Кирилл Кащеев - День рождения ведьмы
По проходу к алтарю ковылял Стеллин зятек. Левую его щеку оттопыривал вареник, а глаза выпучились, как в мультиках, став похожими на два бильярдных шара! Зятек непрерывно крутил стриженой башкой — его застывший взгляд останавливался то на ссохшейся мумии с краю толпы… на раздувшемся синем утопленнике… на улыбчивом седеньком старичке в увешанном медалями военном кителе…
Мертвецы пели. Сложив перед грудью костлявые ладони, привставая на носки, запрокидывая черепа и самозабвенно прикрывая глаза, у кого еще остались веки. Раздувались синие шеи, и будто меха в кузнице ходили туда-сюда ребра скелетов. И шел между ними к алтарю живой человек — будто его туда канатом тянуло.
Перед алтарем, на самых почтенных местах, стояла четверка покойников с погоста. Неумолимо приближающийся к ним зятек видел обтянутую мундиром спину и высокий кивер майора, бахрому чепца ее благородия майорши, бобровую шапку купца и кружевной зонтик барышни, который она не закрыла даже сейчас. Неведомая сила подтащила мужика прямо к почтенным покойникам… Мелодия замерла на высокой ноте… Ажурный зонтик качнулся… Барышня медленно повернулась, и гладкий череп под сенью кружев оскалился острозубой усмешкой. Она протянула к мужику руку в узорчатой белоснежной перчатке…
— Дай вареник! — костяшки пальцев впились в оттопыренную щеку.
— Варени-ики-и-и! — раздался пронзительный многоголосый вой, и мертвецы кинулись к мужику.
От этого вопля Ирка невольно дернулась, мелкие камушки посыпались у нее из-под ног, и она сорвалась с окна, оставив на штукатурке отчетливый след пяти когтей! По кошачьи извернулась и приземлилась, сбив с ног Стеллу.
Дверь церкви с грохотом распахнулась, и на порог вывалился Стеллин зятек, будто комарами, облепленный мертвецами со всех сторон.
— Дай-дай-дай, дай вареник, дай! — покойники впились в мужика…
— Ты дывысь, як бидолашни мерци за год-то изголодались! — глядя на мертвецов с умилением, как добрая бабушка на примчавшихся с долгой прогулки внуков, прокряхтела Стелла, поднимаясь с земли.
Ее зять рванулся, выдираясь из рук покойников. Повисшая на нем масса сухих тел качнулась… зятек перевалился через церковный порог, волоча мертвецов за собой.
— Як я вам дам, вареник один, а вас много! — Его кулак с силой въехал в чью-то безносую физиономию, скелет отлетел прочь, загрохотав костями об могильную плиту.
— Есть вареник, есть, да-а-ай! — немедленно взвыли мертвецы. Стеллин зять отчаянно работал кулаками, расшвыривая легких мертвецов в разные стороны. Снова рванулся… его ветровка затрещала. Оставляя в цепких руках рваные лохмотья, он кинулся прочь. Высунувшийся из толпы покойников зонтик зацепил крючком ручки удирающего мужика за лодыжку. Стеллин зять грохнулся оземь, распростершись на плитах двора. Девица с зонтиком легко перемахнула через головы мертвецов и приземлилась мужику точно на спину.
— Вареник-вареник-вареник, дай-дай! — монотонно бормотала она. Схватила человека за волосы, отогнула голову назад — и жадные пальцы скелета залезли ему в рот. Глаза Стеллиного зятя выпучились еще больше…
— Он его… Он его… Про-огло-оти-ил! — истошно заголосила мертвячка. — Fieffé coquin! Misérable! Alors mon varenik?[9]
— Отобрать! — командным тоном рявкнул майор. — Я вам покажу, как варениками бунтовать! Мужичье! Р-ракалии!
Стеллин зять извернулся, отбрасывая от себя мертвячку, будто куклу, и со спринтерской скоростью рванул через кладбище. Девица Анфиса грянулась об обелиск героя Гражданской войны красного комиссара Глебова и рассыпалась грудой костей.
— От это по-нашему! Отак з вами, барами, поступать надоть! — гаркнул скелет в черной кожанке с деревянной кобурой маузера на ремне… и вместе с остальными мертвяками ринулся в погоню за улепетывающим мужиком.
— Подождите… Подождите меня, господа, прошу вас! — перекатываясь по могильной плите, клацал челюстью череп девицы Анфисы.
Стеллин зять бежал к выходу… ворота кладбища захлопнулись прямо перед его носом. Он вцепился в створку, судорожно затряс… ворота издевательски лязгали, но не открывались. Мужик оглянулся — завывающая толпа мертвяков приближалась к нему. Бросил ворота и кинулся к забору. Ирка сочувственно цокнула языком — она знала, что забор его не выпустит. С жадным вниманием Стелла следила, как ее зять наваливается на забор: срывается, обдирая ногти до живого мяса, отчаянно лезет снова…
— Эй, они его не сожрут? — опасливо поинтересовалась Ирка.
