Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни

– Сделать не хитро. Надо только понять: какая она была? Что он нес в ней?

– Может, факел? – спросил Норик. – Освещал беглецам дорогу?

– Я уж думал про это. Но нет. Факел заметили бы часовые…

– Иван Сергеич! – Оська затанцевал от радостной догадки. – Он держал в руке ключ! Тот, которым открыл замок!

– Ишь ты… – Старик выпрямился. Расцвел улыбкой. – А ведь правда… Так и порешим. Спасибо твоей лохматой голове, – он узловатой пятерней взъерошил Оськины волосы (“патлы”, как выражалась Анаконда). Потом растворил решетку.

– Ну, летите, птенцы. Да прилетайте опять, не забывайте Сильвера…

Жары уже не было совсем, ветер стал резким. Желтое солнце висело над морем в дымке, обещавшей скорую непогоду. Низко висело. Как утонет – сразу тьма.

Не было времени, чтобы по немыслимо длинным скальным лестницам карабкаться наверх – за обувью, спрятанной в траве-мартынке у края обрыва. Придется топать домой босиком.

– Тебе влетит? – спросил Оська.

Норик беззаботно отмахнулся.

– Скажу, что промочил кроссовки, когда брызгались у колонки, и оставил сушить на дворе у знакомых ребят… А ты?

– Придумаю что-нибудь.

– А завтра придем и заберем, да?

– Конечно! И сразу опять к Сильверу… Только не по цепи!

– Ох, это уж точно, – засмеялся Норик.

Самый удобный путь домой был теперь на пассажирском катере от Чернореченского причала. Катер за четверть часа добежит до Адмиральской пристани. А там до Оськиного дома – еще десять минут. Норику тоже было недалеко – он жил в Боцманской слободке над рынком.

Катер как раз подвалил к пирсу.

– Норик, бежим!

Босиком-то по тропинке с гравием не очень побежишь, они еле успели. Запрыгнули последними. Сердитая с виду кондукторша тут же надвинулась на них.

– Это что за босая команда к нам пожаловала? Билеты брать будем?

У Оськи денег не было совсем. У Норика хватило бы на автобус, но на катере – в три раза дороже.

Оська разжалобил кондукторшу тут же сочиненным рассказом. Они, мол, сидели на мостках, бултыхали в воде ногами, а кроссовки и сандалии поставили на краешек. И положили в кроссовку бумажные десять гривенников – чтобы не намокли в кармане, если они, дурачась, спихнут друг друга в воду. А тут какая-то шальная моторка, от нее волны во-от такой высоты! Вмиг смахнули обувь с досок. Обе пары – буль-буль на глубину. С деньгами.

– Теперь еще и дома попадет, – притворился печальным Норик.

– Вот и хорошо, что попадет, – с удовольствием сказала кондукторша. Но прогонять не стала.

На Адмиральской пристани они расстались. Уже синели сумерки и густо пахло водорослями.

– До завтра, Норик!

– Да! До завтра!

– Ровно в двенадцать!

– Да! Наверху у цепи!

6

Назавтра Норик не пришел.

…Оська уже с утра чуял неладное, смутно было на душе. Может, от того, что день начинался пасмурный, со штормовым ветром. В окна стучали сорванные с ближнего дерева каштаны. Осень стучала…

Анка, ворча, разыскала в шкафу старый Оськин свитер и вельветовые штаны. Не длинные, до колен, но плотные, в самый раз для нынешней погоды.

– А субмаринку свою давай сюда. Надо стирать да чинить… Вон как извозил-то!

– Не субмаринку, а юнмаринку. Свихнулась на битлах… – Анка “балдела” от песни “Желтая субмарина”.

– Все равно. Где тебя вчера носило?

– Где надо, там и носило… Некоторых чудищ “не спросило”.

– Вот скажу маме…

– О-о, как же ты мне надоела! Наколдую опять чирей, тогда узнаешь!

– Я тебе наколдую! Шваброй по одному месту.

– Сама швабра…

– А ты… Ой, что это? Я палец поцарапала! – Она вынула из кармана юнмаринки крошку-барабанщика. – Таскаешь всякий хлам…

– Положи обратно!

– А как стирать?

– Приспичило тебе стирать! Все равно теперь не носить ее до будущего лета… – И опять стало тревожно.

А про барабанщика он решил: пусть пока живет в привычном кармане, отдыхает, залечивает помятые ноги. Потому что теперь был у Оськи другой ольчик – шарик с крошечной церковкой в янтарной глубине. На якорной цепочке.

Оська погладил шарик под футболкой и полез головой в нелюбимый свитер..

– Ты куда опять нацелился из дома? Мама велела, чтобы читал учебники! Думаешь, если забастовка, то заниматься не надо?

– Куда надо, туда нацелился.

