Мето. Остров - Греве Ив
Теперь мне ясно, что все последние события связаны между собой. Мы мешаем Марку угодить в ловушку, отговаривая его от вылазки в пещеру, после этого Хамелеоны стреляют по нам, чтобы напугать, а быть может — и убить, поскольку считают, что я разрушаю их планы. Возможно, еще они хотят показать людям из Дома, что делают все, что в их силах, чтобы сохранить Марка за собой, раз они обстреливают нас у самой границы, под наблюдением солдат. Ну а люди из Дома, видя, что выменять Марка им так просто не удается, возможно, решили усилить давление на Хамелеонов, угрожая атакой на пещеру… Мы оказались в эпицентре урагана, который должен вот-вот разразиться.
Из-за узости коридора в нем одновременно могут махать лопатами не больше четырех человек. Расчистка ведется посменно, по полчаса: одна команда работает, две другие отдыхают. Люди из Первого Круга время от времени приходят посмотреть, как движется дело. К вечеру галерея полностью расчищена. Гадюки осматривают скалу и переговариваются. Они видят признаки того, что обрушение было вызвано искусственно, и потому нападение считают вполне вероятным.
После ужина, несмотря на ожидание боевой тревоги, многие из Рваных Ушей собираются в главной пещере, чтобы поглазеть на инициацию новичка. Они разбились по кланам — одни сидят, другие стоят. Финли держится рядом с нами. Кабаны вычертили на земле круг, диаметром около метра. Вот они льют в него воду, и один из них замешивает жидкую грязь. Затем наш друг Тит приглашается лечь на живот лицом в это месиво. Испустив боевой клич, члены клана кидаются на Тита. Я боюсь, что он задохнется, и рвусь на помощь; однако Финли крепко хватает меня за руку и шепчет:
— Все через это прошли, и никто не умер. Этот ритуал символизирует вот что: новичок соединяется с землей острова, который он клянется никогда не покидать. Позволяя топтать себя ногами, он показывает подчинение правилам общины и своего клана. Остальные выражают таким образом свою солидарность с ним. Когда он встанет на ноги, это будет его вторым рождением. Завтра грязь засохнет, и Кабаны зальют отпечаток его лица гипсом. После этого маска займет свое место рядом с другими на Стене памяти. И даже если однажды его самого не станет, его изображение останется здесь навсегда.
Тут я понимаю, почему портреты на стене, которую мы между собой называли «стеной гримас», выражают боль. Я смотрю на Марка, он закрыл глаза. Пытка длится бесконечно. Не могу понять, каким образом Титу удается дышать. Наконец он встает на ноги, отплевывается и вскидывает руки в знак победы. Кабаны подхватывают его и с радостными воплями проносят по пещере. Я совсем не завидую Титу. Вокруг царит веселье, которого не разделяют только трое моих друзей. Даже Финли улыбается. Он объясняет нам, что сейчас Кабаны нарисуют на лбу, на спине и на руках Тита букву К, означающую крепкий кулак и крутой нрав.
— А еще кривляние и кровожадность, — не может удержаться Марк. — Обязательно удеру с этого острова идиотов.
— Ты что такое сказал, малыш? — восклицает один из Хамелеонов, который незаметно втерся между нами.
Не успеваем мы опомниться, как он бьет Марка кулаком в лицо. Мы бросаемся вперед, чтобы принять на себя часть ударов, предназначенных нашему брату. На помощь к своему приятелю кидаются другие Хамелеоны, образуется свалка. Но тут вмешивается огромного роста космач: он рявкает, вытаскивает нас из кучи и ведет к Первому Кругу.
— Я не собираюсь выслушивать ваши объяснения, — заявляет Каабн. — Марк оскорбил общину. Наказание ему мы назначим позднее. А пока что вы все лишены пищи на два дня.
Бородач ощупывает мне голову, затем показывает другим свою руку, она в крови. Ну да, я уже чувствую боль, и в глазах у меня темнеет…
Я узнаю это место прежде, чем открываю глаза: здесь непривычно тихо и какой-то особенный запах. Я в Промежутке, и на той же лежанке, что и в первый раз, возле стены со странными надписями. Чувствую на лбу плотную повязку: голова будто в тисках. Держать глаза открытыми мне тяжело. На сей раз я не привязан, однако не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, да и язык онемел.