— От тебя зависит! — хладнокровно глядя, как пальцы скелетов хватают зятя за одежду, норовя сдернуть вниз, а повисший на заборе мужик отбрыкивается каблуками ботинок, сообщила Стелла. — Мени-то без разницы, родичей у него нема, дочка з онуками единые наследники!
— Так, может, мы уже начнем работать?
— Ты ба! Я шо — мешаю? Це ты стоишь, пялишься, як мого зятя ось-ось не зъидять, так понадкусюють! — не отрывая взгляд от истошно верещащего мужика, уведомила Стелла.
Ирка хватанула ртом воздух… Так, пока она будет со Стеллой скандалить, скелетики от мужика и скелетика не оставят!
— Так начинайте! — рявкнула она, всовывая Стелле в руки ее короб.
Глава 7 Пляска на гробках
Нарочито замедленным движением Стелла расстегнула молнию на коробе…
Мужика содрали с забора, и целая куча мертвяков накрыла его сверху.
Кряхтя и охая, как ей тяжело, Стелла запустила обе руки внутрь…
Извиваясь, как червяк, Стеллин зять выполз из-под навалившихся на него мертвяков.
Присев, будто под непомерной тяжестью, Стелла выволокла из сумки… старинные гусли.
Зять ее вскочил и рванул через кладбище.
Стелла солидно уселась на могильную плиту и водрузила гусли себе на колени.
Зять спринтерскими скачками несся через кладбище, а по пятам за ним мчались завывающие мертвецы.
Жестом пианистки Стелла подняла руки над гуслями… и над кладбищем поплыл протяжный жалобный аккорд:
Ой, господарю, господарю,Хиба ж ты ниву не орав, жито не сияв,над просом не дбав?Ой, господыня, господыня,Хиба скот не доглядала, хиба диток не качала?
Плачущая мелодия неспешно текла меж могил, как невидимая змея. Скелет в цветастой крестьянской плахте и темном жилете-кептарике вдруг оторвался от мечущейся по кладбищу погони и остановился. Подпер череп костяной ладошкой и запечалился, глядя в никуда пустыми глазницами.
Диды наши прадеды, батьки-матери,Навищо ж вы нас покинули, одних оставили?До темнои хаты пошли, смутнои, невеселои,Туды ж и ветер не веет и солнце не греет…
— продолжала петь Стелла.
Еще несколько по-крестьянски одетых мертвецов остановились, покачиваясь, будто под ветром, не понимая, чего на самом деле хотят: бежать дальше или остаться.
Рокот струн под пальцами Стеллы стал мощнее, настойчивее.
А де наши слезы по вам впадуть,Там квиты розцвитутьОборонить, деды-прадеды, наши горы-долины,Горы-долины, детей ваших царины…[10]
Стоявшие в нерешительности мертвяки повернулись и, пощелкивая суставами, побрели к Стелле — будто жаждущие к источнику. Стелла отняла пальцы от струн — казалось, долгий аккорд тянется за ее пальцами, как паутина…
Мимо промчался Стеллин зять — он задыхался, глаза его были безумно вытаращены, он не видел и не замечал тещи. Мертвецы неслись за ним по пятам, агрессивно скачущий череп девицы Анфисы звонко щелкал зубами у самых пяток.
— Эх, старье вас не берет, другое попробуем! — лихо гаркнула толстуха… перехватила гусли, будто гитару, и грянула на все кладбище:
Наши мертвые нас не оставят в беде!Наши павшие как часовые,Отражается небо в лесу как в воде…[11]
Ирка стряхнула с плеч ветровку, открывая черную рубаху, расшитую по подолу похожими на мелкие крестики зелеными ростками-кринами. Налетевший ветер взвихрил длиннющие, ниже колен, струйчатые рукава. Ирка открыла подаренный ей кузнецом короб: с тихим лязгом щелкнули хитрые замочки, и нарукавья черненого серебра закрыли руки от запястья и почти до локтя. В сочащемся из церкви свете были видны вычеканенные на них крины, извилистые линии дождя и пляшущий среди молодых ростков крылатый пес Симаргл.
— Личину возьми, — не переставая перебирать струны, торопливо бросила Стелла. — Щоб мертвяки тебя за свою приняли.
Ирка запустила руку в Стеллин короб и вытащила… маску. Очень простую — как попало срезанный пласт дубовой коры с проковырянными дырками для глаз. Очень древнюю — кое-где кора уже осыпалась трухой. Маска была… страшной. Казалось, бездна, лукавая и безжалостная, подмигивает из пустых глазниц. Крепко зажмурившись, Ирка поднесла маску к лицу… Старая кора дрогнула под ее рукой и, словно хищный моллюск — жертву, облепила лоб и щеки.
