Терри Пратчетт - Джонни и бомба
— Э-э… Ну, это я, Базза и Сказз. М-м-м. Скинхеды мы. Ну, тусуемся… типа мы одна команда…
— Команда, — повторил капитан.
— Э-э. Типа да.
— Скинхеды?
— Э-э-э… стрижка такая.
— А по мне так самая обычная стрижка военного образца, — сказал сержант-полицейский.
— А это, — продолжал капитан, указывая на свастики по обе стороны от надписи, — значки вашей команды, верно? Чтобы казаться… крутыми?
— Э-э… ну это просто… типа Адольф Гитлер и все такое…
Все в комнате уставились на Бигмака.
— Это ж просто выпендреж! — кинулся объяснять он. — Ну, типа… как его… отличительный знак, вот!
Капитан очень медленно положил куртку на стол.
— И нечего на меня так смотреть! — не выдержал Бигмак. — Да у нас этими значками на рынке торгуют, там что хошь можно купить, хоть гестаповский нож, хоть…
— Довольно! — рявкнул капитан. — А теперь послушай меня. Тебе же будет лучше, если ты прямо сейчас расскажешь мне все как есть. Твое имя, имена твоих связных, явки — все! Мы позвонили в штаб, они уже едут, а эти ребята не будут с тобой так цацкаться, как я, ты понял?
Он встал и принялся складывать оснащенное бирками Бигмаково имущество в большой мешок.
— Эй, это ж мое барахло!.. — заикнулся было Бигмак.
— В камеру его.
— Вы не можете меня посадить только за то, что я взял покататься какую-то старую тачку!..
— Зато за шпионаж — можем! — сказал капитан Харрис— И еще как.
И он широким шагом направился вон из комнаты.
— За шпионаж? — пролепетал Бигмак. — Меня?
— Разве ты не из «Гитлер югенда»? — притворно удивился сержант. — Видел я вашу братию в новостях, когда в кино ходил. Такие ребята, размахивающие факелами. Я еще тогда подумал: «Ну что за уродство! Вроде бойскаутов наоборот».
— Да не шпионил я ни для кого! — заорал Бигмак. — Я и шпионить-то не умею! И вообще Германию терпеть не могу, если хотите знать! Моего брата из Мюнхена выперли только за то, что он отделал ихнего футбольного фана подвернувшейся деревяшкой, а братан вообще был ни при чем!
Это железобетонное доказательство антигерманских настроений Бигмака сержанта почему-то совершенно не впечатлило.
— Не отчаивайся, может статься, тебя просто расстреляют, — сказал он. — По первости и малолетству.
Дверь была открыта. Из коридора до ушей Бигмака доносился шум. Где-то в отдалении кто-то говорил по телефону.
Бигмак не мог похвастаться атлетическими способностями. Вот если бы добычу освобождений от физкультуры признали олимпийским видом спорта — его без разговоров зачислили бы в сборную Великобритании. Он был чемпионом по стометровой отмазке «У меня астма», по затяжному прикидыванию ветошью в раздевалке и по отпрашиваниям в медпункт вольным стилем.
Однако после слов про расстрел его ботинки ударили в пол, и Бигмак стартовал со стула как ракета. Его подошвы коснулись стола, и в то же мгновение Бигмак вновь взвился в воздух. Еще пролетая над плечом сержанта, он начал перебирать ногами, как будто бежит. Страх придал ему такое ускорение, что Бигмак превзошел человеческие возможности. Мисс Куропатридж могла бросаться язвительными замечаниями, но, к ее величайшему сожалению, пули ей все же использовать не разрешалось.
Бигмак приземлился на пороге, нагнул голову и метнулся наобум. Голова у него была крепкая. Она угодила кому-то в область поясного ремня. Раздался крик и грохот падающего тела. Бигмак увидел в сутолоке просвет и рванулся в ту сторону. Снова грохот и дребезг разбившегося о пол телефона. Кто-то пронзительно закричал: «Стой, стрелять буду!»
Бигмак не стал останавливаться и смотреть, что из этого выйдет. Он просто понадеялся, что пара высоких «как-бы-десантных» ботинок производства 1990 года, которые его брат совершенно законно приобрел у мужика на фуре, битком набитой подобным добром, — так вот, что пара этих «мартенсов» лучше приспособлена для бега и лавирования на большой скорости, чем сапожищи полицейских.
Тот, кто кричал: «Стой, стрелять буду!», выстрелил.
Над головой Бигмака что-то треснуло и лязгнуло, но он не остановился. На полной скорости он завернул за угол коридора, поднырнул под руку очередного полицейского и выскочил во двор.
Во дворе обнаружился еще один полицейский, он стоял рядом с юрским велосипедом — огромной неуклюжей махиной, которую будто сварганили из водосточных труб.
Бигмак неразборчивым вихрем промчался мимо служителя порядка, схватил руль, взлетел в седло и ударил по педалям.
