Коллин Хоук - Путешествие тигра
– Хм, скажем так – сделать шаг к примирению.
– Отлично, но мне хотелось бы кое-что прояснить. Итак, Кишан дал слово, что не поцелует тебя до тех пор, пока мы с тобой не расстанемся?
– Да.
– Скажи, ты давала мне какие-то обещания в то время, когда мы были вместе? Например, не целоваться с другими мужчинами?
– Насчет поцелуев я тебе ничего не обещала. Но когда мы были вместе, мне и не хотелось никого целовать, кроме тебя. А если совсем откровенно, до встречи с тобой мне тоже не хотелось ни с кем целоваться.
– Хорошо. Пойдем дальше. А я тебе что-нибудь обещал?
– Да, но теперь это не имеет значения, потому что ты уже не тот человек.
– Расскажи! Я хочу знать, чем я тебя обидел, помимо моей амнезии.
– Ладно. – Я шумно выдохнула. – Помнишь мой день рождения?
– Да.
– Ты вручил мне носки.
– Носки?
– На день святого Валентина ты подарил мне серьги своей матери. А я сказала, что это слишком роскошный подарок и что лучше бы ты подарил мне носки. Ты сказал: «Носки – это ни капельки не романтично». А еще в день моего рождения ты сказал, что не любишь персиково-сливочное мороженое, хотя в Тилламуке выбрал именно персики со сливками, потому что, по твоим словам, это мой запах. А тут заявил, что духи, которые подарила мне Нилима, нравятся тебе больше, чем мой естественный аромат!
– Что-то еще?
– Да! Ты обещал мне, что больше никогда не будешь танцевать с Нилимой, потому что я ужасно ревновала, когда ты заговаривал о ней! Кстати о ревности – ты совсем перестал ревновать. Раньше ты был ужасно ревнив, а теперь тебе наплевать даже на то, что Кишан со мной заигрывает. Между прочим, он пытается отбить меня у тебя с самого возвращения из Шангри-ла! Раньше ты бы страшно огорчился. А теперь тебе все равно… И это терзало меня со дня твоего освобождения. Я уже рассказывала, что выбрала тебя, а не Кишана. Но Пхет сказал, что с ним я тоже могу быть счастлива и что очень скоро мне придется снова выбирать между вами. В каком-то смысле это неплохо – приятно сознавать, что если я все-таки не смогу быть с тобой и сделать тебя счастливым, то, по крайней мере, смогу осчастливить Кишана, но сейчас я не представляю, что смогу быть счастлива без тебя. – Мой голос сорвался. – И… раз уж мы договорились быть до конца откровенными… мне нравятся твои стихи. Они мне дороже всего, что у меня есть. И я скучаю по тебе. Мне тяжело, больно и мучительно находиться рядом – и при этом не с тобой. Да, вот еще что: та песня, которую ты не смог вспомнить и подобрать… ты когда-то написал ее для меня. А я пообещала… пообещала никогда тебя не покидать.
Я опустила глаза. Когда же набралась смелости взглянуть на него сквозь ресницы, я натолкнулась на изучающий синий взгляд.
Несколько мгновений он молчал.
– Что ж, это было откровенное признание. Полагаю, теперь моя очередь. – Он вздохнул. – Я могу чувствовать, когда ты рядом.
– Что?
– Я хочу сказать, что вообще ничего не чувствую. И оживаю только рядом с тобой. Когда тебя нет, я не могу ни играть, ни читать, ни изучать что-либо, не говоря уже о сочинении стихов. Ты моя муза, стримани. Сдается мне, без тебя мне и жить особо нечем. А раз уж у нас сегодня сеанс откровений, могу сказать со всей определенностью: я, похоже, снова в тебя влюбляюсь. Что до ревности, то это чувство тоже потихоньку возвращается. Прости за носки, мне жаль, что так вышло. Мне сказали о предстоящем празднике в последний момент, а Кишан просто вручил мне какой-то сверток. Как я теперь понимаю, скорее всего, он сделал это нарочно.
Твой запах мне нравится. Теперь мне кажется, что он и в самом деле похож на персики и сливки. Прости за мороженое, но шоколадное с арахисовым маслом и сейчас нравится мне гораздо больше. Я обещаю не танцевать с Нилимой. Ты мне нравишься, я считаю тебя красивой, не веришь – перечти стихи. Я описал тебя. Я нахожу тебя интересной, милой, умной и чувствительной. Даже твой характер мне нравится, хотя и с оговорками. И если бы не страх испытать жуткую боль, я бы с удовольствием поцеловал тебя прямо сейчас.
– Правда?
– Да. Поцеловал бы. Ну что, принимается?
– Да, – еле слышно прошептала я.
– Ты уверена, что я не давал тебе других обещаний? Ты больше ни за что на меня не злишься?
Я помедлила.
– Не совсем… Было еще кое-что. Ты обещал, что никогда меня не покинешь.
– Но я тебя не покидал! Меня похитили. Припоминаешь?
– Да, но ты сам решил остаться.
– Чтобы спасти тебе жизнь.
– Больше так не делай. Я хочу сражаться рядом с тобой!
