Алексей Слаповский - Пропавшие в Стране Страха
И никто не подозревал, что Боря не был таким уж злым человеком от рожденья, он просто боролся со своей фамилией. Он понимал, что сделать из фамилии Трусов кличку «трус» ничего не стоит, и решил не позволить этого. И не позволил.
Виталя Борю, конечно, недолюбливал, хотя и втайне завидовал ему, а Боря Виталю вообще ненавидел. Это странно: чем ему мог помешать, чем мог его задеть или обидеть такой робкий человек? Тем не менее Боря постоянно цеплялся к Витале, не давал ему прохода, награждая тычками, подножками, щелчками и т. п.
Но временами Борю начинало почему-то одолевать желание сделать из Витали человека. Он отводил его за школу и пробовал научиться драться.
– Ударь меня по уху! – приглашал он. – Ударь, не бойся!
– Зачем?
– Как зачем? Что ты за пацан, если никого ни разу по уху не ударил?
– А ты меня тоже ударишь?
– Конечно! – гарантировал Боря. – А ты меня опять. Давай, ударь! А то я тебя ударю. И если не ответишь, будешь последний трус!
– Зачем ты меня ударишь? – не понимал Виталя.
– Чтобы научить защищаться. Давай, выставляй руки, чего ты стоишь? Я бью – а ты отмахивайся.
Виталя выставлял руки, но отмахнуться не получалось: Боря доставал его по уху или по носу молниеносно, Виталя не успевал среагировать.
Не добившись результатов в обучении рукопашному делу, Боря пробовал сделать из Витали человека хотя бы по отношению к учебе.
– Только дураки учатся на все пятерки, – говорил он. – Ты что, не понимаешь, что это тебе все равно не понадобится?
– Почему?
– Потому что все знать невозможно, а надо знать только то, что надо!
Виталя этой мудрости постичь не мог, и Боря махнул на него рукой – пусть пропадает, если хочет остаться последним трусом!
Так все и шло до старших классов.
Тогда учились десять лет, а после восьмого класса сдавали экзамены, и от этого зависела дальнейшая судьба: кто-то переходил в девятый класс, а кому-то очень настоятельно рекомендовали отправиться в ПТУ, то есть профессиональное техническое училище, что тоже неплохо – квалифицированные рабочие всегда нужны. Но у Бори ни голова, ни руки не были приспособлены для чего-нибудь профессионально-технического: он вечно все ломал, портил, а на уроках труда не мог сделать обыкновенную киянку, то есть деревянный молоток. Трудовик считал выполнение этого задания обязательным для всех, поэтому в его кабинете скопилось невероятное количество этих самых киянок – разной формы и величины. Боря пытался поступить по-своему, по-хулигански: дождаться, когда кто-то соорудит киянку, отобрать ее и предъявить трудовику, как свою. Но тот был бдителен, не любил, как он выражался, захребетников, стоял над Борей и смотрел. Тот потел, пыхтел, злился, но ничего не мог поделать, приходилось пилить и строгать под строгим взглядом мастера. Всего-то две детали: ручка и ударная часть, кругляшка и брусок, но это надо соразмерно отпилить, выстругать, просверлить в бруске отверстие, плотно загнать туда ручку. Это оказалось не по силам Боре: то дырка больше, то ручка толще. Пытается подогнать ручку, стругая и поминутно прикладывая к отверстию, но упускает момент – вот уже ручка болтается в дыре. А бросить работу и поругаться с трудовиком он не мог: тот, в отличие от других учителей, не вступал в споры, он молча смотрел на кипятящегося ученика, а потом говорил: «Истерика кончилась? Давай работай теперь». И спокойствия его ничем нельзя было прошибить.
Короче говоря, в ПТУ Боря не хотел, поэтому взялся за ум и сдал все экзамены – хоть и на тройки. Мать его умолила преподавателей взять сыночка в девятый класс, гарантируя, что он будет прилежен и послушен. Учителя не верили. Но так случилось в тот год, что слишком многие ушли в ПТУ, в единственном девятом классе их маленькой старой школы оказался недобор, Борю взяли.
Большого прилежания и послушания он не проявил, но кое-как все-таки тянулся. Многое вообще изменилось – уже доблесть насчет подраться или потаскать девчонок за волосы не ценилась так, как прежде. Уже коварные девочки не на смелого Борю больше поглядывали, а на робкого Виталю, который по-прежнему учился на одни пятерки и был единственным претендентом на получение золотой медали.
Но чем ближе были выпускные экзамены, тем хуже становилось Витале. Он боялся. Боялся, что не оправдает надежд учителей и родителей, провалится, получит четверку по какому-нибудь предмету, а то и по двум. Он боялся внимания девочек, потому что не знал, как реагировать: бойко отвечая на уроках, он не научился так же смело разговаривать с одноклассницами, мямлил, терялся, краснел и сопел.
