Мето. Остров - Греве Ив
Проходя мимо Промежутка, я думаю о Гаюдаке. Никак не могу понять, зачем он в таком тяжелом состоянии согласился быть нашим провожатым. Когда я делюсь своими соображениями с друзьями, они находят этому объяснение. Клавдий говорит, что у Рваных Ушей не принято показывать свою слабость. Проявлением слабости может воспользоваться любой и бросить вызов тому, кто нездоров, а в случае победы занять его место в иерархии. Поэтому Гаюдак всего-навсего спасал свою шкуру.
За ужином, жуя картошку со сметаной, я вдруг вспоминаю этот вкус: такой же картошкой нас кормили и в Доме. Да и вся остальная здешняя еда как в Доме. Мои друзья лучше меня успели обследовать остров, и я спрашиваю их, что они об этом знают.
— Неужели они воруют готовую еду из кухни Дома?
— Я ведь уже рассказывал о нашем приятеле Черпаке? — отвечает Клавдий. — Мы к нему частенько захаживали в первые дни после побега, когда ты был еще между жизнью и смертью. Остальные члены общины относились к нам враждебно, а кухня была нашим убежищем. Повар никогда не оскорблял нас и даже охотно рассказывал о космачах. Мы за это время перечистили гору овощей и передраили кучу котлов. Жили мы с ним душа в душу, и он развлекал нас всякими историями. В конце концов это стало раздражать космачей, и они отправили нас работать на берег, а там, как тебе известно, народ не слишком разговорчивый. Так вот. Черпак был похищен Рваными Ушами для выполнения той же работы, которой занимался в Доме. Сам он считает себя военным трофеем. Он ведь очень хороший повар. Раз в неделю он составляет перечень продуктов, которые ему понадобятся, и «охотники» устраивают рейды для их захвата. Они потрошат мешки с овощами на продовольственных складах, расположенных на подъезде к Дому, растаскивают кроликов и кур. Они идут даже на расхищение кладовых в самом Доме. Но об этом ты наверняка знаешь.
Слушая рассказ Клавдия, я думаю о впечатляющем количестве медикаментов на полках в Промежутке. Эти запасы тоже происходят из Дома. Такое регулярное воровство всем кажется вполне естественным. Но ведь это странно. Не могу понять, почему Цезари не усилят охрану. Я же знаю их: когда речь идет о том, чтоб защитить свои секреты или помешать детям бродить по ночам, Цезари проявляют чудеса изобретательности. Я начинаю подозревать, что Рваные Уши чем-то полезны Дому, что они играют на острове какую-то важную роль. Они нужны для некоего равновесия. Мне пока что непонятен его смысл, но я уверен, что так оно и есть. Быть может, они нужны в качестве противников для тренировочных боев с солдатами, чтобы те поддерживали хорошую боевую форму на случай настоящих войн на континенте? Мне кажется, я не пойму этого, пока не найду ответа на вопрос, который не дает мне покоя со дня моего первого разговора с Клавдием после побега: почему солдаты похищают тела своих противников после боя? Что они с ними потом делают?
После ужина я вижу, как Марк с Финли жестами о чем-то спорят. Ко мне подходит Клавдий, отводит в сторону и шепчет:
— Я залез к себе в нишу, потихоньку растолок одну таблетку между камнями, собрал порошок в бумажку и всыпал его себе в стакан за ужином. Ты ничего не заметил?
— Нет, друг мой. Ты великий конспиратор.
— Мето, последи за мной сегодня вечером. Вдруг я начну засыпать на ходу и вообще вести себя странно. Надо, чтобы никто ничего не заметил. Нельзя привлекать внимание Рваных Ушей, да и наших друзей тоже.
— Конечно. Но мне показалось, что ты сказал об этом Финли.
— Сказал, но не все. У него и без того неприятностей хватает.
— Сейчас он много не наболтает, так что мы не слишком рискуем.
Мы не выдерживаем и прыскаем со смеху.
К нам подходят наши приятели. Настроение у них приподнятое. Я ищу глазами Тита. Во время мятежа мы были близкими друзьями. Теперь все иначе. Вон он, среди Кабанов. Каждый вечер его новые товарищи устраивают шумные потасовки. Остальные либо поддерживают, либо освистывают их. Они делают все, чтобы обратить на себя внимание. Другие кланы ведут себя сдержанней. Беркуты тоже затевают бои, но это поединки, и они не сопровождаются громкими возгласами. Филины, Гадюки и Куницы садятся в кружок и беседуют. Вожаки кланов решают, кому дать слово. Я замечаю, что в каждой группе один из участников стоит на коленях и без конца вертит головой, поглядывая, что происходит вокруг: не иначе, все они боятся слежки и прослушивания со стороны другого клана. Я покидаю моих товарищей и подхожу к Страшняку — он, по обыкновению, держится особняком.
— Мы можем продолжить наш разговор?
— О чем ты хочешь узнать?
— Как ты тут оказался?
— Я ждал этого вопроса. Но для начала два предупреждения. Во-первых, не прерывай меня, прибереги свои вопросы на следующий раз; а во-вторых, скажу тебе прямо: я не могу открыть тебе всего. Некоторые сведения не должны просачиваться за пределы Первого Круга. Хотя сегодня я вне игры, но у меня есть определенные обязательства по отношению к общине.
