Анатолий Афанасьев - Те, кто рядом
— Неужели кто-то может одолеть такого славного, такого храброго мальчугана?
— Я должен быть уверенным, что с ними ничего не случится. Иначе поединок отменяется. А ведь он вам для чего-то очень нужен.
— Ну, ну, мальчуган, не зарывайся… Впрочем, довольно ли тебе будет честного слова генерала Кувалдыча, самого прямодушного воина в нашем государстве?
Толя повернулся к Кувалдычу и встретил взгляд, полный первобытной злобы.
— Вы гарантируете безопасность моих друзей?
— Чего такое?! — прорычал Кувалдыч. — Счас как врежу!
— Вот видите! — Толя вопросительно посмотрел на Аморали.
— Да, что-то генерал нынче не в настроении, — огорчился вождь. — Уж ты его прости, мальчуган. У него столько забот, поневоле станешь раздражительным. Ну да ладно, насчёт девчонки мы поговорим попозже, а что касается учителки… Приступайте, генерал!
Кувалдыч спустился с помоста, что-то начал растолковывать Жекам. Бен Аморали поднёс к губам рупор:
— О, дорогие сограждане! Юного героя не унять никакими обещаниями и просьбами. Единственное, на что он согласился, — это отсрочить поединок на часок. Он говорит, что женщина, прибывшая с ним и, как он, ненавидящая наши святыни, известная на Земле чемпионка спорта и борьбы. Она хочет помериться силами с нашими добродушными Жеками, при этом обещает их не калечить. Не знаю, можно ли ей верить, но я вынужден уступить… Ой-ой-ой!
Толя, уразумевший, какую пакость задумал Аморали, попытался вырвать у него рупор, но его тут же схватили за руки двое охранников.
Толя, стиснув зубы, наблюдал, как Жеки открыли клетку и вытолкнули из неё Варвару Петровну.
— Я протестую! — звонко крикнула учительница. — Вы слышите, негодяи! Это насилие над личностью!
— Жалко, нет Балдоуса, — сказал Бен Аморали генералу. — Вот бы порадовался старик.
Варвару Петровну вывели на середину площадки. Она растерянно оглядывалась, не понимая, что происходит. Платье её было порвано, на плече — синяк. Толя крикнул что было мочи:
— Расколдуйте их, Варвара Петровна! Расколдуйте!
Учительница его услышала, но не поняла, кого надо расколдовывать. И тут же трое резвых Жеков с разных сторон выскочили на площадку. Пританцовывая, они кружили вокруг учительницы, приседали, кувыркались, разминали мышцы, вопили всякую несуразицу и с каждым кругом оказывались всё ближе.
— Укокошить, укокошить, укокошить! — весело верещал один.
— Вздрючить, вздрючить, тра-та-та! — подхватывал второй.
— В порошок, в порошок, в порошок! — злорадствовал третий.
Намерения их были яснее ясного. Учительница посмотрела на Толю и сделала успокаивающий знак. От её растерянности не осталось и следа. Движения её стали плавными. Она что-то говорила, обращаясь к Жекам, но до помоста не долетало ни слова. Жеки замедлили воинственный танец и вытягивали шеи, прислушиваясь к ней. Точнее, двое прислушивались, а третий сел на землю и будто задремал. Дальше началось такое, что трудно описать. Один из Жеков с умильной гримасой подставил Варваре Петровне мохнатую башку, и она почесала его за ухом. Второй сорвал цветочек и с поклоном ей преподнёс. Учительница подхватила обоих под руки и завела с ними весёлый хоровод. Варвара Петровна запевала, а Жеки дружно подтягивали: «В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла!..»
Бен Аморали протёр глаза кулаками.
Кувалдыч с натугой чихнул. Из клетки донёсся счастливый смех Софы. Толпа вздохнула единым вздохом, поднявшимся до неба. Кувалдыч продолжал чихать и кашлять так неудержимо, что, казалось, сию секунду взорвётся. Бен Аморали всё же сохранил самообладание.
— А ну замри! — бросил он Кувалдычу, и у того вмиг прекратились и икота, и кашель, и чихание. Аморали повернулся к Толе: — Объясни мне, как она это сделала, мальчуган, и вы свободны. Никаких поединков! Обещаю всем возвращение на Землю или куда пожелаете. Слово великого Аморали!
Толя презрительно скривил губы.
— Ах так! Молчишь? Что ж, сейчас я тебя вразумлю. Моё терпение лопнуло… Кувалдыч! Вперёд!
Кувалдыч, минуя лестницу, рванулся к площадке, где учительница водила с Жеками хоровод, как бык, увидевший красную тряпку. Однако ему не удалось добежать каких-нибудь пяти метров. Жек, сидевший в позе спящего, такую ловкую подставил ему подножку, что Кувалдыч несколько раз перевернулся в воздухе и шмякнулся на землю с таким звуком, с каким лопается деревянная бочка. Жек, а это был не кто иной, как Кудрявый Лист, почтительно попросил Варвару Петровну:
— Продолжайте, пожалуйста! Мне нравится, как вы поёте: «Зимой и летом стройная, зелёная была!»