Тут пронесся слух, что Боря, провожая после кино Веру Ситкину, не первую красавицу, но миленькую девочку, целовал и обнимал ее в подъезде. Одноклассники приставали с расспросами к Боре, он гордо усмехался. Одноклассницы пытали Веру, она тоже отмалчивалась, но потом написала подруге записку с признанием, эту записку перехватили, содержание стало известно всем. Началось что-то вроде эпидемии. Девочки, то есть девушки уже, шестнадцать лет все-таки, забыли про травоядного Виталю, будто его и не было на свете, они наперебой предлагали (записками или шепотом на перемене) Боре сходить с ними в кино. И Боря ходил. И провожал до дома. И так далее. Но Боря один, а девочек много. Поэтому досталось и другим мальчикам из класса. И из других школ. И даже вообще не из школы. Все только и делали что ходили в кино и провожали друг друга до дома. (Сейчас, конечно, это делается гораздо раньше.)
К весне едва-едва успокоились: экзамены дело серьезное, а после школы многие собрались поступать в институты и университеты. Кое-кто умудрялся сочетать учебу и личную жизнь, но не Виталя – ему сочетать было не с чем, у него не было личной жизни. Один раз он все-таки решился: пригласил в кино самую некрасивую девочку из класса, Решетникову, рассчитывая, что она-то уж не откажет, ее ведь никто никогда не приглашал в кино. Но Решетникова лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Она была не настолько низкого мнения о себе, чтобы соглашаться на предложение того, кого остальные девочки давно уже не считают человеком.
И тут вдруг Витале предложила пойти в кино одна из симпатичных девочек класса – Люба Жилкина. Она сама удивлялась, почему ей нравится этот, как сказали бы сейчас, лузер, но что делать, сердцу, как говорили когда-то, не прикажешь, оно само выбирает, в кого влюбиться. Люба не влюбилась, быть может, но интерес к Витале появился, вот она и хотела проверить свои чувства.
Виталя пошел с нею в кино. Умирая от страха, угостил ее мороженым. Сидел рядом с нею в зале, не понимая, что смотрит. Она ждала, ждала и наконец сама взяла его руку. Пальцы Витали тут же стали липкими и холодными, поэтому Люба через минуту убрала свою руку, будто бы поправить волосы, а сама украдкой вытерла ладонь. Потом он провожал ее – молча. Попытался рассказать какой-то анекдот, но, дойдя до середины, не смог вспомнить конца. Люба сама закончила анекдот – почему-то очень недовольным голосом. Тогда Виталя заговорил с нею о будущем – о том, что он собирается поступать в медицинский институт, что медицина – очень увлекательная наука, что лечить людей – самое благородное дело, что, если Люба когда-нибудь тяжело заболеет, он обязательно ее вылечит…
Зашли в подъезд. Дело было в апреле.
– Холодно, – поежилась Люба.
– Дома согреешься, – утешил ее Виталя.
– Ага, – ответила Люба, но домой не пошла. Стояла, ежась, обхватив себя руками.
Тогда и Виталя обхватил себя руками и стал прыгать и стучать зубами, изображая, что ему тоже очень холодно. Он хотел этим развеселить Любу. Ну, и заодно согреться. А Люба смотрела, смотрела на его прыжки, а потом сказала:
– Ну и дурак ты, Страхов. Все, не подходи ко мне больше!
Виталя хотел напомнить, что он и не подходил, она сама подошла, но Люба уже убегала по лестнице.
Он понял, что на самом деле не дурак, а трус. Именно это хотела сказать Жилкина.
Виталя и сам это знал.
Он и в медицинский институт на факультет психиатрии решил поступать для того, чтобы изучить проблему страха, чтобы лечить людей, но прежде всего вылечить самого себя.
А Боря выбрал военное училище, и это было естественно. Он ведь по-прежнему ничего не умел делать руками и плохо соображал головой, а в армии ничего руками делать не надо, да и головой тоже – главное там, как понял Боря, исполнять и отдавать приказы, а для этого много ума не надо. Могут возразить: чтобы отдать приказ, надо все-таки раскинуть мозгами – какой приказ, зачем, для чего. Но в том-то и дело, что в армии все построено на подчинении и исполнении. Солдату приказывает сержант, но сержант исполняет приказ лейтенанта, а тот – капитана, а капитан – майора, а майор – полковника, а полковник – генерала, а генерал – маршала. Получается, только один человек не исполняет, а отдает приказы – министр обороны. Но и тот, если вдуматься, выполняет приказы президента. Значит – президент единственный человек в стране, который приказывает? Нет – ему приказывает страна. Интересы государства. В идеале, конечно.
