Яник Городецкий - Треугольник
Счастливые часов не наблюдают… Три ха-ха.
— Куда-нибудь, — наивно ответила мне Юлька. — А твой брат… случайно не хочет собачку?
Глеб? Не знаю. Я часто уговаривал маму купить собачку, но она говорила, что я не буду за ней ухаживать, потому что я безответственный. А я говорил, что собака как раз и будет помогать мне воспитывать свой характер… Щенка мы так и не купили, в конце концов, мама была права — я действительно безответственный, это правда.
Но почему бы не отнести собачку к нам домой? Вот будет прикол. Наверное, никто не будет против, а уж Глеб тем более, он тоже любит животных, как и я. Можно попробовать. А когда я вернусь, у меня наконец-то будет своя собака. И может, я окажусь не таким уж безответственным.
— А что? — сказал я. — Давайте!
Юлька хорошо придумала. Мне понравилось.
— А она мальчик или девочка? — задала вдруг такой вопрос Юлька. Я удивился.
— А что, у нее имени нету, что ли? Этот дядька ее никак не называл? Или его?
— Никак, — мотнул светлой головой Пальма. — Только "Иди сюда", а иногда еще похлеще.
Я вздохнул. Ну и да. Надо было задушить этого мужика. А то вдруг он заведет еще одну собаку?
— Но, по-моему, это девочка, — неуверенно сказал Пальма. — Я слышал, он назвал ее так… Ну, в общем, неважно.
— Значит, вы не знаете, как ее зовут? — пробормотал я, пытаясь совладать с диким соблазном пойти и придушить одного выродка.
— Не-а. Можно придумать, — предложила Юлька.
Я кивнул. У маминых знакомых есть собачка Жучка. Но не стану же я так называть свою собаку, в самом деле. А как — без понятия. Я в надежде посмотрел на брата с сестрой. Те смотрели на меня примерно так же.
— Ну и что? — сказал я, понимая, что так, молча, мы точно ничего не добьемся. Пальма пожал плечами.
— Это твоя собака. Ты и придумывай.
— Назову Пальмой, — сострил я. — Самое имя для собаки. В честь одного коммуниста…
Пальма снова дернул плечом: мол, мне по фигу.
— Ладно, — решил я и достал из рюкзака остатки тетрадочки. — Сделаем так, как обычно делают в таких случаях. Сейчас каждый напишет то имя, которое ему нравится, а потом кто-нибудь перетасует бумажки…
— Ты, — сказал Пальма.
— Да кто угодно…
Я вырвал из похудевшей тетради листик и порвал его на три равных части. Одну дал Юльке, другую — Пальме, а еще одну оставил себе.
— Ну ручку давай тогда, — сказала Юлька и повертела бумажку в руках. На обратной стороне я когда-то довольно коряво нарисовал лист конопли. Скорее всего, это было на уроке биологии. Нам однажды раздавали образцы растений для какой-то лабораторной работы (вот глупое название — лабораторная работа: вместо положенной лаборатории обрисованные неровно полаченные парты), и весь класс мне завидовал — мне достался образец конопли. Лебедев, сидевший со мной за одной партой, хохотал пуще всех и еще говорил, что за такой образец даже я меньше пятерки не могу заработать. Биологичка, заметив наш восторг, подтвердила слова Лебедева. Она сказала, что очень надеется, что эту работу я напишу хорошо, так как с коноплей, вероятно, уже знаком. Я не знал даже, как это воспринимать: как оскорбление или как шутку.
А впрочем, это было все равно. С коноплей я был знаком не больше, чем с каким-нибудь луговым мятликом (бедная Алиханова: этот мятлик ей достался) и за эту работу получил трояк. И Лебедев с каким-то своим багульником тоже. Не странно: мы ржали весь урок, вместо того, чтобы писать или хотя бы думать. Нас даже рассадить грозились — не после биологии, а вообще. Не успели.
— Зачем конопля? — не поняла Юлька.
А я и не помнил уже, зачем. Скорее всего, так просто нарисовал. Делать нечего было. Надо сказать, кособокая получилась. Ну не художник я.
— Не помню, — честно ответил я. — На биологии нарисовал. От скуки.
— Да, биология, она такая… — понимающе кивнул Пальма. Он не сказал, какая, но я понял. И засмеялся.
— У меня только одна ручка, — сказал я Юльке. — Сейчас напишу и дам.
Я щелкнул колпачком и задумался. Думал долго, даже вспотел от напряжения. Я пропыхтел что-то нечленораздельное (и, возможно, нецензурное) и, так ничего и не придумав, протянул ручку Юльке. Она усмехнулась и что-то накарябала на листочке. Пальма попытался подсмотреть, но мы с Юлькой в один голос крикнули: — Не подглядывай! — и Пальма виновато выпрямился. Он взял у сестры ручку и почесал ею затылок. Потом хитро улыбнулся и тоже что-то нацарапал. Я немного позавидовал ему: у меня в голове, кажется, не было вообще никакого имени.
