Дмитрий Емец - Ожерелье Дриады
– Потерпите немного, Аида! Ваша голова нужна нам светлой! – льстиво произнес Зигги Пуфс.
Заметно было, что мостик его отношений с Плаховной еще не выстроен. Усмотрев в «светлой голове» льстящую ей двусмысленность, Мамзелькина задребезжала невидимой копилочкой и согласилась погодить.
– Ужо погожу… До тридцатого-то числа! – пообещала она.
Петруччо ощетинился, как противотанковый еж, встретивший противотанковую ежиху. Раз по-хорошему не получается – надо идти напролом.
– ПОДЧЕРКИВАЮ! У нас есть эйдосы и права! – заявил он.
– Права у водителя автобуса! А у вас так, правишки! – поправил Тухломоша, невесть откуда высовываясь и исчезая прежде, чем Чимоданов успел выбросить кулак.
– У нас есть эйдосы! – упрямо повторил Петруччо.
Зигги Пуфс пакостно ущипнул бородку. Во всех чертах жирного его личика прыгало торжество.
– Не заблуждайся! Вы до сих пор сотрудники мрака! Свет, возможно, оспорит ваши эйдосы, а вот жизнь наверняка не оспорит. Вы наши со всеми потрохами! – произнес он резким и тонким голосом, похожим на скрип дверных петель.
В бюрократическом его тоне было столько уверенности, что сердце обвалилось у Мошкина в груди. Он понял: так и будет. Действительно, какой смысл свету бороться за их жизнь, когда с каждым днем они все больше запутываются в сетях мрака, себе же делая хуже? Потуг бросить и исправиться нет.
– Это нечестно! Я теперь гранату даже и в руки не возьму! Лучше бензопилой себе их отпилю! – отчаянно сказал Чимоданов.
– А я на улицу не выйду! Засяду с утра тридцатого на крыше многоэтажки! Туда трейлеру не проехать! Не надо было предупреждать! – заупрямился Мошкин.
Мамзелькину угрозы не смутили.
– И, родной, пустое болтаешь! – сказала она небрежно. – Это уж мои заботы! Хоть руки отпили, хоть в сейф запрись и на дно морское сховайся! И там тебя найдут водитель Прошкин, старший санитар Фулер и врач-реаниматор Цветкова И.И.
Чимоданов горестно оскалился. Он понял вдруг, что все это правда. Тупик. Что ни делай, куда ни прячься – они в руках мрака.
– Эх! Сесть бы на атомную бомбу, пульт в руку и поджидать Мамзелькину! Только косой замахнулась – чик! – нажать на кнопку, – сказал он.
Аида Плаховна покачала головой.
– Ты опять ничего не понял! В ту секунду, как ты нажмешь на кнопку, – я и приду.
– Нас хотят убрать из-за Мефа? Из-за него, да? – обреченно спросил Мошкин.
«Аидушка» не ответила. Свиток у нее в руках стремительно скручивался, и Мамзелькина беспокоилась, чтобы не было загибов. Зато, как всегда случалось при упоминании Буслаева, оживилась Прасковья.
– А из-за кого еще? Представь, в ночном клубе работают четыре родных брата. Один украл недельную выручку и сбежал так быстро, что его не догнали. Как думаешь, кого прижмут? – сказал Ромасюсик свежевыпеченным голосом.
Зигя, умявший конфеты Мамзелькиной, поднял голову и уставился на шоколадного юношу. Должно быть, Зигю осенило, что Ромасюсик тоже в некотором роде является конфетой – гигантской и оттого вдвойне привлекательной. Он даже в носу перестал ковырять, так поразила его эта мысль. Ромасюсик, ощутивший к себе нездоровый интерес, встревожился.
Ната, цепким умом просчитывающая варианты, внезапно потеряла интерес к Мамзелькиной и требовательно коснулась плеча Зигги Пуфса. Тот неохотно повернулся.
– Чего тебе?
– Приказ же исходит от Лигула? – строго спросила она.
Гноящиеся глазки Пуфса были холодными и подернутыми пленкой, как мясной бульон.
– Само собой. И что из того? – равнодушно согласился он.
– С Лигулом можно договориться? Мы согласны на все!
Пуфс накрутил бородку на палец.
– Я не ослышался? На все? – вкрадчиво уточнил он.
– На все! – уверенно повторила Ната.
Карлик поочередно уставился на Чимоданова и Мошкина. Те молчали, но молчали, увы, скорее в смысле «да», чем «нет». Ромасюсик пятился от наступавшего на него Зиги, только что попытавшегося отодрать у него ухо. Мамзелькина невинно поправляла бомжацкий свой рюкзачок.
– На колени! – приказал Пуфс.
– Что?
– Что слышали! Все трое – быстро на колени!..
Голос Пуфса стал резче. Евгеша внезапно осознал, что все, включая их капитуляцию, было просчитано этим лилипутом с самого начала. Где-то в глубине сознания вспыхнула искра надежды. Неведомая подсказка попыталась пробиться наружу, но не пробилась. Погасла.
