Вадим Чирков - Слямбу катамбу нок! или Прключения первобытного выдумщика
— Тут тигр заметил, — продолжил он, — что тень его стала прямо на глазах…
— Чернеть… — не выдержал кто-то.
— Чернеть… — добавил второй.
— Чернеть… — хором сказало племя.
Но следующие слова по праву принадлежали вождю. И он произнес их, подняв голову и возвысив голос:
— И ВОТ ПЕРЕД ТИГРОМ СТОИТ НА ЧЕТЫРЕХ ЛАПАХ ЧЕРНЫЙ, КАК НОЧЬ, ГИБКИЙ, КАК ЗМЕЯ, ЗВЕРЬ СО СВЕРКАЮЩИМИ ГЛАЗАМИ!
— "Эй, тень! — крикнул тигр, но в его голосе не было уже прежней уверенности, потому что черный зверь был никак не меньше его. — Эй, тень…" — сказал он еще неувереннее и не смог добавить ни одного слова.
— "Я больше не тень, — прорычал, подтвердив его опасения, зверь, Он потягивался и разминал могучие лапы. — Я больше не тень. Если хочешь обратиться ко мне, зови меня пантерой — такое я выбрала себе имя".
— "А-а… как же я? Без тени?"
— "Заведешь себе другую. Посидишь на солнышке, может, она и появится… А я пойду поохочусь. И напьюсь вволю воды. Ведь пока я была твоей тенью, в меня не попало ни кусочка мяса, ни капли воды, хотя живот мой после твоей еды безобразно раздувался…"
И пантера ушла. А тигр остался там, где стоял.
И НА ЗЕМЛЕ СТАЛО НА ОДНОГО ХИЩНИКА БОЛЬШЕ.
За то время, когда пантера была тенью тигра, она ужасно проголодалась и теперь разрывает на части всякую тварь, какая попадается ей на пути…
После этих слов вождя наступило молчание. Все, довольные тем, что поучаствовали в рассказе, переглядывались и улыбались. И смотрели на гостей, ожидая отклика.
Вождь спросил первый:
— Ну, что вы скажете, наивные чужеземцы, о тех, что шли с вами вместе? О тех, что то крались за вами, то бежали сбоку, а то лежали — вот где ужас! — рядом? Их было три — они могли договориться о чем угодно! Теперь-то вы знаете, с кем имеете…
Вождь не успел еще договорить, как Напролом рявкнул:
— Если бы моя тень позволила себе такое, я бы утопил ее! Набрал бы побольше воздуха, нырнул в воду и не вынырнул до тех пор, пока бы она не задохнулась!
— Я думаю, — произнес неуверенно Хоть-Куда, — тигр слишком уж… Разве тень может быть полосатой? А вдруг ее в самом деле закусали блохи? Я имею в виду теней блох…
— А ты? — спросил вождь у Дума. — Что ты скажешь?
— С этого памятного дня, о вождь, — ответил Дум, — мы будем осторожны со своими тенями. Вон они, оказывается, какие! Ты открыл нам глаза. Чего только не узнаешь в пути!..
Вождь кивнул.
— Самого главного вывода вы так и не сделали. Слушайте же! Чтобы больше не дразнить свою тень, зная, кто из нее может получиться, мы предпочитаем с некоторых пор стоять, нежели бежать, сидеть, нежели стоять, и лежать, нежели сидеть. Короче говоря, мы — племя Лежебок. Дошло ли до вас то, как остроумно мы справились с задачей?
Напролом и Хоть-Куда посмотрели сперва друг на дружку, потом — на Дума.
— Дошло, — ответил он за всех.
— Мы принимаем вас на ночлег, чужеземцы! — Вождь хлопнул ладонью по земле. — Но когда вы будете укладываться спать, все равно привяжете свои тени к себе — мало ли что может прийти им в голову, когда повсюду на земле будет темно! Или вдруг ваши одичавшие в дороге тени, — вот его, например, он показал на Хоть-Кудая, — подскажет что-то нашим…
Когда Солнце было уже готово нырнуть за горизонт, зажглись костры. Был ужин, все ели мясо оленей, которых охотники племени, единственные нележебоки, отбили от стада и загнали в глубокий овраг.
Вождь ел за троих, объясняя, что делает это намеренно: толстой, мол, его тени будет не до прыжков, и она на него не нападет. Окружение с ним соглашалось. Тем же, кто тоже хотел хорошенько набить живот, он говорил, что тощая тень не осмелится прыгать на человека, она выберет дичь поменьше…
Чужеземцы понравились вождю, но на ночь он приставил к хижине, где они улеглись спать, часовых, которым было строго наказано — следить всю ночь за всеми щелями и исколоть копьями ту тень, что попытается вылезти наружу. То же самое сделать и с той тенью, что попытается пролезть в хижину — возможен сговор теней ради ночного преступления. Ведь они с темнотой одного роду-племени…
Трое наших путешественников улеглись на пол, мягко устланный сухой травой, попытались уснуть, но не смогли. Слишком много накопилось впечатлений. Люди-деревья, люди-тигры, люди-воины… И этот чудной музыкант, который что ни придумает, получается оружие. Неужели все люди такие… такие замысловатые?!