— Держи. — Пальма отдал мне ручку. Я посмотрел на нее с тоской. Ну совсем ничего не приходило в голову.
Наконец я вспомнил одну кличку. У Глебкиного друга попугая так звали. Попугаиху. Или попугаянку. Правда, Глеб говорил, вела она себя совершенно не по-дамски: материлась, как портовый грузчик. Кто научил ее таким словам, Глебкин товарищ понятия не имел. Знал только, что точно не он.
Я написал имя на бумажке и взял у брата с сестрой их листики. Перемешал, не глядя, на всякий случай, чтобы было справедливо. Перемешал и вытащил одну бумажку наугад.
Пальмину. Конечно, я сразу догадался, что Пальмину. На ней корявыми буквами было написано "Марта".
Я поднял на мальчишку свои прищуренные глаза. Тот захохотал.
— Мою вытянул! Я знал, черт возьми! Прикол!
— Убью, — фальшиво пригрозил я.
— А чем плохо? По-моему, красиво. Март Кот и Марта собака! Сладкая парочка — Максим и Одарочка…
Я треснул Пальму рюкзаком. Он дурашливо вскрикнул и отпрыгнул на безопасное расстояние.
— И там достану, — пообещал я. Пальма не испугался.
— Не, не достанешь… Я убегу быстрей. А чего ты обижаешься? Сам, небось, мое имя написал!
Я покачал головой. Нет, не его. Попугая.
— А чье? — полюбопытствовал Пальма. Я перевернул бумажки. Так, "Баська". Это я и написал. Ничего лучше в голову мне не пришло. Я протянул бумажку Пальмиро. Он прочел и хмыкнул.
— Какое-то еврейское имя.
— Какое есть, — огрызнулся я. Не обиженно, а так, для порядка. И перевернул Юлькин листик. Довольно ровным почерком там было написано "ПАЛЬМИРА". Я засмеялся. Юлька тоже улыбнулась.
— Че там написано? — настороженно спросил Пальма. И попытался вырвать у меня бумажку. Я не дал.
— Тебе лучше не знать, — смеясь, ответил я. — Меньше знаешь — крепче спишь…
— Подумаешь! Я догадался! Там написано "Овца"!
Сказав это, Пальма рванулся с места. Сестра побежала за ним. Я следом, захватив с собой щенка.
К моему подъезду мы подошли нескоро. У Юльки были порваны на колене шорты, а у Пальмы поцарапаны ладони. Эти двое гнались друг за другом до упаду. В буквальном смысле. Я тоже бежал, но быстро уставал и переходил на шаг. Да все равно Пальма и Юлька бегали, нарезая круги. Поэтому я просто шел, не заботясь о том, что они меня обгонят.
Когда мы подошли к моему подъезду, меня озарила идея. Жаль, что она не озарила меня раньше, но ничего.
— Слушайте… — сказал я. — А может, на рынок смотаемся? На птичий? Я не знаю, согласятся ли мои… взять собаку. А вдруг нет?
Брат и сестра задумались.
— Задача, — кивнула Юлька. — А что ж ты раньше-то молчал? Уже вроде договорились, даже имя придумали.
— Да как-то не подумал…
Это была неправда. Я подумал. И решил, что родные согласятся. Сейчас я в этом отнюдь не был так уверен.
— Рынок не работает сегодня. Сегодня ведь не выходной. Кстати, что сегодня? — посмотрел на меня мальчик. Я посмотрел на часы. Они у меня показывают день недели.
— Четверг, — уверенно сказал я. Но Юлька покачала головой.
— Каким образом? Сегодня вторник. Вчера был понедельник.
— Ты еще скажи, что завтра среда, — буркнул Пальма. — А то мы такие дураки…
— Вы — не знаю. Один из вас точно дурак.
Пальма придирчиво посмотрел на меня и повернулся к Юльке.
— Мне кажется, ты не права. Март вовсе не похож на дурака. Или я ошибаюсь?
— Ошибаешься.
— Все-таки дурак? — улыбнулся Пальма.
— Я вообще не о Марте говорю.
— Да я догадался, милая моя сестричка. Ты все время нелестно обо мне отзываешься. Обзываешься и издеваешься…
— Измываешься, — подсказал я. И задумался. Надо же, а ведь правда, сегодня вторник. А мои часы показывают четверг. А, вспомнил! Я же настраивал число! Хотел перевести их на три дня раньше. Выходит, сегодня пять дней, как я умер.
Да, — кивнул он. — А еще насмехаешься и изгаляешься…
— Поэты, блин! — выругалась девочка и пообещала брату: — Язык оторву.
— Как же.
А рынок сегодня и правда не работает. Да и поздно уже. Ладно, попытаем удачи дома… Интересно, Глеб и отчим дома? Или у мамы? Я давно не был у мамы, надо бы наведаться…
Дома никого не было. Я обрадовался. Это, признаться, очень даже хорошо — я представляю ужас отчима и брата, увидевших собаку, парящую в воздухе. А именно так она и выглядит, когда я беру ее на руки.
