Дмитрий Емец - Глоток огня
Шагах в трех от улья Ганич остановился, присел на корточки и стал смотреть на пчел, стараясь на них не дышать. Что человеческое дыхание раздражает пчел, он понял еще прошлой осенью, когда сунулся к пчелам перед дождем и его ужалили в губу. Влад сидел на корточках довольно долго, удивляясь, что пчелы ведут себя необычно. В сторону Зеленого Лабиринта не летят, зато с большой охотой огибают ближайший куст и ползают по снегу. Одновременно из улья доносится беспокойный гул. Пчелы толпятся у летка. Садятся. Опять взлетают. Ганича поведение пчел озадачило. Он осторожно обошел улей и, особенно не дразня пчел, которые сегодня были явно не в духе, наклонился над тем местом, где они ползали по снегу. И понял, что это был совсем не снег…
* * *Лекции, разумеется, никто не отменил, хотя младшие шныры и подослали к Кавалерии Кирюшу, чтобы он намекнул ей, что в такой праздничный день работать нельзя.
– А что можно? Сидеть в позе лотоса и восхищаться первошнырами? – уточнила Кавалерия.
– Ну хотя бы.
– Ну давай. Начинай! Только учти: отвлечешься хотя бы на минуту от восхищения – моешь лестницу, – сказала Кавалерия.
Кирюша вздохнул и поплелся на лекцию.
Она была про зарядные закладки. Афанасий, которого поставили заменять заболевшего Вадюшу, бодренько диктовал тему. Он всегда диктовал очень быстро, потому что, когда быстро диктуешь, нет времени разбираться, хочется тебе получать образование или не хочется. Просто пишешь, и все. И это обычно хорошо сказывается на образовании.
Изредка, продолжая диктовать, Афанасий опасливо посматривал на Фреду, которая быстро писала, набычив шишковатый твердый лоб. Люди с таким лбом часто испытывают необоримый зуд и с детства донимают всех предложениями пободаться. Потом он переводил взгляд на Макара, щурившегося как кот. На Лару – вопросительно-утонченно-капризно-красивую, точно подиумная манекенщица в очереди за кефиром. На Рину, веснушки на лице у которой любознательно сбредались к носу. На Влада Ганича, снимавшего с рукава пиджака соринку такую крошечную, что ее с легкостью унесли бы два микроба.
Первой надоело писать Фреде.
– А отксерить и всем раздать слабо? Или на компьютере набрать и распечатать? – спросила она, перехватывая ручку зубами и разминая пальцы.
– На компьютере никто учить не будет, – сказал Афанасий. – А так, пока пишете, хоть что-нибудь в голову просочится. Точка. Новый абзац. «Зарядные закладки обычно похожи на розовые бутоны, распускающиеся внутри камня. Точка. Если закладка имеет дополнительный фиолетовый оттенок, она является одновременно и охранной. Точка». То есть магам из форта Белдо к ней лучше не соваться. Глаза через уши вытекут.
– А можно нескромный вопрос? Это тоже писать? – озабоченно спросила Лара.
– Можно не писать, – разрешил Афанасий. – Это отсебятина. Точнее, отменятина.
Лара стала чесать ручкой голову и потеряла ее в густых волосах.
– Да, – протянула она. – С вами лучше, чем с Вадюшей. Того единственный шанс отвлечь – это спросить, сколько у него было жен и поклонниц.
– И что, много? – спросил Афанасий.
– Говорит, что много. Да только ведь врет как сивый гугл!
– Преподавателей не обсуждаем! – строго сказал Афанасий. – Все, шныры, уткнулись в тетрадки и предоставили свой мозг образовательному процессу!
Он немного выждал и продолжил диктовать. Зарядные закладки не являются ни красными, ни синими. Никакими другими свойствами, кроме способности возвращать энергию ослабленным фигуркам нерпи и отгонять эльбов, они не обладают. В Москве зарядок довольно много. Некоторое количество обнаруживают и уничтожают ведьмари. И столько же шныры должны установить новых. Обычно этим занимаются старшие шныры. Чаще всего Ул. И Родион. И Макс. И, – тут Афанасий скромно потрогал себя ручкой, точно убеждаясь, что он не обознался, – ваш покорный слуга!
Лара облизнула губы (временами, притворяясь обессилевшей, она опускала лоб на стол и незаметно откусывала шоколадку) и поинтересовалась, где в России еще есть закладки. Что, в одной Москве, что ли?
– Нет… – отозвался Афанасий. – Я же, кажется, говорил когда-то? В каждом крупном городе хотя бы одна, но имеется. И не только в крупных. А теперь давайте пробежимся по Москве. Чертите таблицу. Вы, конечно, многие точки знаете, но я подкину и новенькие.
