, как самой маленькой, отвели место за первой партой (партами по традиции назывались столы в комплекте со стульями), и оттуда она весь классный час, развернувшись, с интересом наблюдала, как каждый старается отвертеться от назначения на любую предложенную должность. Ей никто ничего не предлагал, и хорошо. Ближе к концу урока она приустала, отвернулась к окну и тут обнаружила, что и за ней тоже наблюдают: сосед по парте, тот самый, что так неловко пошутил, посматривал на неё, когда она этого не видела.
Подняв брови, Миль кивнула ему снизу вверх — что? Он наклонился и шепнул:
— Извини за глупую шутку… про твоих родителей.
Миль махнула рукой — да ладно. Но он смотрел серьёзно, виновато, и она полезла в кармашек за маленьким блокнотом с карандашиком на цепочке, и написала: «Это было давно. Я привыкла».
— А я до сих пор не могу… У тебя хоть бабушка есть, это здорово.
Миль растерялась и спросила:
«А где же ты живёшь?»
Тот хмыкнул:
— В детдоме, где же ещё. Наших тут половина, потому что эта школа к нашему детдому ближе всего, в половине квартала. Ты что, не знала, что ли?
«Не знала», — качнула головой Миль, и только теперь сообразила, почему ей кажутся такими похожими вон те девочки: у них одинаковые стрижки — каре, одна модель на всех девочек, и школьные платья только размерами отличаются. И то ли кажется теперь, после сказанного, то ли и в самом деле есть в их глазах что-то общее, особенно выраженное в мальчишечьих взглядах. Да ну, не может быть, это ты себе уже навнушала…
Она торопливо опустила глаза, пряча подкатившую жалость. Если всё читанное ею правда… да если хоть треть — правда… то при всём уважении к правительству, содержащему этих детей, её жалость имела право на существование. Вон, пожалуйста — одни эти дурацкие типовые причёски о многом говорят. И взглядов таких у счастливых ребят не встречается.
А ведь её саму от детдома отделяет только бабуля. Случись с ней что — и Миль сделают такую же бездарную стрижку, и никто уже не спросит, а не колет ли ей платье…
Несмотря на отказ от его услуг, сосед по парте повадился провожать Миль из школы. Плёлся позади них с бабушкой шагах в пяти до самого подъезда, потом проходил мимо с независимым видом и следовал дальше, до своего детдома. Он бы и утром за ней заходил, но был связан режимом, выйти раньше никак не успевал. Звали его Серёгой, учился он средне — скорее, чтобы не быть среди первых, с них всегда спрос больше. И он, если пробегает и не сделает уроки, не стеснялся списывать у своей маленькой соседки. Ему единственному она это позволяла. Прочим желающим однажды твёрдо объяснила, чтобы и не надеялись. А когда они решили как-то, что её саму можно и не особо спрашивать, и, подкараулив в подвале, где размещалась раздевалка, вытрясли её сумку, то ничего там не нашли — тетрадки оказались пусты, как новые. Удивились, конечно, но на уроке злорадно переглядывались, ожидая, что вот сейчас Миль сдаст пустую тетрадь и наконец-то получит «единицу»… Разумеется, они были разочарованы и злы, фокус был им
продемонстрирован ещё трижды, а потом они напоролись на внимание Сергея, хотя Миль просила его не вмешиваться — ей было очень весело видеть их недоумение. Серёга объяснил, что ребята уже здорово задеты, и Миль может пострадать. Не объяснять же ему, что никто ей ничего плохого не сделает, и не потому, что она для их злости ростом маловата.
Объяснения Серёги подействовали. Пацаны отстали. Но теперь на Миль стали коситься девочки. Уразумев, что они ревнуют к ней такого большого мальчика, Миль слегка обалдела: ведь в таком возрасте разница в четыре-пять лет это почти пропасть. Сергей, узнав о проделках одноклассниц, слегка смутился, но взял на себя переговоры с девчонками. А Миль сказал, что она напоминает ему сестрёнку.
И всё же подвал ещё не раз стал свидетелем девчачьих разборок — некоторым людям не нужно никаких особых причин, чтобы сорвать на ком-то зло. А тут такой повод — новенькая попала в центр внимания, когда там привыкла находиться местная «королева». Миль с сожалением вспомнила Линку и данное бабушке слово никого не обижать, а потом вспомнила, как жалко было ей эту самую побитую Линку после, как было стыдно, что так отлупила и без того несчастную девчонку… и признала, что бабушка опять права.
Здешнюю «королеву» звали Ольга Никитина, и красотой она не поражала: широко расставленные голубые глазки смотрели зло из-под прикрытого косой светлой чёлкой выпуклого лба, широкая переносица переходила в высоко посаженный короткий нос с как бы всегда раздутыми ноздрями, под прямой линией небольшого пухлого рта, отделённый ямкой, сглаженно круглел маленький подбородок, округлые щёки завершали овал лица. Если бы не это всегдашнее выражение злобы, её лицо не казалось бы отталкивающим. Но Ольга всегда смотрела если не зло, то сонно. Миль постоянно хотелось её ударить, потому что та постоянно кого-нибудь терроризировала. Не в силах добраться до новенькой, Никитина портила её вещи — то курточку истопчет, то в сапожки написает, то сиденье чем-нибудь измажет. Могла обозвать Миль, начеркать на доске гадость, уничтожить тетрадку, сочинить и прокричать дразнилку. Миль было наплевать. До дому недалеко, хоть в тапочках, да добежишь. Другим перепадало круче. А от её спокойствия Ольга