– Я скажу ма…

– Чирей, чирей, народись! С Анакондой подружись!.. Ай! – Домашняя туфля попала ему между лопаток. – И после этого я должен сидеть дома? С риском для жизни?

– Хоть бы скорее твой папа вернулся! Он тебе устроит риск!

– Папа мне никогда ничего не устраивает! У нас дома только женский гнёт.

– Это я тоже скажу маме… Ну куда пошел?! Отвечай сейчас же!

– К Сильверу пошел! К одноногому! Думаешь, вру?

Перепалка слегка улучшила настроение. Но в автобусе у Оськи опять заныло в груди.

Уже от остановки он увидел, что у камней с цепями никого нет. А было на часиках двенадцать ноль-ноль. Оська пошел через пустырь. В сером небе летели сырые сизые клочья. Ветер теперь не шипел, а свистел в ломких стеблях мартынки.

У бетонных площадок никого не оказалось (до той поры Оська надеялся: вдруг Норик прячется за камнем с перекинутой цепью?).

Внизу по свинцовой бухте бежали барашки. Пассажирские катера мотало у пирса. У горизонта, на дальних хребтах лежали набухшие сыростью облака…

Оська нашел в траве у бетона кроссовки Норика и свои сандалии (сейчас он был в кедах). Значит, Норик не приходил!

Почему?

Может, не отпустили, потому что вчера пришел поздно? Но за обувью-то должны бы выпустить из дома. Кроссовки не такие, что на выброс, почти новые.

А вдруг случилось что-то… совсем нехорошее?

Или Норик просто опаздывает? Возможно, он по своей натуре такой неаккуратный человек. Ну и пусть! Лишь бы пришел!

Оська томился на ветру минут сорок. Пока не понял сердцем: Норик не придет.

Но в чем же причина?

Неизвестность хуже всего.

Адресов друг другу они не оставили. Зачем, если твердо решили встретиться завтра!

Что теперь делать? Поехать в Боцманскую слободку? Там полтора десятка переулков, не одна сотня домов. Можно, конечно, походить, поискать. Но… если найдешь, тогда что? Вдруг Норик нарочно не пришел? На кроссовки наплевал, лишь бы не встречаться больше. Может, затаил на Оську какую-то обиду? За что?

А что Оська вообще знал об этом пацане с головой-луковкой и тонкими ушами? Ну, спустились вместе по Цепи. Ну, была минута откровенного разговора в темноте. Ну… да, казалось потом Оське, что они знают друг друга давным-давно. Это ему, Оське, казалось. А Норику? Может, уже и не помнит про вчерашнее знакомство…

Оська озяб – не столько от ветра, сколько от одиночества.

Надо было все-таки позвать с собой Эдика. Это даже требовалось по законам дружбы. А то ведь получалось, что Оська завел товарища на стороне, тайком от старого друга. Оська это понимал. И все же звать Эдьку не решился. Потому что они… ну, как с разных планет: уверенный, крепкий Эдик и хлипкий “негерой” Норик. Эдьке Норик душу не открыл бы никогда. В самой даже кромешной темноте…

Длинными извилистыми лестницами Оська долго спускался с Саламитских скал к станции Черная Речка. Потом – опять немного вверх, к решетчатой калитке у каменного коридора.

Замка на калитке не было. Наверно, Сильвер ждал ребят.

Конечно, ждал! Недаром в коридоре на полу светил похожий на пузырь в сетке фонарь! Не то масляный, не то керосиновый. И полукруглая дверь была открыта настежь – в оранжевую от каминного пламени келью.

– Ося! Здравствуй, мой хороший! А где твой желтенький друг? – Вот так, сразу.

Оська чуть не заплакал.

– Если бы знать. Я ждал, ждал… Весь просвистелся там наверху. Наверно, что-то случилось…

– Ну, почему обязательно “случилось”! Забежишь сегодня к нему, узнаешь…

– Знать бы, куда забежать!

И Оська рассказал, как познакомился с “желтеньким другом”.

Пока рассказывал, успокоился, отогрелся у камина. Подумал, что, может быть, все еще наладится, встретятся они. И Сильвер сказал, сидя на своем чурбаке:

– Все будет по-хорошему. Увидитесь. Не береди себя.

– Я не бере… дю. Не бережу…

– Бередишь. И не только за него тревожишься. Ну, за него – это понятно. А еще за себя. Вот подружились, мол, а он меня тут же позабыл. А он не позабудет, не бойся. Он не такой…

“Не такой”, – благодарно подумал Оська.

А Сильвер продолжал:

– Я его сразу… как-то душой принял. Может, потому, что был у меня когда-то дружок похожий. Ну, не видом похожий, а тоже такой вот, с хорошим сердцем… Митей звали…

– А сейчас он где? – неосторожно спросил Оська. Дернуло за язык.