Адреса Афанасий диктовал очень быстро, и Рина успела записать далеко не все. Зато ей хорошо запомнилась ломаная крыша старого дома, который приткнулся сразу под эстакадой, ведущей с Ленинского проспекта на Третье кольцо. Афанасий показал эту эстакаду с помощью русалки, сделав так, что на несколько секунд она словно втиснулась в единственную шныровскую аудиторию, растворив ее границы. И правда, скособоченный домик так тесно прижался к эстакаде, что Рине захотелось шагнуть с нее на крышу и обнять руками трубу из красного кирпича.
– А вот этого не советую! – предупредил Афанасий, когда Рина произнесла это вслух. – Закладка как раз в трубе, и она зашкаливающе сильная. Достаточно легкого касания нерпью, чтобы зарядка стала полной. А если еще и рукой ухватиться, она сварится до кости!
Тут образовательная составляющая рассказа Афанасия затопталась на месте, потому что хитрая Лара, которой надоело писать, подкинула нескромный вопрос: скольких ведьмарей одолел Афанасий в рукопашной схватке?
Афанасий поначалу твердо и очень достойно сказал, что это не ее дело, но потом неожиданно заволновался. А когда Афанасий волновался, он начинал безостановочно говорить. Чем дольше он говорил, тем больше путался, чувствовал, что говорение его утомляет всех окружающих, что лучше замолчать, но остановиться не мог и все говорил, говорил. И забирался в такие дебри, что не мог из них выбраться, и это становилось для него мучительным. Зато часто получалось, что люди, даже враждебно настроенные друг к другу, начинали совместно смеяться над Афанасием и это делало их почти друзьями.
Спасение явилось с неожиданной стороны. В аудиторию заглянул Ул и, шепнув: «Извините! Тут маленький трабл!» – поманил к себе Афанасия. В руках у Ула были какие-то бумажки. Причем довольно много. Ул и Афанасий сдвинулись головами и зашушукались. Рина догадалась, что Афанасий, которому Кавалерия поручила вести дела ШНыра, опять что-то накомбинировал. Ул, человек уличный, громкий, шептать умел плохо. То и дело его рокочущий голос подбрасывал имена: «Кавалерия», «Суповна», «Меркурий». Афанасий же точно козырем крыл их фразой: «Кузепыч прикроет, он в курсе!»
Макар, любивший секреты, чуть-чуть усилил голоса русалкой, и младшие шныры смогли все различать.
– Почему тут написано «бензин»? – наседал Ул.
– Потому что за сено! А сено – это бензин для лошади! – растолковывал Афанасий.
– А за электричество мы что, перестали платить?
– Как мы можем платить за электричество, когда последний месяц мы числимся как электроподстанция? Правда, скоро, боюсь, эту лавочку прикроют.
Ул хмыкнул:
– Да, чудо былиин, с тобой не соскучишься! А за газ мы не платим, потому что мы газовое месторождение?
– За газ мы, к сожалению, платим. Найди счет, на котором написано «дохлые растения триаса»! – сказал Афанасий и отошел с бумажками к окну, чтобы разглядеть при свете какую-то нечеткую печать.
Ул же остановился напротив доски, взял мел и нарисовал чайник. Рядом же с чайником изобразил зачеркнутую руку.
– Пять копеек образования! Что это? – спросил он у младших шныров.
– Чайник и рука! – отозвалась Лара, любящая догадываться о простых вещах.
– Нет! Это великая конвенция шныров из трех «не»: «никто чужой чайник не тырит, не трогает, не выключает». Придет старший шныр из нырка, поставит себе чайничек. А тут мелочь какая-нибудь чайничек увидит – и либо в комнату к себе его упрет, либо воду всю из него сольет. Ясельный пень, куда я клоню? – сказал Ул, слегка передразнивая Кузепыча.
Младшие шныры подтвердили, что пень ясельный.
– Это хорошо! – одобрил Ул. – Хотя бывает и другое! Раз чайник кипел, хозяин про него забыл и спохватился только через два часа. Бежит и видит: чайник расплавился вдрызг, а на стене помадой написано: «Великая конвенция шныров!»
Афанасий вернул Улу счета, и тот хотел уже было выйти, но тут, опережая его, дверь распахнулась. В аудиторию влетел Влад Ганич и, крикнув «Пчелы!», умчался, не дав больше никаких объяснений.
Ул и Афанасий поспешили за ним. Младшие шныры, не успевшие даже одеться, не отставали. Рина, бежавшая сразу за Афанасием, видела, что он подскакивает как на пружинках. Ну просто не человек, а порхающий эльф.
Кавалерия и Кузепыч были уже возле улья и озабоченно о чем-то переговаривались. Пчелы, волнуясь, метались перед летком, изредка образуя подобие бороды. Жужжание внутри улья нарастало.