Бен Аморали приказал охранникам:
— Женщину в клетку. Вызывайте Того. Пора!
С десяток Жеков ринулись на площадку. Учительницу снова заперли в клетку. Она в азарте потребовала:
— Отпустите Толю Горюхина. Я сама выйду на поединок с кем угодно.
Бен Аморали не торопился продолжать спектакль. Он задумчиво пощипывал свою куцую бородку.
— Кувалдыч жив? — спросил он у Жека, исполняющего обязанности санитара.
— Вроде дышит! — ответил санитар. — И в голове у него что-то тикает.
Бен Аморали достал из металлической коробочки ампулу с лекарством и шприц. Но Жек-санитар не умел делать уколы, он видел шприц впервые.
— Сделаешь укол? — обратился Аморали к мальчику.
— У Софы получится лучше.
— Откуда ты знаешь?
— Она всё умеет.
Привели Софу. Девочка подмигнула Толе и показала язык Бену Аморали. Тот вежливо попросил её помочь генералу Кувалдычу.
— Шприц надо прокипятить.
— Сойдёт и так.
Девочка впрыснула Кувалдычу лекарство, и через минуту он чихнул и сел, безумно озираясь. Аморали окликнул его сверху и поманил к себе. Кувалдыч послушно полез по лестнице, выделывая при этом балетные па. Смех, возникший в центре толпы, вскоре охватил всех. На огромном пространстве не осталось никого, кто бы не смеялся над ужимками вконец ополоумевшего Кувалдыча. Аморали, подёргав бородку, задумчиво произнёс:
— Над тобой смеются, генерал. Значит, больше не боятся. Ты потерял авторитет.
— Дозволь, о великий! — затравленно попросил Кувалдыч.
— Что тебе дозволить?
— Чего-нибудь! Хотя бы это самое… того этого!
— Да-а! — грустно протянул Аморали. — Напрасно я избавился от Балдоуса. Он бы ещё пригодился. Скройся с глаз, генерал! Противно на тебя смотреть. — Кувалдыч спрятался за спинами свиты, а Аморали сказал Горюхину: — Ты, наверное, полагаешь, что уже победил, мальчуган? Увы, тебя ждёт разочарование. Кувалдыч не более чем марионетка. Моя сила не в нём и не в Жеках. Если бы я пожелал, то в мгновение ока превратил бы этот город в пепел… Я в последний раз обращаюсь к твоему благоразумию. Признаюсь, моё самолюбие учёного задето, и мне важно знать, каким образом эта женщина укротила Жеков. За это знание я дарю вам всем жизнь и свободу. Или такая цена тебя не устраивает?
— Цена хорошая! — согласился Толя. — Но свободу не получают в обмен на что-то. Её завоёвывают.
Ничего не ответил Аморали. Хлопнул в ладоши, и над полем, над городом вторично поплыл заунывный звук трубы. Толя понял: наступил его час. Он проследил за взглядом Аморали и увидел, как из переулка выкатились огромные, каждый размером с добрый автобус, светящиеся шары. Шары докатились до площадки и расположились вдоль штакетника. Голубоватое свечение шаров, перемешавшись с солнечным светом, раскинуло по полю множество причудливых радуг.
— Тебя ждут, мальчуган! — усмехнулся Бен Аморали.
— Как, разве эти шары?.. — Толя уже догадался: да, эти светящиеся шары и есть его противник, он намного грознее, чем можно было предположить.
— Протестую! — раздался из клетки пронзительный крик Варвары Петровны.
Свита Аморали, Жеки, толпа горожан — все, казалось, уменьшились в размерах при появлении дьявольских шаров. Толя спустился с помоста и подошёл к клетке. Его никто не остановил. Софа смотрела на него ласково и печально. Варвара Петровна плакала навзрыд.
— Перестаньте, Варвара Петровна, — попросил Толя Горюхин. — Когда вернётесь на Землю, поцелуйте за меня маму и папу!
Учительница тряхнула перекладины клетки с такой силой, что одна сломалась.
— Прощайте! — сказал Толя. — Мне жалко уходить от вас, друзья!
Он твёрдым шагом пересёк площадь, остановился и ждал, скрестив руки на груди. Из ряда шаров выкатился один, приблизился к Толе и несколько раз его объехал. Было такое впечатление, что он Толю с любопытством разглядывает. Толя в нетерпении сдвинулся с места, тут же от поверхности шара отлетел тонкий, как игла, луч, и трава у его ног задымилась. В мёртвой тишине дико взорвался хриплый смех Аморали:
— Пощади Того, мальчуган! Не торопись причинить нам непоправимое горе.
Толя вглядывался до рези в глазах, пытаясь постичь, что же это такое перед ним. И вдруг он услышал, да нет, не услышал, а нервами ощутил в себе слова, идущие от шара.
