Кир Булычев - Последняя война (с иллюстрациями)

— Перекусим, — сказал Антипин и полез обратно в ракету. — После обеда работается веселей.

— Ты очень спокойный и правильный человек, — сказал Павлыш. Как только ему предложили покинуть поле боя, ему захотелось вдвое яростней бороться со льдом и скалами.

— А я правду говорю, — сказал Антипин. — Да и на связь пора выходить. — Его лицо посерело, и на курносом носу собрались капельки пота.

Уже совсем стемнело — трехчасовой полярный день кончился, но сумерки обещали продлиться еще долго.

Пока обед грелся, Антипин связался с «Сегежей». Загребин — он уже вышел на вахту — спросил их, как успехи. Павлыш сказал про бревно и про то, что часа два-три они еще поработали бы. Хоть надежд немного.

Загребин сказал:

— Вот что, Павлыш. Вы уж лучше не спешите. Переночуйте и с утра еще покопайтесь в этой горе. Ваше присутствие на корабле пока не требуется. Понятно, что я сказал?

— Понятно-то понятно, — ответил Павлыш. — Но я думал, если часа через три ничего не появится, отправиться обратно.

— Не спешите, — повторил Загребин. — Было бы неплохо, если бы нашли. Да, если что надо — еду ли, энергию, — пришлю резервный диск. Если людей нужно, тоже пришлю.

— Что-нибудь случилось с Девкали? — спросил Павлыш, почуяв неладное. По инструкции, резервный диск не должен покидать корабль, за исключением случаев чрезвычайных.

— Ищите, — сказал капитан. — Это очень важно. До связи.

— Ну и что скажешь? — спросил Павлыш Антипина.

— Ясное дело, случилось что-то, — сказал Антипин. — Сворачивай обед, пошли в тамбур. Где твой шлем?

— Может, мне выйти на связь еще раз?

— Ага, вот твой шлем, — сказал Антипин. Больше механик ничего не сказал: он вообще был не очень разговорчив.

В темноте работали под светом прожекторов катера. Спать не хотелось. Нашли еще несколько разбитых и растрепанных бревен, кастрюлю, расплющенную в лепешку, какие-то тряпки. Каждая находка была как птица, как плывущий по волнам кокосовый орех или пальмовый лист, указывающий, что берег где-то неподалеку. Но где?

Потом эти знаки исчезли. С час работали, не находя ничего. Громадная полость образовалась в теле лавины.

К утру вернулись в ракету и снова вышли на связь. Загребин не спал. Павлыш сказал:

— Мы, Геннадий Андреевич, сделали дырку до центра планеты. И ничего нет. Будем возвращаться. Не возражаете?

— Возвращайтесь, — сказал Загребин. Помолчал немного и добавил: — Вот что, я все понимаю, наверно, вам надо вернуться. Девкали умер. Повесился. И вот такую записку оставил…

Капитан прочел записку Девкали. Потом сказал:

— Я на прошлой связи не хотел вам говорить. Тогда вы только начинали работу. Теперь, судя по вашему сообщению, надежд не осталось. Возвращайтесь, что делать… До связи.

— До связи, Геннадий Сергеевич, — сказал Павлыш и посмотрел на сумрачного, заросшего суточной щетиноп Антипина.

Антипин кивнул:

— Мы еще поработаем.

Солнце выползло на край горизонта и снова пропало за облаками, когда за бревнами они нашли изломанное лавиной тело женщины.

И тогда они, перетащив его на катер, улеглись спать, с трудом заставив себя задраить двери и потратить пять минут на дезактивацию. Они спали до вечера и не отвечали на запросы «Сегежи».

— Павлыш, Антипин! Павлыш, Антипин! Что с вами? Высылаем спасательный диск, — повторял Баков.

— Верните свой диск спать, — сказал Павлыш, не открывая глаз. — Хочется спать. Всем хочется спать.

И, не сказав больше ни слова, он снова уснул и проспал еще четыре часа.

6

Снова было пробуждение. Еще борясь с черной водой смерти, Девкали осознал себя. Организм его боролся за жизнь, но сознание упорно цеплялось за спокойствие, за сон, за ровную бесконечность. Уже почти очнувшись, он услышал голос Пирры, которая звала его обратно к жизни, но он сопротивлялся и этому голосу, понимая, что голос — только иллюзия, рожденная его мозгом или созданная техникой пришельцев.

— Девкали, очнись, я здесь, — слышал он голос Пирры. Потом голос Павлыша:

— Это труднее, чем в прошлый раз. Он не хочет жить. — Павлыш говорил на лигонском языке, хотя говорил еще плохо.

— Девкали, — снова сказала Пирра.

Голос ее был очень похож на настоящий, живой голос Пирры.

Потом откуда-то издали прозвучал механический голос:

— Введите стимулятор. Я оставил его на пульте, слева. Девкали почувствовал укол и почти немедленно понял, что совершенно жив и здоров и может открыть глаза. И с пониманием этого возникло озлобление. Не открывая глаз, он сказал:

— Я все равно уйду. Сколько раз…

— Девкали, — сказала тогда Пирра. — Не будь ребенком.

