Карри - То, что меня не убьёт...-1
— Это всё мелочи и глупости, от этого не умирают, так ведь? — не умирают, кивала Миль. — Ну, а раз так и это тебя не убьёт — терпи и делай выводы, станешь сильнее.
«Но она сказала, что я — … Даже написать не могу, что она сказала. И это не впервые».
— Ну и что — это правда?… Нет. Так почему же это тебя задело? Ладно бы — я тебе такое сказала, пусть и не всерьёз — вот от меня это было бы обидно, потому что по-настоящему могут ранить только свои. А так — какая-то свиристелка насвиристела, подумаешь! И вообще — умные люди не обижаются. Они делают — что? Правильно: вы-во-ды. Ну, так какие выводы ты делаешь из её… э… слов?
Миль покусала кончик ручки, склонилась над блокнотом:
«Что эта дура мне не подружка и что, если не перестанет нарываться, то получит».
Бабушка поцокала языком, качая головой:
— Первый вывод правильный. По поводу второго… А если она окажется сильнее и не она, а ты от неё получишь?
Миль пожала плечами:
«Знаешь, побеждает не тот, кто круче. А тот, кто себя не жалеет и кому терять нечего. И даже если она мне наваляет, то и ей тоже достанется, и в следующий раз она крепко подумает, прежде чем со мной связываться. А то ей кажется, что она — самая-самая и всё для …»
Дописать она не успела — бабушка читала через плечо и тут же спросила:
— Ух ты, как всё серьёзно-то. И откуда такое глубокое знание вопроса?
«Сама удивляюсь, бабуль, почему у меня всё не как у людей. Считаешь, я не права?»
Мария Семёновна стояла за её спиной, и девочка не видела слёз, вдруг наполнивших бабушкины глаза. Но голос, ответивший ей, был спокоен и ровен, обнявшая рука не дрогнула:
— Я сейчас скажу совершенно непедагогичную вещь. Ты права. Но. Можно ведь обойтись и без побоища? Предупредить её на первый раз?
«Интересно, как? Она неграмотная! Но наглая!»
Бабушка незаметно вытерла глаза и предложила:
— Может быть, мне с ней поговорить? Она всего лишь маленькая глупая девочка. Обычная. Злая и несчастная. А тебе потом будет стыдно.
Миль опять пожала плечиком:
«А ты не можешь. Вообще-то такое бывает каждый раз на новом месте. Ты не волнуйся, я помню Анну и… всё помню. Просто иногда надо учить таких, как эта. Пока они ещё маленькие и глупые».
Подумала и дописала: «Ладно, не бойся, я её предупрежу». И добавила: «Ты не приходи больше в студию, хорошо? Не надо».
Чем, несомненно, очень «успокоила» бабушку. Но поделать Мария Семёновна не могла ничего.
Потому что Миль действительно была права — кто-то должен был объяснить местной «королеве» то, что не сумели родители. Миль с этим отлично справилась — у неё был нехилый опыт. Сначала она проигнорировала брошенные ей слова. Но «королеву» это только раззадорило. Следующие фразы вышли из её розовеньких уст ещё более хлёсткими и обидными. Миль в ответ медленно обернулась, погрозила пальчиком и укоризненно покачала головой. «Королева» издевательски засмеялась, передразнивая её. Некоторые дети в студии тоже засмеялись, не понимая, впрочем, над чем, — так, чтобы поддержать веселье. У детей такое случается.
Следующих слов, брошенных «королевой», не понял, надо полагать, никто, в том числе, и она сама. Зато понял подходивший к студии учитель — девочка произнесла их звонко, с выражением, явно копируя кого-то. Учитель сбился с шага и приостановился, краснея и оглядываясь — не слышал ли кто ещё. Но в коридоре он после звонка был один.
А потом он помчался в свою студию бегом, потому что оттуда послышались совершенно недвусмысленные звуки битвы. Вернее, избиения.
Бедный Иван Иванович застал совершенно безобразную сцену: Миль с разбегу повалила обидчицу на пол, обхватила ногами, уцепилась за светлые локоны и стала методично хлестать её по лицу, стараясь разбить в кровь, но при этом, памятуя бабушкины наставления, не изуродовать и не выбить противнице зубов. Одновременно она била «королеву» головой об пол и выдирала столько волос, сколько могла. Попутно она драла на ней платье и плевала на неё.
Остальные дети, сбившись в кучку, испуганно, но с интересом наблюдали за процессом.
Оторвать Миль от визжащей «королевы» удалось не сразу и с большим трудом — лишь с помощью сбежавшихся на крики взрослых из других аудиторий. После чего Миль, враз успокоившись, вырвалась из их рук и отошла в сторону, поправляя на себе одежду, потирая собственные синяки и с удовлетворением глядя, как медсестра оказывает первую помощь совершенно деморализованной «королеве», лишившейся не только всей своей красоты и почти всех волос, но, надо полагать, и большей части своих амбиций. Взамен приобретя некоторый, весьма ценный, личный опыт. Доставшийся ей, кстати, не так уж и дорого, как считала Миль.
