Ольга Златогорская - Виноватых нет
«Классная» махнула рукой и удалилась.
Надо выяснить, наконец, про эту драку. Ведь спросят, и не раз. А пока можно перекусить…
Когда я вернулась в раздевалку, на наших крючках висело всего три куртки. Причем одна светло-серая, а другая явно маловата для меня-Сельцова. Я быстро оделась и пошла домой.
Для конспирации решила заложить дугу через парк. Конечно, за мной никто не следит, но мало ли что.
Солнце пряталось за облака, и воздух сразу остыл, приобрёл зимнюю прозрачность. Сырой ветер забирался за воротник. Ну вот, осень заканчивается, превращаясь в слякотное межсезонье. Я втянула голову в плечи и ссутулилась. Фигура Сельцова оказалась хорошо приспособленной для этого. Сумка на длинном ремне болталась почти у колена. Подтянуть ремень, что ли?
— Игорь! — приглушенно позвали из кустов. — Рули сюда, чувак!
Я оглянулась. В кустах за скамейкой кучковалась компания парней. Наверняка курят. В нашей школе можно нажить крутые неприятности, если курить, не скрываясь. Даже не в школе и во внеурочное время. Как говорят учителя, честь гимназии и всё такое.
Я-Сельцов подошла к парням, и сразу же увидела Тихонова. Сначала я не успела испугаться, а потом вдруг поняла, что совсем его не боюсь. Сейчас он был ниже меня ростом и смотрел без угрозы. Вокруг него стояли парни, кажется, девятиклассники. Они неторопливо протягивали ладони для рукопожатия и бормотали: «привет», «здоро́во». Я старалась отвечать с тем же невозмутимым выражением лица. Выходит, мы знакомы, и мне полагается знать их имена. Не проколоться бы.
Один из них уверенным жестом протянул мне сигарету. Он не сомневался, что я курю. Пришлось взять. Другой парень щелкнул зажигалкой. И, пока я в панике решала, что делать дальше, тело сработал само, и я глубоко затянулась. И тут же испугалась. Ведь когда парни рядом курят, мне всегда противно. Но оказалось — ничего, терпимо. Голова мягко закружилось.
Один из парней спросил:
— На тренировку придёшь сегодня?
— Вряд ли, — ответила я-Сельцов. На самом деле я, конечно же, не собиралась ни на какую тренировку. Я даже не знала о её существовании.
— Что так?
— Дела.
— А-а-а… — понимающе кивнул парень, и больше ничего не спрашивал.
Мальчишки криво ухмылялись, обсуждали незнакомых мне девчонок. Потом упомянули Таньку из Совета.
— Кобыла бешенная, — сказал тот пацан, который угостил меня сигаретой. И все сдержанно зафыркали. Сами как кони.
— Да, нет у нас девок нормальных, — хмыкнул невысокий парнишка с немытыми волосами.
Я подумала, что ему в подруги подойдёт швабра, но ничего не сказала. Снова затянулась сигаретой. От табака першило в голе, хотелось сплюнуть. Тихонов кивнул на меня:
— Вот в его классе одна блондинка есть. Бровки домиком, губки бантиком. Кукла безмозглая. И, гляньте-ка, отличница.
— Это ты про кого? — как можно спокойнее спросила я-Сельцов.
— Про Азарову.
— А почему блондинка-то? — удивилась я. — Она тёмно-русая.
— Потому что тупая.
— Тупые не учатся на пятёрки.
— Ставят пятёрки, потому что её отец подрулил к учителям, — злобно ответил Тихонов. — Кружок ведёт дебильный. Типа, бесплатно. Вот ей оценки-то натягивают.
Я хотела заспорить, но перед глазами встал сегодняшний день. И я промолчала, неожиданно задумавшись: а может, и правда ко мне относятся как-то не так? Неужели это из-за отца?
— Чего ты психуешь? — добродушно спросил один из парней.
— Ненавижу таких, — Тихонов сплюнул. — Папашка критик да писатель, за его спиной она вся из себя в шоколаде. А попробовала бы на моём месте…
«Не надо», чуть не сказала я. Хватит с меня места Сельцова. И заступилась за себя:
— Ладно тебе. Нормальная девчонка.
— Запал на неё, да? — хохотнул молчавший до этого худой мальчишка и выбросил докуренную до фильтра сигарету.
— Запал — не запал, какая разница, — рассердилась я и повернулась к Тихонову. — Ты слухов каких-то левых насобирал и уши развесил. А я с ней в одном классе учусь и ничего такого не замечаю.
— Значит, ты слепой, — резко ответил Тихонов.
— А может, ты видишь то, чего нет? Как это называется — галлюцинации? — усмехнулась я. В теле Сельцова препираться с Тихоновым оказалось абсолютно комфортно. На своём месте я бы давно уже или убежала, или замера от страха. А сейчас… Я поняла, что меня не пугает даже драка. Тело Игоря было сильным, быстрым и умелым. В трудный момент на него можно рассчитывать.