Страшняк замолкает. Нет, я не буду сейчас оспаривать его убеждений, даже если я с ним не согласен. Кто они такие, чтобы решать, можно или нельзя открывать правду? Но я уже ему очень признателен за то, что он согласился рассказать мне часть этой правды. Ну а за остальным я приду в другой раз. Страшняк закрывает глаза, будто для того, чтобы лучше вспомнить подробности, и начинает рассказ монотонным и бесстрастным голосом:
— Я родился лет на шесть раньше тебя, и мои первые воспоминания связаны с появлением в Доме. Побывав на континенте, я убедился, что обрывки воспоминаний о моей прежней жизни были скорее искусственным построением моей памяти. Знай, что большой мир, окружающий нас за морем, сильно отличается от наших представлений о нем. Но я не вправе говорить с тобой об этом сейчас.
Я провел в Доме четыре года, и ни разу меня не наказывали отправкой в холодильник. Меня определили как тип П, так помечали покорных детей, которые всегда послушно делают, что им велят. После того как моя кровать хрустнула, я понял, что существует два Дома, два параллельных мира, и второй Дом — это отражение первого: в нем тоже есть спальни, спортивные залы и классы, есть даже Цезари. Нам был предоставлен выбор нашей будущей жизни. Нам показали, как живут слуги и как — солдаты. Я увидел, что слуги живут впроголодь, недосыпают и надрываются от тяжелой работы. Я содрогнулся при виде грязных соломенных тюфяков, на которых они спят вповалку, в ужасной тесноте. Мне показали огромные кольца у них в ушах. За эти кольца начальник дергал со всей силы, если слуга проявлял нерасторопность. Ну а солдаты… я видел операции, которым подвергались в больнице солдаты, видел, как мучительно потом они приходили в себя, но тогда меня привлекли некоторые стороны их жизни: погоня за живущими под землей грабителями, бои без правил, инч без доспехов и еда без ограничений. Это показалось мне тогда увлекательной игрой, полной опасностей. От нас поначалу скрывали, чем нам предстоит заниматься на континенте, и мы понятия не имели, какие пилюли нам придется глотать, чтобы стать равнодушными и не чувствовать боли. То и другое стало причиной безвременной смерти многих моих тогдашних товарищей, а погибли они при обстоятельствах, которые до сих пор мне не совсем понятны. Среди нас были и дети. Сначала предполагалось, что они будут обычными малышами в Доме, какими были ты и твои друзья. Однако операция, которая должна была уничтожить их воспоминания о прежней жизни в семье, прошла неудачно и затронула соседние зоны головного мозга, в результате чего эти ребятишки оказались не способны к обучению. Таких детей направляли прямо в солдаты. Этих мальчишек накачивали особыми наркотиками, чтобы сделать из них убийц. Из-за травмы мозга ими легче было манипулировать, а физической силы от таких солдат и не требовалось. На них было больно смотреть, но мы не успевали к ним привязаться, поскольку жизнь их была очень короткой.
После мучительной операции по пересадке костной ткани (если операция прошла успешно и не вызвала ни инфекции, ни отторжения) солдаты какое-то время были счастливы. Мы чувствовали себя неуязвимыми. Все прочие при виде нас склоняли головы; казалось, даже Цезари нас боятся. Мы учились обращаться со смертоносным оружием. Мы рисковали жизнью, зато вечером хвастались друг перед другом нашим геройством. Но постепенно началась работа, для которой мы были предназначены, и жизнь перестала казаться нам столь прекрасной. Мы видели, как мучаются и умирают наши товарищи, а потом в минуты просветления вспоминали о наших жестоких и бессмысленных поступках. Несколько месяцев назад мы даже не думали, что на такое способны. Мало-помалу по поведению многих из наших братьев стало заметно, что они хотели бы как можно скорее покончить с такой жизнью; некоторые стали злоупотреблять специальными «таблетками для храбрости». Однажды я задумался о побеге, и мне удалось оставаться в живых достаточно долго, чтобы осуществить свой замысел. Я знал, что не могу рассчитывать на новую жизнь на континенте. Меня пристрелили или забили бы насмерть, не дожидаясь, пока я сдамся. Но я рассудил так: если я останусь на острове, то моя измена хотя бы кому-то принесет пользу, ведь я смогу предоставлять информацию Рваным Ушам. Правда, осуществить мой план было не так-то просто, ибо мне понадобилось войти в доверие Первого Круга. Они велели мне убить одного из моих боевых товарищей, чтобы доказать свою преданность. Недолго думая, я совершил убийство: моей жертвой стал солдат, который много раз говорил о желании наложить на себя руки. После этого я смог начать новую жизнь. Благодаря моим советам Рваные Уши смогли лучше защититься от людей из Дома. Я постепенно завоевывал положение и дошел уже до третьего круга. Но два года назад я вышел в отставку: во время «охоты» или боя я подвергал очень большой опасности своих новых товарищей, потому что мои кости и мышцы страшно болели. Сегодня я уже мало на что годен и не могу оставаться в стоячем положении больше часа. Чувствую, как старость с каждым днем подкрадывается все ближе. Мне двадцать лет, Мето. Близится мой конец.
