Борис Батыршин - Коптский крест
В итоге, отец с сыном, не сговариваясь, двинулись по Никольской, в сторону Лубянски, смущенно поглядывая друг на друга. Оба в общем-то понимали, что подобная брезгливость в XIX-м веке смешна – но тем не менее, решили поискать, в Москве 1886-го года не столь экстремальный образчик фаст-фуда «а-ля-рюс».
Искомое нашлось быстро – на углу Никольской и Лубянской площади имело место нечто вроде то ли кофейни, то ли кондитерской… в общем, вполне респектабельное заведение, где не зазорно было появиться приличному мужчине с сыном. В самом деле – не в трактир же им идти?
Вход в кофейню представлял из себя изящное крылечко, украшенное ажурной железной решеткой. Над крылечком красовался полотняный навес в широкую бело-синюю полосу, отделанный витым шнуром с тяжелыми кистями. Справа от наполовину застекленных дверей висела вывеска «„ЖОРЖЪ COFFEUR“, Варшава, Киев, Санкт-Петербург». Видимо, наши герои набрели на далекого предка сети «Кофе-Хаус».
Еще в магазине готового платья, Ваня попросил завернуть в бумагу футболку и бундесверовскую куртку, облачившись в приобретенную здесь то ли гимнастерку, то ли рубаху из плотной ткани (приказчик в лавке назвал ее «коломянка»[55]) серого цвета, с посеребренными пуговицами. Джинсы Иван решил оставить – благо, они были чёрными без каких-то бросающихся в глаза этикеток. Обувь, правда, подкачала: хотя положенные к форме ботинки на шнурках и были приобретены согласно совету приказчика лавки, но Ваня предпочел остаться в кроссовках. Гимназическую рубаху перетягивал ремень – Ваня ткнул пальцем в первый попавшийся, проигнорировав праздный, с его точки зрения, вопрос о том, в какой гимназии он учится. Примеряя обнову, Ваня привычно не стал застегивать три верхние пуговицы и решительно пресек попытку приказчика помочь ему. Воротник был жестким, он наверняка натер бы шею и мешал дышать; впрочем, проверять этого Ваня не собирался.
Надо признаться, что Ваня себе понравился в новой одежде. В XXI-м веке мальчик не носил ремень поверх куртки; однако реконструкционные выезды приучили его к такой манере носить одежду – и Ваня прекрасно знал, что от перетянутого ремня внешне он выигрывает. Одно плохо – до карманов теперь было не добраться. Ну да ничего – готовясь к вылазке в XIX век, Иван прицепил на пояс сплавовскую тактическую сумку и чехольчик для «викторинокса» – и сейчас перевесил эти полезные приспособления на гимназический ремень. Внешний вид лихого странника во времени дополняла шотландская шапочка. Так что, Ваня был вполне доволен своим новым образом. И, похоже, не он один – при входе в кофейню, они с отцом столкнулись с дамой в сопровождении миловидной барышни лет 14-ти, в гимназическом платье с белым фартуком и забавной белой пелеринкой на плечах. В барышне Ваня немедленно узнал одну из учениц гимназии, которую им пришлось вчера посетить. Гимназистка явно также запомнила его и, похоже, не осталась равнодушной к его новому обличью – во всяком случае, во взгляде, которым она окинула экипировку Вани, можно было уловить одобрение. Чрезвычайно гордый собой, Ваня уселся за столик рядом с отцом.
Яша хорошо видел, как мужчина с мальчиком скрылись в дверях кофейни. Он ходил за ними целых полтора часа, как приклеенный – только богу Израилеву известно, что за интерес нашел в этой парочке дядя Ройзман! Покинув лавку часовщика, двое отправились в Верхние Городские ряды и посетили заведение купца Серебрянникова, торгующее готовым платьем. Яша знал курносого, веснушчатого парня, служащего при этой лавке – и, конечно, расспросил его о посетителях, пока те расплачивались. Оказалось, что отец с сыном закупили целый гардероб; причем, как поведал Яше мальчишка, оказались «тюрями» – ушлый серебрянниковский приказчик насчитал им не менее 10-ти рублей лишку. Из лавки они вышли, нагруженные свертками и переодетые в только что купленное платье, и направились в сторону Лубянки – где и обосновались в кофейне Жоржа. И, судя по всему, надолго – так что посланец часовщика беззаботно присвистывая, бродил мимо лотков, приценивался ко всякой мелочи – и, время от времени, бросал взгляды на двери кофейни, за которыми скрылись его подопечные.
Глава тринадцатая
— А чего же еще вы хотели? Это ж Вика-Глист! — втолковывал собеседникам Николка.
— Как-как? Глист? И за что же вы его так? — усмехнувшись, переспросил Олег Иванович. — Впрочем, я, кажется, догадываюсь!
