Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Локон Афродиты
Медузия Горгонова достала из-под стола черный чемодан и водрузила его на стол. Все уставились на металлические полосы с рунами. Полосы, выкованные в кузнях титанов из отличной стали, были промяты внутрь, так что казалось – внутри чемодана абсолютная сосущая пустота.
– Начнем прямо сейчас! В этом чемодане находится редкое потустороннее существо! Нечто такое, о чем большинство из вас едва ли слышало. Да-да, Шурасик, не надо улыбок! Поверь, в чемодане совсем не то, о чем ты подумал. Не призрак пустот египетских пирамид, который высасывает тела грабителей и превращает их в охранные мумии. Ведь у тебя возникла именно эта мысль, когда ты увидел руны и согнутые полосы? – усмехнулась Медузия.
Шурасик, помедлив, кивнул. Волосы доцента Горгоновой насмешливо зашипели.
– Итак, пятикурсники! – продолжала Медузия. – Сейчас я уйду, закрыв за собой дверь, и сяду в коридоре на стуле. Со мной любезно согласился поскучать Поклеп Поклепыч. Ровно через три минуты после моего ухода чемодан откроется… Аудиторию покидать нельзя. Тот из вас, кто слабовольно выскочит в коридор ко мне и Поклепу Поклепычу – а дверь заговаривать я не стану,– будет считаться провалившим экзамен. Ваша задача – суметь продержаться в аудитории шестьдесят минут. Узнать о том, что они истекли, вы сможете по песочным часам. Вопросы есть?
– Есть! А на помощь нам с Ванечкой звать можно? – деловито поинтересовалась Лиза Зализина.
– Вам с Ванечкой все можно. Боюсь, однако, что я все равно не встану со стула! Если будет совсем страшно, возьметесь за ручки и выйдете в коридор! – любезно ответила Медузия.
Зализина язвительно заулыбалась. Это была та самая улыбка, после которой Лизку всегда начинало колбасить.
– Вот видишь, Ванечка! Нам никто тут не желает добра! Я это всегда подозревала! – сказала она звенящим голосом.
– Зализина! Уймись, а? И без тебя тошно! – тихо сказал Валялкин, ловя на себе издевательские взгляды с последних парт, за которыми сидели некромаги.
Доцент Горгонова сухо кивнула, коснулась перстнем руны на ручке чемодана и вышла из аудитории. Дверь за ней плотно закрылась.
– Три минуты! Баррикады, быстро! – заорал Ягун.
Опрокинув свою парту, он потащил ее в угол. Сообразив, что он собирается делать, к нему присоединились Ванька, Семь-Пень-Дыр, Тузиков, Гломов, Глеб Бейбарсов и Жикин. Они хватали парты и громоздили их одна на другую. Баррикада росла быстро, и минуту спустя была уже в полтора человеческих роста. Слабые места баррикады – сочленения парт – укреплялись досками из шкафа и стягивались брючными ремнями. Перед партами, точно противотанковые ежи, были разбросаны скамьи и стулья. Часть скамей была перенесена за баррикаду, чтобы в случае необходимости использовать их для метания. Разумеется, против нежити это слабая защита, но все же лучше, чем ничего. К тому же получить по голове скамьей, запущенной с помощью Пращус катапультус, никакой нежити не будет приятно. Всем известно, что даже крошечный камешек, заговоренный перед броском катапультусом, пробивает танковую броню.
Чемодан продолжал стоять на столе у Медузии. Таня,
находившаяся к нему ближе остальных, видела, как одна за другой погасают его защитные руны. Змейка затухающих рун бежала по стальным полосам, начиная с крайней.
– Время истекает! Прячьтесь! – крикнула она.
Все кинулись к баррикаде.
– Ванечка, любимый! Спаси меня! У меня кружится голова! Ах! – воскликнула Зализина и, картинно взмахнув руками, стала падать.
Ванька был поставлен в двусмысленное положение. Или позволить Лизе удариться затылком об пол, или подхватить ее. Разумеется, как вечный идеалист, он выбрал второй вариант.
– Зализина! Вечно ты… Ну сколько можно! – сказал он.
– Ах! Ты мой герой! Если ты бросишь меня – я умру! – произнесла страдальчески Зализина, обхватывая руками его шею.
Ванька, виновато поглядывая на Таню, потащил страдающее бревно за баррикаду.
– Лучше бы за ногу, бумкая головой об ступеньки! Именно так Кристофер Робин обычно таскал Пуха, – сказала Таня.
К Зализиной в последнее время она относилась гораздо терпеливее. На больных не обижаются. Над контужеными не смеются. К тому же Лизка действительно была из тех, кто любит пострадать в свое удовольствие. Фантазия, что чудовище разрывает ее на глазах у Ванечки, а она успевает бросить ему свой перстень на память, была одной из ее коронных. Именно ее она прокручивала в воображении, засыпая вечером.