Но до драки не дошло.
— Пацаны, хорош, — быстро встрял тот парень, которого я назначила другом швабры. — Не хватало ещё разругаться из-за какой-то дуры.
— Я и не собирался, — буркнул Тихонов.
Надо же, он боится Сельцова! Пустячок, а приятно.
Моя сигарета почти догорела.
— Ладно, парни, пока, — сказала я как можно солиднее. — Увидимся.
Кивнула всем сразу, выбросила окурок и вылезла из кустов на дорожку.
До дома я добралась без приключений, а там сразу же бросилась мыть руки.
— Ты куришь? — удивился папа.
— Это он курит, — я старательно намылила лицо. — А мне отдуваться приходится.
— Ну и не курила бы, — отозвался Игорь-я из коридора.
— Твои дружки не поймут.
— А, ты думала, мне по какой-то другой причине курить приходится?
Вот смех-то! Я представила себе компанию Тихонова, в которой каждый курит, чтобы другие принимали за своего. А если бы не боялись друг друга, не пришлось бы сосать тошнотворную гадость. Надо будет сказать это Машкиным знакомым, а то они из себя взрослых корчили, прокурили мне всю одежду. Да и дымом пришлось подышать. А я, как дура, стояла и делала вид, что мне по барабану…
Папа спросил:
— Что было в школе?
— А как же правило Бабы Яги? — прищурилась я.
— Какое правило? — удивился Игорь-я.
— Сначала напои, накорми, а потом расспрашивай! — процитировала я. — Первый закон гостеприимства!
— Пошли уж, знаток фольклора, — улыбнулся папа. — Обед готов.
Пока мы ели, он больше не задавал вопросов. И, только вручив по кружке чая, попросил:
— Рассказывайте.
У меня вдруг пропало желание что-то говорить. Так бывает: вдруг понимаешь, что все мысли и чувства словами не передать. Что получится враньё, как ни старайся. И я «перевела стрелки»:
— Пусть Игорь расскажет. Ему, кажется, понравилось.
Игорь-я пожал плечами, улыбнулся и наклонил голову к плечу. Жест совершенно не мой. И одежду он носить не умеет. Майка выбилась сзади из джинсов, а он и не замечает.
— А тебе? — не отставал папа.
— А мне — нет, — отрубила я. Получилось неожиданно резко.
— Почему? — отец сел напротив, упёрся локтями в стол, положил подбородок на сцепленные пальцы. Так он слушает, когда студенты говорят что-то интересное.
— Папа… — я не знала, как начать. — Я всегда думала, что учителя относятся к нам по заслугам. Я учу уроки, мне ставят пятёрки. А некоторые (я покосилась на Игоря-себя) не учат и получают двойки. Это справедливо. Но получается не так. Вот я сегодня вместо Игоря ответила, как всегда. И вместо пятёрки меня носом в лужу сунули. А Игорь только бормотал, что у него голова болит, и все вокруг него прыгали, никому в голову не пришло ставить ему, то есть мне, двойку. При этом никого не волнует, болит ли голова у Сельцова. Или у Темлякова. И у Клецко, и Булатовой, и даже у Рябовой. Почему? Из-за тебя?
— Господи, я-то здесь причём? — удивился папа.
— Ходят слухи, что ты к учителям подмазываешься. Кружок специально взял, чтобы они мне оценки натягивали!
Папа захохотал.
— Ой, не могу, — он вытер набежавшие слёзы. — И кто это сказал?
— Да есть один… И остальные с ним согласны, — буркнула я. Раз папа смеётся, значит, он точно ни при чём.
— Ребята, вы уже большие, — папа стал серьёзным и по очереди посмотрел на нас. — Должны понимать, что, общаясь с другими людьми, вы постепенно, день за днём, создаёте о себе не только впечатление. Вы создаете ожидание.
Последнее слово папа произнёс с нажимом.
— Вот смотри. Ты ведёшь себя, как отличница, и от тебя ждут, что ты и дальше так будешь себя вести. А ты, — папа повернулся к Игорю-мне, — обычно ведёшь себя как угрюмый и малоспособный парень. Если я правильно понял, люди ждут от вас, вернее, ваших тел, именно такого поведения. А видят другое. Умом они, конечно, ищут объяснения, но в душе остаётся осадок, словно вы их обманули. А как относятся к обманщикам?
— Тогда они должны на нас обоих одинаково наезжать, — не согласилась я.
Папа вздохнул:
— К сожалению, людям свойственно относиться к другим предвзято. Они быстро понимают, на кого можно сливать отрицательные эмоции, а на кого — нет. На отличника нельзя. Не принято. Зато на неважного ученика и покричать можно, и на смех его выставить.
Я вспомнила английский. Как Зинуля специально ко мне по-русски обращалась, чтобы все, даже самые тупые, поняли, что мой ответ — неправильный. И ведь Игорь ожидал чего-то подобного. Не зря же сказал про птичку на иве… Но что-то мешало согласиться.