Шаман стоит надо мной, на нем широкий плащ с капюшоном, который закрывает верхнюю половину лица, вымазанного сажей. Вот он снимает плащ и доспехи для инча: кажется, они были нужны ему для того, чтобы замаскировать хрупкое телосложение. Сейчас на нем только длинная рубашка до колен, перехваченная на поясе бечевкой. Вот он выходит из поля моего зрения, я слышу плеск воды; наверное, он умывается. Он склоняется надо мной, длинные волосы касаются моего лица. От Шамана пахнет совсем не так, как от космачей. И еще, его грудные мускулы как-то странно вздуты… Внезапная догадка — и пазл сложился! Шаман — женщина, и под тканью колеблются ее молочные железы… Кажется, для них есть другое слово: груди.
Она улыбается, но эта улыбка не выражает ни доброты, ни сочувствия. Шаманка заговаривает со мной ледяным тоном:
— Ну вот ты и здесь, Мето. Давно обо всем догадался? Иногда знание истины помогает выжить, а иногда — наоборот. Я позаботилась о тебе, малыш, и ты не умрешь от ран. Ты останешься здесь на некоторое время, и я этим воспользуюсь. Мне нечасто доводится разговаривать с умными существами, да и вообще — с живыми.
Она ложится рядом со мной и внимательно разглядывает мое лицо. Проводит пальцем над моей верхней губой, чтобы оценить густоту растительности, а по ней — мой возраст. Проходит еще немалое время. Я полностью в ее власти. Не знаю, куда спрятать глаза от ее холодного взгляда, который пугает меня. Я пялюсь на стену. Может, если бы я понял, что здесь написано, я нашел бы и способ отсюда выбраться.
— Нас не потревожат, — внезапно сообщает она. — Вонючки сейчас ожидают нападения. Но мне случилось вчера наведаться в Дом, и я не обнаружила ни малейших признаков суеты, царящей там перед атакой. Я приготовлю пюре и покормлю тебя, как маленького. Когда-то мне нравилось кормить моего младшего брата.
Ее лицо по-прежнему не выражает сочувствия. Похоже, она просто забавляется. Я снова отвожу взгляд и принимаюсь изучать надпись на стене.
— Тебе интересно, что там написано? Шифр очень прост, но все же тебе он не по зубам. Ах, чуть не забыла: пора делать укол. Не хочу, чтобы ты горланил и брыкался, пока я сплю.
Она встает и с чем-то возится чуть поодаль. Я различаю запах спирта: она стерилизует иглу. Она убьет меня? Но зачем? И почему скрывает, что она — женщина? Чтобы успокоиться, я сосредоточиваюсь на странных буквах, бегущих вдоль стены. Здесь несколько строк разной длины.
Сейчас я смотрю только на первую строчку. Скажем, можно кодировать слова, заменяя каждую букву ее порядковым номером в алфавите. К примеру, МЕТО записывается так: 13-5-20-15. Но в этой надписи знаки не похожи на цифры… Вообще-то мне известно, что в моем языке чаще других встречается буква «е» [1]. Знак, который встречается на стене чаще других и представляет, должно быть, как раз букву «е», похож на маленькое t, но с поперечной чертой пониже, ровно посередине вертикальной линии. А еще этот знак похож на недописанное Е. Если так, то здесь, возможно, использован алфавит, состоящий из недописанных букв. Рядом с некоторыми из знаков стоят точки… Может, они дают подсказку, куда нужно прочертить штрих, чтобы дорисовать букву. Вот, например: «.I». Если соединить основание вертикальной черты с точкой, получится угловатая буква J. Действуя таким образом, я расшифровываю несколько букв: Е — Е ELLE----EJ. Но я не знаю сл́ова, которое оканчивалось бы на J. Если это надпись на неизвестном мне языке, я не прочту ее никогда!
Шаманка возвращается, усаживает меня на кушетку, спиной к стене. Пытается накормить меня, но это оказывается не так-то просто: язык у меня совсем не ворочается. Она гладит меня по голове, стараясь не задеть рану. Если закрыть глаза, то почти не больно. И даже почему-то спокойно. У меня странное чувство, будто такое со мной уже когда-то бывало. Едва эта мысль посещает меня, как из глаз начинают течь слезы, и я ничего не могу с этим поделать.