Обогнув баррикаду, Ванька посадил Зализину на скамью. Стоявшая рядом со скамьей Лоткова посмотрела на нее так кисло, что Лиза сразу взвилась:
– Отвернись, хорошенькая ты наша! Не для тебя страдаю!
Лоткова покрутила пальцем у виска и отвернулась.
С большим трудом вырвавшись из борцовского захвата Зализиной, Ванька вновь покинул баррикаду и остановился у входа, снаружи, где, кроме него, находились еще Ягун, Танька и Шурасик. Теперь от чемодана их отделяло метра три. Это были три метра смерти, на которые никто не решился бы приблизиться.
Шурасик пристально разглядывал чемодан, держал наготове перстень и бормотал себе под нос, просчитывая варианты:
– Тень божества инков, пожирателя плоти? Мертвяк-ногтевик? Дух взбешенной домохозяйки? Обманутый джинн? Оборотень-убийца, сброшенный с Тарпейской скалы, вырастающий всякий раз из сухой берцовой кости? О небо, что она туда засунула?
– Тань, не стой здесь! Брысь за баррикаду! – предложил Ванька, пытаясь загородить ее.
– Ну уж нет! Вы-то с Ягуном почему не прячетесь?
– Мы это мы. Мы хотим понять, что там в чемодане. С другой стороны баррикады не видно, – пояснил Ванька.
– Если вы это вы, то я это я, – сказала Таня и, отстранив Ваньку, осталась рядом.
Последняя руна погасла. Чемодан дрогнул и открылся с сухим щелчком, похожим на звук сломавшейся кости. И это все. Пока ничего больше не происходило. Нервы у всех были натянуты, как леска у египетского рыбака, который вместо рыбы случайно подцепил крокодила.
Повисла тишина, в которой слышны были лишь всхлипывания Дуси Пупсиковой и визг Верки Попугаевой.
Первым вскинул руку с кольцом Шурасик, за ним и остальные. Теперь на чемодан было нацелено около трех десятков перстней. Руки у многих дрожали, рискуя послать искру не в чемодан, а в лоб рядом стоящего. Только некромаги сохраняли внешнее спокойствие. Глеб Бейбарсов по-прежнему поигрывал тросточкой, хотя Тане казалось, что он делает это не так непринужденно, как обычно.
– Спокойно! – сипло, точно горло ему перехватили удавкой, сказал Шурасик. – Никаких лишних заклинаний! Не надо паники! Умоляю: ни одной искры без приказа!
– Почему? Может, шарахнуть на всякий случай Гломусом вломусом ? Чего ж он не вылазит-то? – кровожадно предложил Гуня.
– Никакой магии! Только после меня! – сухо сказал Шурасик.
В обычное время к нему не слишком прислушивались. Теперь же, когда запахло реальной опасностью, авторитет Шурасика вырос до небес.
Гломов с сожалением пожал плечами:
– Ну как хочешь! А то я бы этот чемоданчик мигом сплющил!
– А потом то, что внутри, сплющило бы тебя! – заметил Шурасик.
Чемодан едва заметно шевельнулся. Послышался неясный звук. Наружу побежала тонкая струйка дыма. Сплетаясь в таинственные знаки, кольца дыма повисали в воздухе. Одна из рун приблизилась к Тане.
Она осторожно втянула носом воздух и ощутила нечто дурманящее, горьковатое. Голова у нее закружилась. Ей почудилось, что она увидела коленопреклоненного Ваньку. Голова его лежала на плахе, а над ним с топором в руках в красной рубахе застыл зловещий человек – жуткое существо с лицом, покрытым гробовыми холстами. Холсты стали прозрачными, и Таня увидела, что у существа лицо прошито черными нитками: одна половина – Пуппера, а другая – Глеба Бейбарсова. Топор медленно поднялся, и вот уже выщербленное лезвие несется к шее.
Таня вскинула перстень, чтобы пустить Искрис фронтис, но Ягун схватил ее за плечи и дернул назад.
– Отпусти меня! Там Ванька! Ты что, не ви…
– Ванька здесь!.. Я здесь! Со мной все хорошо! Успокойся! – услышала она голос.
Таня рванулась и поняла, что наваждение рассеялось. Человек со сшитым лицом исчез. Последней растаяла плаха. Мир постепенно возвращался в прежние границы и пределы.
– Не вдыхайте этот дым! Это все из-за дымной руны, которую я вдохнула, – сказала она, опуская кольцо.
– На что это похоже? – деятельно спросил Шурасик.
– На руну… Ты что, не видел?
Шурасик поморщился.
– Я не о том. Я имел в виду: на что похож запах?
– На восточные ароматические палочки и масла.
Шурасик помрачнел.
– Это скверно! Держите кольца наготове! – приказал он.
На короткое время Шурасик задумался и распорядился:
– Позовите кто-нибудь Попугаеву! Эй, Жикин, ты меня слышишь? Займись!
– Попугаева в истерике! – донесся из-за парт голос Жикина.