Этого они не могли бы сделать. Это могла сказать только сама Пирра. И Девкали, не смея поверить голосу, открыл глаза.

Пирра смотрела на него золотыми, влажными глазами, улыбалась и сердилась одновременно. Это с ней бывало, когда у них делали последний обыск и сыщик достал из-под шкафа много месяцев назад забытый там мяч для игры в продо и приложил его к уху — проверить, не бомба ли это замедленного действия. «Бомба, — сказала тогда Пирра, — сейчас взорвется». Девкали смотрел на Пирру.

— Ну вот, — сказал Павлыш. — Я пойду, у меня дела в лаборатории. Срочные дела.

7

Тело Ранмакана нашли на восьмой день после убийства капитана. В тридцати с лишним километрах от «Сегежи», среди холмов. По следам удалось узнать, что в последние два дня он брел обратно к кораблю, но заблудился, потерял силы.

Ранмакан был без скафандра и без пистолета. И то и другое он, видно, выбросил в пути. Также он потерял и коробочку лингвиста. Правда, сам Ранмакан этого не помнил.

Когда его во второй раз вернули к жизни и он стал вторым в Галактике дважды воскресшим человеком, он уверил Бакова, что ни с пистолетом, ни со скафандром не расставался.

Очевидно, он потерял все это уже в бреду, не владея собой.

За вторичным оживлением Ранмакана никто не наблюдал, никто не волновался, удастся ли опыт с ним. И, увидев его на следующий день бредущим опасливо по коридору, Кирочка Ткаченко громко и отчетливо сказала Глебу Бауэру:

— Будь моя воля…

— Понял, дуся, — ответил Глеб. — Сегодня он треть населения планеты. Правда, худшая треть. Может, его еще удастся сделать человеком.

Глава пятая. Купола на окраине Манве

1

Капитан Загребин не любил сумерек. Длинных весенних сумерек, полных глубоких синих теней и особенной напряженной тишины. Он не любил их даже на Земле. Здесь же, на Муне, лишенной птичьего гомона и шелеста листьев, сумерки казались ему особенно удручающими. В последние дни ему снова хотелось курить, и в сумерках он часто подходил к прикрепленной под экраном пепельнице и рассеянно постукивал по ней ногтем указательного пальца. Кудараускас, который поспорил с Павлышом, что капитан вернется-таки к старой привычке, незаметно улыбался, слыша этот стук.

Чтобы разогнать сумеречное настроение, капитан отходил от экрана, поворачивался — руки в карманах — к главному пульту и, глядя в затылок трудолюбивому Кудараускасу, говорил:

— Зенонас, кстати, я вам не рассказывал, как у нас на третьем курсе?..

Если даже Кудараускас и слышал уже эту историю, он не говорил об этом, предпочитал ее выслушать снова. Он считал рассказы мастера простительной слабостью, лишась которой, тот придумал бы себе другую, может быть, опаснее для окружающих. Например, начал бы собирать камни, как Фукс с «Нептуна». Потом в одном бы оказались бактерии, которые слопали весь урожай мандаринов на Земле и обошлись в год работы нескольким сотням биологов, а капитану Фуксу — в диплом капитана дальнего плавания.

Капитан отвечает за груз своего корабля.

Корона Аро любил сумерки — сумерки напоминали корону, далекую от звезд, спрятавшуюся, чтобы не замерзнуть под толстым слоем облаков. Аро приходил на мостик, спрашивал разрешения капитана и садился на пол у локатора, обернув хвост вокруг себя. Аро смотрел на серое небо большого экрана с искренним удовольствием и слушал истории, происходившие с капитаном в богатом событиями космическом училище. Корона Аро был неразговорчив, но неразговорчивость эта проистекала от скромности. Он стеснялся своей громоздкости, стеснялся того, что приходится пользоваться лингвистом, отчего он упускал «душу» разговоров. Аро предпочитал слушать.

На пустыре за городом машины расплавили почву на круге диаметром в полкилометра и над гладким непроницаемым полом возвели прозрачный купол. Девкали с Малышом ездили несколько раз на Еже в город и привезли множество необходимых для жизни предметов. Предметы росли горой у шлюза купола и ждали очереди на дезактивацию.

Строительством первого дома ведали два пьи. Пьи уступали жителям Манве в росте, и кожа их при свете фонарей казалась чуть зеленоватой. Оба пьи были охотниками. Война застала их высоко в горах, и они укрылись от взрывов в пещере, где и умерли от лучевой болезни. Пещеру случайно нашел Антипин во время разведочного полета к столице пьи, за четыре тысячи километров от Манве. У членов экспедиции появилась уже привычка, условный рефлекс, заглядывать на всякий случай в самые невероятные места, — каждый новый житель планеты Муна доставался после долгих трудов, поисков и неудач. Иногда казалось, уже не найти больше никого, и все-таки обязательно наступал день, когда, возвращаясь из очередного полета, разведчики радировали: