Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист
— Можно мне надеть их?
Мама еще раз погладила его по гладко причесанным волосам и сказала:
— В награду за честность и рвение на службе государству, он… не наденет фланелевый костюм на весенний праздник!
— Красиво, — оценил Расмус.
Потом, еще немного подумав, спросил:
— А что, здесь, в доме, все решает, мама?
— Нет, ты тут ошибаешься, — сказал папа, — ты тут совершенно ошибаешься! Раньше все решала мама…
— Разве теперь она больше этого не делает?
— He-а, видишь ли, Крапинка стала такая взрослая, что у нас теперь так называемое коллегиальное правление.
Но мама только смеялась:
— Чепуха, конечно же, все решает папа. И теперь он решил, что нам пора поторапливаться.
Но тут Глупыш залаял, чтобы напомнить о своем существовании, и Расмус оживился.
— Я решаю еще один вопрос, — сказал он. — Да, и я тоже! Я решаю, что Глупыш идет с нами.
Глупыш громко залаял. «Глупыш идет с нами!» — он считал, что такие слова должны намного чаще произноситься в этом доме.
Мама наклонилась и погладила песика.
— Да, это ему, пожалуй, необходимо, — сказала она. — После всего, что он пережил… Но ты, разумеется, наденешь на него цепочку…
Глупыш залаял. Цепочка — это слово, наоборот, желательно вовсе упразднить.
Затем он еще сильнее залаял, потому что раздался стук в дверь и в дом вошел Понтус, веселый и краснощекий… и в синих джинсах.
Рванувшись вперед, Расмус толкнул его. Он сделал это потому, что страшно обрадовался при виде Понтуса, и еще потому, что на друге его были синие джинсы, да и сам он, Расмус, был подобающе одет, когда пришел Понтус. И потому что Глупыш был дома, и еще по многим причинам, которые он как раз сейчас вспомнить не мог.
— Ты видел, что про нас написано в газете? — оживленно спросил Понтус.
Расмус кивнул.
И, стоя у кухонных дверей, они вдруг осознали все то удивительное, что им пришлось пережить. Оно стало удивительным именно благодаря тому, что об этом написали в газете. И они смотрели друг на друга с чуточку удивленной улыбкой удовлетворения. Но не произносили ни слова. Расмус лишь сунул руки в карманы джинсов и слегка потянулся.
— Это, верно, очень кстати; Спичка, по крайней мере, успокоится хотя бы на несколько дней, — сказал он.
И Расмус с Понтусом пошли на праздник.
Каждый год, в последнее воскресенье мая, учебное заведение Вестанвика проводит свой большой весенний праздник в городском парке. В этот день сине-желтые флаги[44] так патриотично развеваются на своих белых древках, в этот день школьный хор поет о цветущих прекрасных долинах, в этот день ректор так красиво говорит о молодости и о весне. «О юность, как прекрасна ты!» — возвещает он своим кротким голосом, а все папы и мамы Вестанвика согласно кивают головами; они делают это каждый год. Ибо юность всегда одинаково прекрасна, хотя каждый год подрастают другие юноши и девушки. Он, старый ректор, повторяет это еще раз, так как уже забыл, что слова эти были уже произнесены однажды. «О юность, как прекрасна ты!» — возвещает он.
И каждая мама, каждый папа ищет взглядом именно своего мальчика или именно свою девочку. А иногда случается так, что эта девочка сидит на эстраде в розово-клетчатом, свеженакрахмаленном хлопчато-бумажном платье. Разумеется, прелестная, но очень опечаленная, зато мальчик, наоборот, — счастливый и бездумный бродит вокруг с мороженым во рту… на почтительном расстоянии от родителей, и не слушает, что говорит ректор. И тогда их мама думает, что одиннадцать лет — чудесный возраст.
Так думает и он сам, тот, кому одиннадцать.
— Слышишь, купим еще по порции мороженого, — говорит он Понтусу. — А еще одну я куплю Глупышу, он любит мороженое.
— Я уже съел две порции, — отказывается Понтус.
— Ш-ш-ш — это только легкое начало.
Ректор уже кончил говорить, и заиграл оркестр «Pling Plong Players», и сияло солнце, и цвела сирень. Быть может, уже следующим утром она начнет увядать, так как время ее прошло, но сегодня надо всем краеведческим парком льется ее сладостный аромат.
Глупыш тянул свою цепочку и всячески сопротивлялся. Он вовсе не думал, что оркестр «Pling Plong Players» — нечто выдающееся и его стоит слушать. Однако Расмусу и Понтусу хотелось и слушать, и смотреть.
— На самом деле они играют не так уж и плохо, — сказал Расмус.
— Не-а, — согласился Понтус. — А ты видел, что Йоаким все время таращит глаза на Крапинку? А что вообще сказала Крапинка, когда ты отдал ей фотографию?
— Елки-палки, не отдавал я ей фотографию, — с убитым видом признался Расмус. — Ну и дурак же я, понятно, я должен был сделать это, как только пришел утром домой.
— Да, ясное дело, — согласился Понтус. — А как с мороженым?
— Сейчас купим!
Расмус позволил Глупышу тащить себя куда вздумается, и одновременно они высматривали какого-нибудь мороженщика. И наткнулись в толпе на магистра Фрёберга.
Он шел такой нарядный, в новом весеннем костюме, с тростью, и вид у него был совершенно не такой, как в школе.
— Нет, вы только посмотрите — Расмус Перссон! — сказал он. — И братец Понтус! Герои дня, если верить местной прессе.
Он зацепил ручкой трости Понтуса за шею.
— Да, да, считать ни один из них не умеет, но ведь из них могут все-таки выйти отличные парни! Могу ли предложить вам, господа, по порции мороженого?
— Спасибо! — сказали они. — Огромное спасибо!
Они вежливо раскланялись и украдкой покосились друг на друга. До чего ж чудно… иногда не допросишься даже одной-единственной, хотя бы маленькой порции мороженого, а теперь, когда они могут целый день бесплатно поглощать мороженое, является магистр Фрёберг и хочет, чтобы они съели еще больше.
Он дал им каждому по пятьдесят эре и пошел дальше, размахивая тростью.
— До свиданья, Расмус Перссон! До свиданья, братец Понтус!
Когда они съели много-премного порций мороженого и начали уставать, а праздник близился к концу, они удалились от мира и сели отдохнуть на зеленой лужайке.
— Если ты твердо обещаешь никуда не убегать, я спущу тебя на время с цепочки, — сказал Расмус и отпустил Глупыша.
Казалось, Глупыш дал такое обещание. Он деловито обнюхал все вокруг и нашел в ближайших кустах много интересного. Но внезапно он обнаружил нечто куда более интересное. Довольно далеко, возле эстрады, он обнаружил таксу Тессан и ринулся туда с такой быстротой, на какую только способны были его коротенькие ножки.
— Глупыш! Сейчас же назад! — закричал Расмус.
Глупыш поспешно решил, что он ничего не слышал. Он спокойно рванул дальше, но тут чья-то сильная рука схватила песика за ошейник и постыдно поволокла его к хозяину. А хозяин так злобно вытаращил глаза, но не на Глупыша, а на того, кто его тащил.
— Вот как, наконец-то я вас нашел, — сказал Йоаким. — Я приветствую вас, «Объединенное акционерное общество „Металлолом“»! Если бы вы знали, как рад папа!
— Ему небось весело, — хмуро буркнул Расмус.
— Он явится поблагодарить вас, как только сможет, — заверил их Йоаким. — А пока могу ли я предложить вам по порции мороженого?
Понтус хихикнул.
— Спасибо, — хмуро буркнул Расмус, — не надо нам никакого мороженого!
Йоаким посмотрел на него и рассмеялся:
— Вот как, значит, не надо? Ну что ж… во всяком случае, спасибо вам. Если бы вы знали, как рад папа!
Расмус враждебно посмотрел на него:
— Я уже слышал это! Здорово было б, если бы все так радовались!
— О чем ты? — спросил Йоаким. — Кто это не радуется?
— Не твое дело, — ответил Расмус. — Но, во всяком случае, она не хотела, чтоб Ян ее поцеловал, она сопротивлялась.
Когда он это произнес, в голове у него мелькнула одна мысль… Только бы с Крапинкой не получилось так, как с фру Энокссон, когда они хотели помочь ей перейти улицу: сначала она хотела, а потом сопротивлялась.
На лице Йоакима появилось странное выражение.
— Устами младенца глаголет…[45] — сказал он. — Ну как, не хотите мороженого?
— He-а, спасибо! — сказал Расмус. — Эх ты, со своим «Каталогом дешевой распродажи»!
И тут Йоаким ушел.
— Он, верно, пойдет на террасу, — предположил Понтус.
Городской парк расположен высоко, и там есть терраса, затененная высокими дубами с шишковатой корой. Под дубами стоят две скамейки, и если сидишь там, то у тебя под ногами расстилается весь Вестанвик со старой ратушей, старой церковью и достопочтенным учебным заведением. В это время года вид сверху по-настоящему красив, и совершенно не удивительно, если Йоаким идет на террасу.