Александра Егорушкина - Настоящая принцесса и Снежная Осень

Лизе показалось, что воздух в комнате затрещал, как дрова в очаге, и рассыпался искрами.

— А я это примерно себе представляю, — Инго посмотрел Филину прямо в глаза. — После обсудим.

— Сигма-сатурналис? — желчно поинтересовался Филин. — Трисекция Зубайри? Нокс Пакис Этерне? И на ком ты руку набивал, интересно?

Папа Конрад молча переводил взгляд с короля на волшебника. Трубка его давно погасла, а он и не заметил.

— Не берите меня на слабо, пожалуйста, — попросил Инго.

— Мальчики! — воззвала мама Соня и возмущённо звякнула чашкой о блюдце. — Инго же сказал — после обсудите! Вы же вроде хотели какого-то хранителя искать! Что он хранит-то?

— Город он хранит. В любом городе есть свой Хранитель, — отозвался Филин. — Хранитель нужен для того, чтобы город стоял, на месте и жил благополучно. Чтобы сделать что-то с городом, Соня, надо сначала добраться до Хранителя. Это мы и обсуждаем.

Костя скрипнул стулом. Чего это он ёрзает? Лиза повернула голову, но дракончик вроде бы сидел неподвижно, только быстро-быстро переводил блестящий взгляд с Филина на Инго и обратно. Потом он почуял Лизино внимание и стал многозначительно показывать глазами на дверь. Намекает. Но на что? Лиза забеспокоилась, но взрослые были слишком увлечены разговором.

— Раз так, тогда понятно, почему Хранитель прячется, — мама Соня пересела поудобнее и обхватила руками коленки. — Устав уставом, это понятно, и что с другими мирами не связаться — это тоже понятно… А жалко. Вы ведь, Инго, наверняка знаете Хранителя Радинглена. А этот Богданович, наверное, Хранитель Амберхавена — я правильно догадалась?

— Все мои знакомые дамы необыкновенно умны, — заметил Филин и покосился на Лизу.

И вдруг Лизе стало холодно. То есть ей и так было холодно даже в Лёвушкином шерстяном свитере и куртке, но тут уже показалось, будто в квартире стало градусов двадцать. На столе дрогнула и погасла одна свечка, за ней другая, а Книга, мягко сияя и огибая чашки, поехала по скатерти к Инго, как будто стол резко наклонили и сама Книга была не из бумаги, а из мокрого скользкого мыла, а скатерть — из кафеля. Инго прихлопнул её ладонью. В воздухе повис оглушительный гул, как от лопнувшей струны, и притаившийся в углу телевизор замигал белым экраном.

— …реходить к решительным действиям, — сказал экран знакомым голосом, ещё немного поморгал и показал крупным планом узкое лицо в темных очках. Камера в руках оператора дрожала. — Со стороны городских властей было очень разумно предоставить мне свободу действий, и я не премину этой свободой воспользоваться. Заранее прошу прощения за возможные неудобства, но я постараюсь свести их к минимуму. Итак, все, кто мне нужен, меня сейчас видят, — сказал Изморин. Камера надвинулась. — Все, кто мне нужен, — повторил Изморин и аккуратно снял тёмные очки. В камеру уставились странно неподвижные светлые глаза. Светлее лица. Почти белые. Как мутное молочное стекло.

Инго вскочил.

— Филин, дайте руку! Скорее! И смотрите на меня, а не на него!

Филин послушался, но с трудом — взгляд прилипал к экрану, как пальцы — к обледенелому железу.

— Я. Вас. Жду, — раздельно сказал Изморин. — Все прочие — спите.

Дзыннь!

Мама Соня уронила чашку с остатками кофе. Черная гуща вперемешку с осколками разлетелась по комнате. Блюдце покатилось по паркету и, пожужжав и повертевшись, успокоилось.

— Соня! — ахнул Филин и кинулся к креслу. Лиза обернулась и почувствовала, что сейчас заплачет. Мама Соня не просто уронила чашку — она обмякла, будто в обмороке, и неловко уткнулась лицом в подлокотник, свесив руку.

Филин пощупал на этой руке пульс.

— Так, — сказал он, выпрямляясь.

— Спит, — негромко пояснил Инго. — Он же сказал: все прочие — спите.

Лиза хотела поднять блюдечко, но голова у неё так закружилась, что даже нагнуться оказалось трудно. Она покосилась на опустевший серый экран. Наверное, оператор тоже уснул и уронил камеру в снег: в телевизоре стало совсем ничего не понятно. А потом он и вовсе выключился. Папа Конрад подобрал с пола провод со штепселем — само собой, в розетку телевизор включен не был. С самого начала.