Первой опустилась на колени Вихрова, вторым – Мошкин, а третьим – пыхтя и негодуя, но все же покоряясь, Чимоданов.
– Отлично! Я доволен! – похвалил Пуфс. – Вскоре светлые отправятся на поиски одной вещицы. Напроситесь с ними! И помните – любая попытка соскочить с крючка – и от тридцатого числа вас никто не спасет! Ясно?
– Ясно, – буркнула Ната. – Ну напросимся мы в поход. А дальше что?
Не отвечая, Зигги Пуфс подошел к своему громильному телу, вскарабкался на него и деловито выудил у него из-за уха мерзкое насекомое с короткими, слабо шевелящимися лапками. Насекомое было прозрачным. Внутри переливалось нечто рубиновое, дробящееся на отдельные капли. Размером насекомое было с десятикопеечную монету.
– Ну-ну! Насосался! Бедный Зигя!.. – пожалел Пуфс.
– Клесь похой! Клесь обидел Зигю! Зигя раздавит клеся! – забухтел гигант.
Пуфс ударил его по пальцам, а когда гигант помешкал убрать руку, вцепился зубами в запястье.
– Я те трону! А ну убрал бревна!!! Я тебя самого раздавлю! – завизжал он.
Оглушенный гигант застыл, испуганный яростью этой мелкой козявки – своего хозяина.
– Что это? – спросила Ната.
– Тебе сказало было русским языком: «клесь»! – передразнил карлик. – «Сусество» из Нижнего Тартара. Абсолютно безмозглый, как и вы все, но безумно живучий! Главное, что у меня с ним непрерывная связь. Особенно когда он выпьет хоть каплю крови! Понятно?
Ната поспешно кивнула. Она надеялась, что это успокоит Пуфса, но он рассвирепел еще больше.
– Что тебе понятно? Что такой тупой дуре вообще может быть понятно? – кривляясь, запищал он. – Светлые, конечно, подстрахуются. Не будут использовать маголодий, поставят заслоны от комиссионеров и вообще сделают все, чтобы мы их не нашли. И вот тогда ты будешь доставать моего клещика и сажать его на свою грязную руку, чтобы он укусил тебя! У тебя ненадолго будут появляться мешочки под глазами, но ты не сдохнешь! Я же всегда буду знать, где вы! И только попытайся потерять мою козявочку! Я тебя своими руками выпотрошу!
Ната, сглотнув, повторила, что все поняла. Победив брезгливость, она взяла клеща – неожиданно тяжелого, безмерно холодного и, вероятно, прожорливого.
– Остальным тоже ясно? – елейным голоском уточнил Зигги Пуфс.
Чимоданов и Мошкин уверили его в своей понятливости. Бородатый младенец махнул слабой ручкой. Появившаяся дверь открылась узко и косо, как рот у улитки.
– А теперь пошли вон, пока я не передумал! – приказал он.
Первым наружу выскочил Чимоданов, за ним, отстав на полшага, Евгеша. Нате же Прасковья хладнокровно подставила ногу. Разогнавшаяся Вихрова проехала животом по скользкому полу. Ощущая боль в содранной ладони, взбешенная Ната вскочила, чтобы оказаться нос к носу с Прасковьей.
– Чего тебе надо? Мы же на все согласились! – заорала Вихрова, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на нее.
Насколько она была разъярена, настолько Прасковья хладнокровна. Казалось, что одной ее бабушкой была Снегурочка, а другой – Снежная королева.
– Пару слов! Мне нужен Меф!
– Ну и бери его! Подавись им! Я-то тут при чем? Я его сто лет уже не видела. Сегодня только встретились мельком, – огрызнулась Ната.
– Едва ли Дафна потащится в поход без него! Она у нас опекающая мамаша! Мне плевать, как ты это сделаешь, но если не устроишь – убей себя об стену!
Ромасюсик, вынужденный это озвучить, скривился, будто откусил кислое яблоко.
– Сдался тебе этот Буслаев, Прашечка! Я не андэстендю! Ты же и так уже тоску на него наслала! Недели две теперь места себе не найдет! – не удержался он, когда дверь, выплюнув Нату, сомкнула свой рот.
Зигги Пуфс перестал чесать голую ляжку.
– Откуда знаешь? – проворчала Прасковья, с ненавистью косясь на помидорные, внешне незаинтересованные ушки Пуфса и зашкаливающее честное, мигающее бюргерскими глазками лицо Тухломоши.
– Да так вот! Вчера всю ночь скоморошьи кости под домом шевелились, – наябедничал шоколадный юноша.
Пуфс осклабился.
– А я и не заметил! Это ж надо такую силу желаний иметь! – сказал он умиленно.
– И фотками Буслаева все стены себе оклеили! На одной даже помада была! Тридцать фоток скрытой камерой: на работе, на улице, в подъезде, и везде он урод уродом!.. И ведь даже не клевер! – продолжал ревновать Ромасюсик, обозначавший этим словом ум.
– Выключи звук! Ты, дрянь!!! – внезапно заорал он сам на себя и трусливо зажмурился. Он всегда безошибочно ощущал время очередной взбучки.