— Эй, какого…
Окончание фразы Бигмака догнать не сумело.
Он вывернул в переулок позади полицейского участка.
Мостовая была булыжная. Седло — из жесткой кожи. Штаны у Бигмака — очень тонкие.
«Неудивительно, что тут все в депрессии», — подумал он, пытаясь удержаться в седле.
— Шпиён, шпиён!
— Заткнись ты! — прошипел Холодец. — И чего ты в Лондон-то не бежишь?
— А я передумал! Тут куда интереснее. Тут можно шпиёнов ловить!
Они снова вышли к центру города. Мальчуган хвостом тащился следом за Холодцом и тыкал в него пальцем, стараясь привлечь внимание прохожих. Пока вроде бы никто не собирался арестовывать «шпиёна», но уже начинали настороженно поглядывать.
— Мой брат Рон — полицейский! — твердил свое малец. — Он приедет и застрелит тебя из пистолета.
— Отвали!
— А фиг тебе!
У поворота на Парадайз-стрит стояла маленькая церквушка. Если верить Ноу Йоу — нонконформистская часовня. Она казалась закрытой наглухо ввиду дождливого воскресенья. По разным сторонам от двери росли два вечнозеленых дерева преклонного возраста. Выглядели они так, будто понадобилась бы лопата, чтобы счистить сажу с их листьев.
Троица сидела на ступеньках у входа и смотрела на Парадайз-стрит.
Какая-то женщина вышла на крыльцо своего дома и принялась усердно драить ступеньки.
— Эту часовню разбомбили? — спросила Керсти.
— Хочешь сказать — разбомбят? Нет, вряд ли.
— Жаль.
— Она до сих пор стоит. В смысле, в девяносто шестом она еще цела, — сказал Ноу Йоу. — Только тут теперь не церковь, а общественное помещение. Ну, всякая там гимнастика «Будь в форме» и тому подобное. Я хожу сюда по средам — в кружок народных танцев. В смысле, буду ходить.
— Ты?! — поразилась Керсти. — В кружок народных танцев? Где все эти робингудовские костюмы, палки и кружевные платочки?
— Да, а что? — холодно поинтересовался Ноу Йоу.
— Э-э… да нет, все нормально, просто… просто это… довольно необычное увлечение для человека с твоим… твоего… — Она замялась и умолкла.
Hoy Йоу выдержал небольшую паузу, дав Керсти помучаться от неловкости, и обронил:
— Роста?
Оброненное слово тяжело шлепнулось между ними. Керсти спохватилась и закрыла рот.
— Да, — сказала она.
Хозяйка по-прежнему надраивала свое крыльцо. Дверь соседнего дома отворилась, оттуда появилась еще одна женщина и тоже принялась драить крыльцо.
— И что мы будем делать? — спросила Керсти.
— Я думаю, — ответил Ноу Йоу. Откуда-то издалека донесся шум. Шум не смолкал.
— Я тоже думаю, — сказал Джонни. — Я думаю: что-то давно не видно Бигмака.
— Да, это радует, — сказала Керсти.
— Я хотел сказать — может быть, он во что-нибудь влип?
— А что ты хотел сказать этим «может быть»? — поинтересовался Ноу Йоу.
— И Холодца тоже давно не видно, — продолжал Джонни.
— Ну, Холодец есть Холодец. Наверное, прячется где-нибудь.
На другой стороне улицы еще одна хозяйка присоединилась к соревнованию по надраиванию крыльца.
Керсти вскочила.
— Ну почему мы заседаем тут, совершенно беспомощные? Ведь мы — люди девяностых! Неужели мы не способны ничего придумать? Мы могли бы… могли бы…
— Мы могли бы позвонить Адольфу Гитлеру, — предложил Ноу Йоу. — К сожалению, у меня что-то вылетел из головы его номер, но в любом немецком телефонном справочнике он обязательно найдется.
Джонни хмуро таращился на тележку. Раньше он и подумать не мог, что путешествия во времени — такое трудное дело. Почему, ну почему на уроках талдычат о чем угодно, только не о том, что делать, если сумасшедшая нищенка оставит тебе магазинную тележку, битком набитую временем? Школа вообще никогда не дает ничего, что бы помогло в жизни. Вполне возможно, ни в одном учебнике даже не говорится, как быть, если твой сосед — Элвис Пресли.
Он посмотрел вдоль Парадайз-стрит и почувствовал, как время стремительно несется сквозь него. Керсти и Ноу Йоу стали далекими и размытыми. Он все еще чувствовал их присутствие, но они были теперь словно невидимки во сне. А над городом смеркалось, и юные футболисты отправились по домам, поднялся ветер и нагнал с юго-запада облака, и город погрузился в сон, и тогда с востока явились бомбардировщики, и огненный дождь пролился на дома, сады, людей, нарисованные мелом футбольные ворота и прелестные, надраенные, белые крылечки…
