Корнелия Функе - Рыцарь-призрак
— Просто скажи им, что ты забрал Йона из школы и так с ним заигрался, что совершенно забыл им позвонить, — сказала она, выталкивая его за дверь.
— Заигрался? Что, по мне можно сказать, что я заигрался? — возразил на это Бородай.
Но ему действительно удалось успокоить Поппельуэллов и, по поручению Эллы, убедить их разрешить мне еще две ночи провести у Цельды. После этого он целый час разговаривал по телефону с моей мамой, которая, естественно, уже звонила Поппельуэллам и вызвала там переполох. Жизнь становится очень сложной, если нельзя просто сказать правду. Пожалуйста, простите Йону Уайткрофту его отсутствие. Он должен был спасти свою лучшую подругу и покончить с фамильным проклятием. Все мы многое отдали бы за то, чтобы Цельда мне просто-напросто написала такую объяснительную записку.
Когда на следующее утро я открыл глаза, с подлокотника софы на меня пялилась жаба и пахло блинами.
— После такой ночи в школу идти нельзя! — объявила Цельда, когда я добрел до кухни. — Я уже позвонила миссис Медник и убедила ее, что у вас обоих разболелся живот, так как Мэтью позволил вам съесть слишком много сладкого. Она же не знает, что он зубной врач.
Бородай служил хорошей отговоркой. Я как раз обдумывал, как мне в будущем воспользоваться этим его качеством, когда он приковылял на кухню. У него был вконец потрепанный вид, но то, что я его едва узнал, связано было не с этим. Он побрился!
— Просто сегодня утром у меня было совсем другое мироощущение, — сказал он, просовывая себе блин между безупречных зубов. — Борода мне больше не подходит.
Элла запечатлела у него на гладко выбритой щеке поцелуй, а я, не будучи уверен, что его нынешнее лицо мне нравится больше, решил поэтому пока что и дальше называть его Бородаем (что я делаю до сих пор). Правда, я вынужден признать: шрам у него на подбородке производил действительно неизгладимое впечатление, и я при взгляде на него почти пожалел, что Стуртон не оставил на моем лице никаких заметных следов.
Когда после завтрака я наконец-то поведал Элле, как в школьной часовне передо мной предстал мертвый хорист, она выслушала, как и обычно, с такой невозмутимой миной, что одно это уже меня успокоило.
— Ты должен рассказать об этом Лонгспе! — сказала она. — Я уверена, он все объяснит!
— А дальше? — отозвался я. — Он наверняка сопоставит это с тем, что я не вызвал его раньше, потому что поверил этой мрази!
Взгляд, который я за это получил, означал: «Что ж, Йон Уайткрофт, придется тебе и через это пройти».
— Ну ладно, — пробормотал я. — Постоишь по крайней мере рядом, пока я с ним буду разговаривать?
— Ясное дело, — сказала она. — В конце концов, я должна еще его поблагодарить за наше спасение!
* * *Элла хотела, чтобы нас опять заперли в соборе, но едва она об этом заикнулась при Цельде, ответом ей был очень строго нахмуренный лоб.
— Не может быть вообще и речи! Эй, вы, двое, по ночам больше никаких прогулок, — сказала Цельда, — по крайней мере без провожатых… — и попросила у одного из экскурсоводов в соборе ключ от ворот в церковный двор и от боковой двери в здание.
— Это ее старинный поклонник, — шепнул нам Бородай, когда Цельда гордо бросила ключ на кухонный стол. — Говорят, он нацарапал ее имя по крайней мере на трех колоннах в соборе и из-за нее никогда не женился!
Элла попыталась убедить бабушку разрешить нам хотя бы побеседовать с Лонгспе один на один, но Цельда на это так энергично покачала головой, что у нее съехали набок очки.
— Нечего! — сказала она, пока мы протискивались в ее машину. — Что, если он и вправду убийца? Без разговоров! Обещаю, я объявлюсь только в том случае, если вы позовете на помощь.
Когда мы вскоре после вечерних песнопений проскользнули через боковую дверь, собор принял нас, как старый друг. Мы с Эллой пошли вперед, к саркофагу Лонгспе, а Цельда осталась ждать за одной из колонн рядом с купелью.
Казалось, я пришел сюда в первый раз так давно! С тех пор многое произошло, и мне представилось, что тогда Уильяма вызвал на помощь кто-то другой.
Что мне было ему сказать? Как смотреть в глаза, после того как я подозревал его в убийстве? В убийстве мальчика, который был едва ли старше, чем я.
Присутствие Лонгспе я ощутил еще до того, как услыхал его голос.
— Итак, Йон… почему ты вызвал меня только тогда, когда уже было почти слишком поздно?
Он показался между колоннами. Видимо, он ждал меня.