— За-ме-ча-тель-но, — сквозь зубы процедил папа Конрад. — Как в считалке. И их осталось пять. Инго, как ты думаешь, Наденька тоже заснула? — обеспокоенно обернулся он. Король кивнул. — Хоть это хорошо…

Почему Костя с папой не спят, ясно, поняла Лиза. Они драконы, их эта магия не берет.

А мы с Инго волшебники.

А Филин… а Филина Инго за руку держал.

— Слушай, Инго, не могу я так, правда, — сказал вдруг Филин. — Разбуди Соню, пожалуйста! Сил моих нет!

— Да, сейчас. Я тоже так не могу, — ответил Инго, словно очнувшись. — Погодите, попробую. — Он присел на корточки перед креслом и долго и внимательно смотрел маме Соне в лицо. — Не получится, — сообщил он через полминуты. — Заклятье очень сложное. Оно… оно весь город оплело, как паутина. Ч-чёрт… Сейчас… — Он стал очень осторожно водить одной ладонью над другой, словно котенка гладил, и Лиза вдруг увидела, как в руке у него появился большой ком спутанных тонких нитей, слабо светящихся голубым. Инго очень бережно повертел комок в руках, нашёл кончик и начал аккуратно сматывать нить в клубочек. — Ну вот, — печально сказал он. — Распутаем — и она проснется. Только я не уверен, что это нужно. — Он протянул комок Филину.

— Фробениус научил? — горько спросил Филин, принимаясь за дело. Инго кивнул.

«Дура я, дура! — рассердилась на себя Лиза. — Надо было сразу сообразить и маму Соню держать тоже!» — А потом подумала — может, и к лучшему, что она спит. И вообще, кто мог знать, что на маму Соню магия подействует, если она чуточку гном? Лиза вспомнила было про Лёвушку — уснул он или нет, но она тут же отогнала эту мысль. «Ещё неизвестно, где он сейчас. Хотя, может, вовсе нас и не пять осталось, — решила она. — Не спят те, кто Изморину нужен. Значит…» — Лиза вспомнила про Паулинину передачу и навострила уши.

Как только волшебный слух включился, разговоры взрослых как будто отодвинулись куда-то вдаль и слились в мерный шорох — будто волна на песок набегает. Зато теперь Лиза отчетливо слышала весь город»

Она слышала, как хрустит лёд под тяжелыми гулкими шагами статуй.

И как морозный воздух рассекают бесчисленные крылья — каменные, бронзовые, чугунные, медные.

И как дробно цокают по обледенелому асфальту коготки миллионов крыс.

Но людей она почему-то не слышала, и от этого становилось холодно и неуютно, будто и впрямь во всем огромном городе, кишевшем каменной и металлической живностью и крысами, они остались впятером.

Это всё морок, сказала себе Лиза, и прислушалась ещё раз.

Шаги. Легкие, живые, они зазвучали по всему городу. И ещё — хлопали двери, щелкали замки. Кто-то осторожно сходил по лестницам, и скрипели створки в подъездах, и эхо отпрыгивало под арками.

И все шаги направлялись с разных концов города в одну сторону. И все они были медленные и какие-то неуверенные, словно… словно во сне.

— Что, лисенок? — вскинулся Инго. — Ты что-то услышала?

Взрослые смотрели на неё. И Костя тоже.

— Там, — Лиза дрожащей рукой показала на окно, — они идут.

Все кинулись к окну.

Глава 7,

Сначала они видели только свои отражения в стекле, как в высоком чёрном зеркале. Потом Инго досадливо сморщился и быстро переставил свечу с подоконника обратно на стол.

За окном открылась бескрайняя городская ночь. Над городом висела такая тишина, что было слышно, как в печных трубах подвывает ветер. Площадь была пуста. А потом откуда-то с Каменноостровского на площадь выбрела маленькая тёмная фигурка. Она шла неуверенно и медленно, как во сне, но ни разу не споткнулась и не поскользнулась. За ней показалась другая, с небольшим продолговатым чемоданчиком в руках. Третья, четвёртая… Потом ещё несколько появились со стороны Карповки, потом потянулась цепочка справа, от Островов.

Это шли дети. Одинаковой шаткой походкой. Одинаково не замечая подёрнутых ледком луж и наступая в них с размаху. Они не обращали внимания на крыс, жавшихся по краям площади, и не смотрели в небо, где время от времени пролетала какая-нибудь каменная нежить. И крысы со статуями их не трогали. Некоторые дети несли футляры с музыкальными инструментами. Посреди площади каждый из них на несколько секунд замедлял шаг, вскидывал голову, будто к чему-то прислушивался, а потом медленно убредал по Большому проспекту. Были среди них совсем малыши-первоклашки, были и старшеклассники. Они не оглядывались друг на друга, не разговаривали, не держались за руки. Шли по одному, но все в одну сторону.

— Да они же спят на ходу! — хриплым шепотом сказал старший Конрад. Я отсюда вижу!