Правда, родители избитой «королевы», примчавшиеся забирать воющее чадо, с ней бы, конечно, ни за что не согласились. Хорошо, что их не допустили к «бандитке» и «хулиганке», так отделавшей их ненаглядную доченьку. Они так орали, что администрация сочла за благо пообещать, что «дефективная социопатка» из студии будет исключена. Бабушка, пришедшая за внучкой, такому решению, как могла, сопротивлялась, но переломить ситуацию было не в её силах — пострадавшая сторона бушевала тем больше, чем упорнее ей доказывали, что решение неправомерно, что в драке участвовали две стороны и надо ещё разобраться, кто спровоцировал конфликт… Мать «королевы» принялась визжать почище своей дочки, требуя уволить допустившего избиение педагога, и Миль, тревожась за Ивана Иваныча, стала дёргать бабушку за руку и тянуть её к двери…
Тут на неё вдруг посмотрели все присутствующие, и стало относительно тихо. Потом кто-то из учителей сказал:
— Удивительно, как эта мелкая, хрупкая… особа могла сделать такое с более высокой и крепкой девочкой?
— И при этом почти не пострадать? — добавил кто-то.
— И любопытно было бы узнать всё-таки, за что она её так?
— Ах, и вам любопытно?! — взвизгнула мать драной «королевы». — Вот пусть скажет, за что! Ну, отвечай, за что ты, гадина, чуть не убила мою Линочку?! Ты же её изуродовала, дрянь такая! Ты мне ещё ответишь!.. Хотя нет, ты не умеешь, ты ж дефективная инвалидка!
Миль увидела, как резко побледнела бабушка, и перепугавшись — только сейчас! — затормошила, руками поворачивая к себе её лицо и мотая головой — не надо, не надо! И Мария Семёновна кивнула ей, успокаивая:
— Всё, всё, не бойся, я-то сдержусь… Давай-ка пойдём домой.
Но Миль подбежала к доске, и, метнув в полное накрашенное лицо кричавшей на неё женщины яростный взгляд, схватила мел и принялась писать. И стало совсем тихо. Только мелок, осыпаясь, постукивал по доске. Все, вытягивая шеи, старались разглядеть, что там пишет, привставая на цыпочки, виновница скандала.
«Она ответила за те слова, которым вы её научили. Все слышали, что она тут сказала. За такие слова надо отвечать — и теперь она это знает.»
Взгляды присутствующих обратились к Ивану Иванычу. Иван Иваныч кивнул, чувствуя, что опять краснеет и ничего не может с этим поделать.
Миль положила мел на полочку, подошла к бабушке, и они ушли.
Выводы
На этом занятия в студии для Миль, к её великому сожалению, закончились. Но и для «королевы» Лины они закончились тоже: ещё долго она не смела выходить из дому просто потому, что не могла предъявить людям приличную внешность, а не то что красоту, хотя синяки вскоре сошли, да и волосы постепенно отрастали.
В первый же выходной в дверь позвонили, и на пороге возникла высокая худощавая фигура в зимней куртке, вязаных шапке, шарфе и перчатках, в джинсах, заправленных в тёплые полусапожки. Фигура поздоровалась простуженным голосом, и только тогда Миль узнала любимого педагога, которого прежде ни разу не видела в верхней одежде. Ухватив за край шарфа, Миль потащила его к вешалке, а потом — на кухню, к бабушке.
Иван Иваныч сконфуженно поздоровался. Миль, прижавшись сбоку, лукаво посматривала на взрослых. Бабушка, как всегда, выглядевшая очень нарядной в своём вышитом фартуке, указала учителю на табурет возле батареи:
— И вам не болеть, молодой человек, — присмотрелась и добавила: — Ай-яй, где ж вы так простыли-то? Миль, неси гостю чашку, будем его чаем лечебным поить, вы ведь выпьете с нами чайку, юноша?
Не дожидаясь его согласия, налила ему чаю, и, на секунду отвернувшись — Миль отлично видела! — капнула в чай ещё что-то из стоявшей на полочке бутылочки тёмного стекла. Над чашкой всплыла и растаяла светлая дымка, и только после этого Мария Семёновна поставила чай перед гостем. Миль тем временем достала из холодильника малиновое варенье, лимон, принялась нарезать фрукт дольками. Бабушка поставила на стол вазу с домашним печеньем.
И вот уже все трое сидят и пьют чай из расписных объёмистых чашек — бабушка всегда любила большие чашки. И от вкусного чая и приятного общества лица их румяны, глаза блестят, а из голоса учителя вдруг пропала простудная надсада и охриплость. И Миль заметила, до чего, оказывается, молод её учитель. В самом деле — юноша. А прежде всегда казался таким взрослым, солидным…