Ворочался Дум, ворочался Напролом, не находил себе места Хоть-Куда. Наши путники думали сейчас примерно одинаково: "Куда как проще, если бы все-все были внуками одной Горы. Здесь всё понятно: вот Гора, вот дух Горы Тарарам, вот Бабай, дух темных закоулков, вот шаман Шито-Крыто…"
— Ой, Дум, — пожаловался вдруг Хоть-Куда, — что-то меня сбоку щекочет!
— Мышь, наверно, — ответил Дум, — или жук.
— А что если это шевелится подо мной тень? — почему-то зашептал Хоть-Куда. — Я ее придавил, а она хочет из-под меня выбраться?
— Моей тени тоже, кажется, не спится, — подал голос и Напролом. — Вдруг ее позвали из-за стены? Она все время шуршит. Это тень, я знаю!
Надо было что-то делать.
— Вот что, — сказал Дум, — мы ведь не Лежебоки, мы сейчас люди-путешественники. И наши тени — а мы их таскаем за собой целыми днями — так устают, что, когда мы ложимся спать, валятся рядом с нами и дрыхнут до утра. Ну-ка прислушайтесь — ни звука, правда?
Напролом и Хоть-Куда замерли и прислушались. Вокруг была тишина. И тогда, успокоенные разумными словами Дума и тишиной, они быстро уснули. А Дум еще поворочался некоторое время и тоже уснул.
УЩЕЛЬЕ ЧИХАСТИКОВ
Из ущелья тянуло холодом, оттуда спешила, прыгая по камням, неширокая прозрачная речка. На узких берегах речки змеились пробитые в каменной осыпи козьими и другими копытами тропки. По одной из них и шли наши знакомые: впереди воин Напролом с копьем в правой руке и луком за спиной, за ним — Хоть-Куда и последним — Дум.
Все трое все чаще задирали голову к вершинам гор, задевающих облака, или останавливались послушать неумолчную воду. Холодные брызги достигали их ног и заставляли вздрагивать. В речке то тут, то там выпрыгивали рыбы.
Один поворот, другой… Ущелье не кончалось, оно становилось все уже, все темнее, все холоднее.
На высоких, отвесных стенах ущелья по обе стороны речки росли, прижимаясь к камню, невысокие деревья, со скал порой срывались большие, серые, как камень, птицы и, вскрикивая и рождая целые россыпи эха, парили над тремя людьми, невесть как попавшими в их мрачную теснину. Далеко-далеко вверху синели меж вершин гор клочки неба.
А вдруг это ущелье и есть Край Земли? — было в головах у всех троих. — И где-то за поворотом их ожидает Бездна? Очень похоже на то…
Вот еще один поворот; здесь тропинка подходила к самому подножию горы, нужно пройти по ней, держась за серый камень руками.
— Ступай, Дум, — распорядился Напролом. — Но только оставь нам свою сумку.
Дум послушался. Шаг, другой — и он скрылся за стеной камня. Хоть-Куда взялся за выступ, заглянул за него, да так и застыл, не трогаясь ни туда, ни сюда.
— Дай посмотреть, — сказал Напролом. — Он уже ТАМ? — Верзила, кажется, имел в виду Бездну.
Хоть-Куда обернулся к товарищу, и Напролома поразили его расширившиеся от страха глаза. Он ступил в сторону, попал ногой в холодную быструю воду и увидел, что так напугало охотника — за поворотом перед Думом стояли три воина, направив на него длинные копья.
Воин оглянулся. И сзади него — откуда они взялись? — загородили их отход четверо с копьями наготове. И за речкой, на противоположной стороне застыли люди, поднявшие копья.
— Мы всё поняли! — крикнул Дум. — Смотрите! — Он воткнул свое копье острием между камней. Напролом и Хоть-Куда сделали то же самое.
Один из воинов, стоявших впереди, взял копье Дума, два других тоже перешли в руки чужаков. Только лука на плече верзилы никто не тронул, не распознав, наверно, в нем оружия. Однако Дум успел заметить, что Напролом сломал свою боевую стрелу у самого наконечника, а наконечник спрятал в кулаке.
Им подали знак идти вперед.
Через короткое время все повернули направо, перед ними открылся отрог ущелья, широкий, тоже с речкой, на берегах которой росли деревья. Здесь все было освещено Солнцем.
Пленники увидели черные отверстия пещер в подножии гор и множество людей возле них. Всё здесь походило на их дом, только люди, бегущие к ним, были чужие.
Как и везде, где они уже побывали, навстречу им вышел вождь — здоровенный, с толстым носищем мужчина в богатой шкуре горного барса через плечо. Он осмотрел незнакомцев, заинтересовался луком за спиной Напролома и сделал знак своим, чтобы ему подали загогулину.
— Для чего это? — спросил он.
— Это гусля, — поспешил с ответом Дум, — она издает приятные звуки. Мы слушаем их, когда грустим по дому.