Я опустил голову. Слова, сказанные хористом, жгли мне язык, словно яд. Я любил Уильяма Лонгспе, но я видел его тьму, и у меня не было уверенности, что свет в нем сильнее. Силу тьмы в каждом из нас я испытал на себе, сражаясь со Стуртоном на церковной башне в Килмингтоне.
— Я встретил одного хориста. Того, которого ты тоже просил отыскать сердце. — Я произнес эти слова почти шепотом, но они сделались громкими и тяжелыми в просторной пустоте собора.
— Понятно.
В его голосе звучало столько усталости! А сквозь его туловище я видел стены собора так явственно, словно из-за печали и чувства вины от него почти совсем ничего не осталось.
— Что он тебе рассказал?
Чтобы это произнести, потребовалось больше отваги, чем в схватке против Стуртона.
— Что ты тот, кто его убил. Я знаю, — добавил я поспешно, — мне не надо было ему верить! Все было наверняка иначе…
— Нет, Йон. Это правда.
Мне стало холодно, как будто Стуртон снова приложил свою костлявую руку к моему сердцу. Лонгспе был в темноте едва различим, но слова его вписывались в тишину, словно каждое из них жаждало разъесть мне сердце.
— Но… почему?.. — Элла подошла и встала рядом со мной.
Это был первый раз, когда я услышал в ее голосе дрожь.
Уильям посмотрел вдоль колонн:
— Он сказал, что нашел мое сердце и что вернет его мне только при одном условии: если я убью его учителя.
Он подошел к саркофагу, где лежал его собственный оттиск, столь благородный и мирный в своем каменном сне.
— Он сказал: «Это — старик, — продолжал Уильям едва уловимым голосом, — я полагаю, у него уже при виде тебя остановится сердце». — «Почему ты желаешь ему смерти?» — спросил я. Он засмеялся: «Потому что я его не люблю!» — ответил он. Подобное мне уже приходилось слышать… от одного короля. Иоанн говорил подобные вещи. «Убери его с моей дороги. Он мне не нравится», — и всегда тут же находился кто-нибудь, кто тотчас исполнял его желание. Иногда это был я. Но мне это надоело. Мне надоело выполнять приказы испорченного мальчишки.
Лонгспе вытянул руку и дотронулся до каменного лица, обладавшего столь сильным сходством с его собственным. Его пальцы погрузились в него, словно камень был таким же бесплотным, как и он сам.
— Я сказал ему, что это условие я выполнить не смогу и потребовал свое сердце назад. Он меня высмеял. «Нет, в таком случае я закопаю его обратно, — сказал он. — И надеюсь, что это сделает тебя таким слабым и несчастным, что ты никогда, никогда не выполнишь свою клятву. И жену свою тоже никогда не увидишь. Да и что ей делать с рыцарем без сердца?»
Лонгспе провел рукой по лицу.
— В моей беспомощной ярости я выхватил меч. Он отпрянул назад и спиной вывалился из окна, перед которым стоял. Он сломал себе шею.
Его крик начертал мне на лбу: «Убийца», и я почувствовал, как тьма навсегда окутывает мою душу. «Одним больше, Уильям, — сказал я себе. — Всего только одним больше! Ты уже стольких убил, а этот был по-настоящему злым!» — Но тьма больше меня не отпускала, и я утратил надежду когда-нибудь снова смыть ее с моей души и опять увидеться с Эллой. Уильям Лонгспе — это ничто, кроме тени. Рыцарь без сердца. Прикованный к этому миру на все времена.
Он опустился на колени перед своим надгробием, перед всеми святыми и грешниками, взиравшими на него своими каменными лицами. Стены собора, казалось, шептали слова утешения, а колонны его распрямились, как будто хотели помочь рыцарю нести его вину. Ночь струила через окна мрак, и только Эллин карманный фонарик давал немного света.
Элла нерешительно подошла к нему, словно боялась, что он прогонит ее прочь.
— Ты спас и меня, и Йона, — сказала она, — и Цельду, и Мэта. Я считаю, что твоя клятва уже давным-давно выполнена, а что касается твоей жены — когда-нибудь ты наверняка ее увидишь снова! Ибо мы с Йоном найдем твое сердце и похороним его в ее ногах. Клянусь тебе моим именем Эллы Литтлджон. А теперь, пожалуйста, вставай!
XVII
Остров хориста
Согласен, когда Элла на следующее утро объявила Бородаю, что нам еще раз потребуется его помощь, он не надоедал нам ни с какими вопросами. Потом, как мы и договорились, он явился вскоре по окончании учебного дня и вовлек дежурную учительницу (миссис Багеналь, преподававшую нам математику и химию) в беседу о зубной гигиене, так что мы с Эллой смогли пробраться к школьной часовне.