— Вот именно! — подтвердил Николка. — Он тощий, лезет всюду, куда не просят, и, вообще, один вред от него. Уж на что наш латинист зверь, но по сравнению с этим – просто ангел. Мало того, что папина гимназия от него стонет – так он еще и взял манеру по скверам и кофейням людей отлавливать! Его во всех гимназиях Москвы ненавидит!
— А что, у вас, человеку уже и в кофейню зайти нельзя? А где еще вам запрещено появляться? — возмущенно спросил Иван.
Николка задумался.
— Где еще? Ну… Про кофейни вы уже знаете… В трактирах и ресторанах – ну, это и так ясно. В бильярдных нельзя, в клубах. Да, и вот еще! — вспомнил мальчик. — В театры не всегда дозволяют – есть список пьес, на которые ходить можно, а если соберешься на что-то еще – надо испрашивать разрешения у гимназического надзирателя. И на ипподром нельзя – за это строго наказывают.
— Ну и порядочки, — хмыкнул Иван. — Туда нельзя, сюда запрещено… начинаю понимать большевиков. Тут кто хочешь взбунтуется.
— Прости, кого? — озадаченно переспросил Николка, а Олег Иванович укоризненно покачал головой, глядя на веселящегося отпрыска. — Нет, дядь Олег, я, правда, не понял…
Верно говорят – совместные приключения сплачивают. Прошло всего два дня, а от прежней натянутости и опасений Николеньки не осталось и следа. Он ощущал себя хозяином, принимающим чудаковатых гостей-неумех, приехавших в город из глухой провинции – и считал своим долгом оберегать их от возможных неприятностей, подстерегающих чужеземцев на улицах Москвы. Но увы – он не справился с этой ответственной задачей. Только вчера сел в лужу, не подумав о том, как пришельцы из будущего будут добираться от гимназии на Маросейке до дома на Гороховской. И вот, на следующий же день – снова оставил несмышленышей без присмотра. Не растолковал самых простых вещей – и на тебе, двух часов не прошло, как они попали в неприятности! А кто виноват? Конечно, он, Николенька Овчинников, больше некому.
История, и правда, вышла неприятная. Стоило Ване с Олегом Ивановичем сделать заказ, как за несколько столиков от них разыгралась безобразная сцена. К даме с гимназисткой, с которыми они столкнулись у входа в кафе, подошел тощий, сутулый господин в казённом мундире. Лицо его имело выражение до чрезвычайности важное, хотя и несколько кисловатое – что, впрочем, никак не компенсировало его внешней несолидности. Означенный господин весьма раздраженным тоном, постоянно срываясь на крик, начал выговаривать гимназистке и ее мамаше за нарушение неких, не вполне понятных гимназических правил.
Из речи носителя пенсне Ваня уяснил, что, во первых, этот, так некстати появившийся казённый чин, мало того, что знает девочку, так еще и преподает в гимназии, где она учится; а во вторых, появляться в местах, подобных этой кофейне, гимназисткам, похоже, запрещено – хотя бы и с родителями. Так что девочка явно нарушила правила, и теперь ей грозят неприятности. Причем, было ясно, что мать гимназистки тоже напугана происходящим, и не смеет возразить мундироносцу – что уж говорить о самой девочке! А гимназический чин, учуяв беспомощность жертв, разошелся не на шутку: покраснел, принялся резко жестикулировать, что в сочетании с его нелепой «цыплячьей» внешностью, производило эффект скорее, комический, нежели устрашающий. К тому же, какой-то момент раздраженный господин выдал «петуха» – и тут Ваня, не сдержавшись, громко хихикнул. Скандалист, услышав возмутительный звук, немедленно повернулся – и узрел новую жертву. Барышня с матерью были немедленно преданы забвению, и казённый чин, с грозным «А это что такое?» двинулся к столику Олега Ивановича и Вани. Подойдя, он уставился на сидящих тяжелым взглядом.
Олег Иванович, не вполне понимая, что от них, собственно, требуется, любезно улыбнулся. Ваня, старательно согнав с лица ухмылку, столь же любезно кивнул. Но приветливые жесты не оказали на господина никакого действия – он еще сильнее покраснел, на шее задергалась какая-то жила. Чиновник сверлил гневным взглядом Ваню и его отца и явно чего-то ожидал; Олег Иванович, желая разрешить неловкую ситуацию, осторожно осведомился: «Я могу вам чем-то помочь, любезный?»
Господина словно прорвало: «Я вам не „любезный“, а надворный советник, потрудитесь обращаться ко мне соответственно классному чину и с должным почтением, милостивый государь! И извольте немедленно сделать внушение вашему сыну по поводу неподобающего поведения! Пусть он НЕМЕДЛЕННО объяснит, почему позволяет себе появляться в неподобающем мест, в столь возмутительном виде!»