– Вряд ли я могу дать тебе такое обещание. Твоя жизнь намного важнее моего желания быть с тобой. Но обещаю: останусь с тобой так долго, как смогу. Идет?
– Прямо «Мэри Поппинс» какая-то – «останусь, пока ветер не переменится»! Но сдается мне, это все, на что я могу рассчитывать.
– Есть еще один вопрос, на который мне бы хотелось знать ответ.
– Какой же? – беспечно спросила я.
– Ты еще… любишь меня?
Я посмотрела на его красивое лицо и едва не потеряла голову. Слезы навернулись мне на глаза. Я помедлила всего мгновение, потом кивнула.
– Да, я все еще люблю тебя.
– В таком случае, к черту последствия! – Рен дрожащей рукой взял меня за подбородок и коснулся губами моих губ. Потом обнял меня и привлек к себе. Тихо шепча, он стал целовать меня, придерживая руками за спину.
– Если… не дотрагиваться… до твоей кожи… то все не так уж… плохо…
Он покрыл поцелуями расстояние от моих губ до моего уха.
Я робко погладила его по волосам.
– Тебе больно, когда я дотрагиваюсь до волос?
– Нет. – Он улыбнулся и прижался губами к моему плечу, скрытому под футболкой.
– А если я поцелую, будет больнее?
Я поцеловала его в волосы, спустилась ко лбу и запечатлела несколько легчайших поцелуев на коже.
– Когда ты целуешь мои волосы, мне совсем не больно, но стоит твоим губам коснуться к моей кожи, как начинает жечь. Хотя это почти приятно.
Он криво усмехнулся. Я опустила глаза на его губы, а он сгреб меня в охапку, прижал к груди и снова поцеловал. Поцелуй был страстный и нежный, и я с радостью его вернула. Но скоро – слишком скоро – по его телу пробежала дрожь. Рен захрипел от боли и оторвал свои губы от моих.
– П-прости, Келси, – задыхаясь, выдавил он. – Я… не могу… с тобой…
Я поспешно отпрянула и отодвинулась подальше на кровати. Рен вскочил, выбежал на веранду и сделал несколько глубоких вдохов. Лицо его было белым, как мел, руки и ноги тряслись.
– Ты… поправишься?
Он кивнул.
– Прости, но сейчас мне лучше быть подальше от тебя, – с этими словами он исчез.
Я еще какое-то время сидела, вдыхая запах его подушки. В этот день я больше не видела Рена, но перед сном нашла на своей кровати записку. Всего две строчки: «Кто стерпел бы, в чьем сердце есть любовь и есть отвага явить ее?»[9]
В самом деле – кто?
Мистер Кадам, не оставлявший надежды отыскать ключ к запертой памяти Рена, потратил уйму времени, пытаясь вместе с ним найти отгадку. Рен отнесся к этому с воодушевлением, которого давно ни к чему не проявлял. Кишан пользовался подвернувшейся возможностью побыть со мной наедине. Обычно мы с ним смотрели кино, гуляли или купались.
Когда я проводила время с Реном, мы чаще всего читали или болтали. Он исподтишка разглядывал меня, и его лицо каждый раз озарялось улыбкой, когда я поднимала голову и встречалась с ним взглядом. Очень часто он превращался в тигра и приходил ко мне, чтобы вздремнуть возле меня после обеда. Тогда я могла без страха его обнимать. Он клал голову мне на колени, а я гладила его. Однако Рен больше ни разу не попытался меня поцеловать. Видимо, опыт оказался настолько болезненным, что он не был готов его повторить. А я упрямо старалась не слушать противный голосок в моей голове, спрашивавший, что же я буду делать, если страдания Рена никогда не закончатся.
На протяжении нескольких следующих недель я помогала мистеру Кадаму с расшифровкой пророчества. Вскоре нам стало ясно, что мы должны отправиться в очередной храм Дурги и получить еще два оружия – трезубец и камандалу. Мы с мистером Кадамом вслух зачитывали сведения, которые удалось собрать, а я попутно записывала все самое важное. Во время одного из таких занятий я наткнулась на нечто любопытное.
– Мистер Кадам, в этой книге говорится, что камандалу – это сосуд для хранения питьевой воды, но согласно некоторым мифам, камандалу порой содержал в себе эликсир жизни или святую воду, а потому считался символом плодородия. Здесь даже сказано, будто священная река Ганг вытекает из камандалу. Хм. Мистер Кадам, у нас в доме есть вода из Ганга? В книге написано, будто в большинстве индийских домов хранится сосуд с такой водой, которая считается священной.
Мистер Кадам откинулся на спинку стула.
– У меня воды нет, но моя жена всегда держала дома сосуд с водой из Ганга. Видите ли, Ганг имеет огромное значение для народа Индии. С религиозной точки зрения для индуистов Ганг – это все равно что Иордан для христиан. С экономической он так же важен, как Миссисипи для Америки или Нил для Египта. Индийцы верят в целебную силу Ганга, пепел кремированных умерших принято рассыпать над водами этой священной реки. Когда умерла моя жена, ее прах тоже был развеян над Гангом, и я всегда думал, что и со мной будет так же, но это было очень давно…
