Владислав Крапивин - Крик петуха
Болото кончилось, потянулся луг. Насыпь стала делать плавный поворот, путь пошел на подъем. Состав сильно замедлил ход. Витька перебрался на подножку и прыгнул. Съехал на кожаной заплате по ровной траве откоса. И пошел через луг, путаясь кроссовками в низком клевере и раздвигая стебли высокого прянника — похожего на иван-чай, но с белыми цветами, которые разбрасывали густую пахучую пыльцу. Летали бабочки, что-то звенело в траве.
…После судебной реформы, скоропалительно проведенной правительством Западной Федерации, после всеобщей амнистии и отмены обязательных биоиндексов отец перебрался из таверны «Проколотое колесо» в Плоский квартал — старое предместье, которое треугольным мысом втыкалось в луговые окрестности Реттерберга на юго-западе.
Зачем он переехал? Кто его знает. Может, не хотел осложнять жизнь Киру, хозяину «Колеса». Может, что-то вышло между ними (хотя едва ли: Кир на отца чуть не молился). Может, отцу и правда удобнее работать на новом месте? Хотя чем удобнее-то? Квартира маленькая, на верхнем этаже пыльного двухэтажного дома — комната да кухня. И делать все приходится самому, а в «Колесе» Анда помогала, дочка хозяйская. И безопаснее там было. Отец говорит: «Какая сейчас может быть опасность? Реформа же! Вот и уланский корпус передали в ведение муниципалитетов. И экран у меня к тому же…»
Экран — это конечно. Могучее защитное поле силового генератора с принципом действия, который неизвестен здешним властям и ученым деятелям. Да ведь на него энергии не напасешься…
Луг закончился, Витька прошел через квартал дощатых домишек с огородами и пленочными теплицами. Это были остатки знаменитого раньше «Деревянного пояса», где обитал всякий сомнительный люд. Местные пацаны с неулыбчивыми лицами играли на немощеной дороге в «банки-обручи». На Витьку смотрели без дружелюбия, но не приставали. Знали уже.
Потом потянулась Сухоречная улица с дешевыми кино, мастерскими и магазинчиками в первых этажах старых домов, чахлый сквер с громким названием «Сад принцессы Анны», а за сквером показался угловой дом, где и жил Михаил Алексеевич Мохов — эмигрант, частный экспериментатор, паспорт-браслет номер такой-то, индекса не имеет.
Вход был отдельный — на узкую деревянную лестницу. Витька, слегка нервничая, набрал на двери сложный семизначный код плюс еще две цифры — свой позывной, — чтобы отец не кричал через динамик: «Кого там несет?»
На лестнице пахло пылью давно не мытых ступеней. Дверь в комнату была приоткрыта. Отец оглянулся на шаги. Он сидел у обширного (и очень старого) стола, заваленного пленками, программными дисками и бумагами. На столе горела желтая лампа, окно было завешено черной шторой, в дырку на ней пробивался колючий лучик.
— Ну-с, — без особой ласковости произнес Мохов-старший. — Ваше сиятельство явилось. Как всегда, раньше графика… Чем обязан?
Витька скинул кроссовки. Сел на узкую кровать, привалился спиной к штукатурке. Поставил пятки на край жесткой постели (в правой опять толкнулась боль). Обнял белые от пыльцы прянника колени, взглянул из-за них на отца. Тот, как обычно, всклокочен и небрит. Густо-густо, гораздо заметнее, чем раньше, блестит в щетине седина.
— Ну… чего прискакал-то? — спросил отец уже мягче.
— Соскучился, — сказал Витька тихо, но с вызовом.
— Уж будто бы… — пробубнил отец. И отвернулся к столу.
Витька вздохнул, подошел. Взял отца за плечи, грудью прилег на его костлявую спину. Почесал ухо о его колючую щеку. Прежде чем отец к этому как-то отнесся, шагнул в сторону. Взял наугад со стола листок с отпечатанными строчками. Забормотал с понимающим видом:
— «Соединение пространств и возникновение эффекта перехода вовсе не есть результат деформации Кристалла и предвестие всеобщего космического краха, как то пытаются представить нам господа из Института философии. Это, наоборот, логическое следствие развития Вселенной, которая в результате своего совершенствования обретает новые формы и свойства… Логично то, что первыми носителями этих свойств в человеческом сообществе являются дети, не отягощенные консерватизмом и так называемым „житейским здравомыслием“…»
— Ну и как? Все понятно? — ехидно поинтересовался отец.
— Ага… Только ерстка.
— Что-что?
Витька хихикнул.
— Такое новое слово. Центр требует, чтобы в отчетах, когда объясняют всякие новые явления, было написано: «Если рассматривать с точки зрения теории Кристалла». Сокращенно: ЕРСТК, «ерстка»… Скицын теперь чуть что, сразу говорит: «Ерстку вам в поясницу».
При имени Скицына Мохов-старший демонстративно поморщился. Мохов-младший демонстративно этого не заметил. И посоветовал:
— Вот и здесь напиши «ерстка». На всякий случай.
Михаил Алексеевич почти искренне вскипел:
— При чем тут я? Ты что, считаешь, это моя статья?! Такая ахинея! Это бредятина некоего Корнелия Гласа, который усматривает спасение мира только в будущих поколениях… В таких шалопаях, как ты…
— Ну и что? — Витька дурашливо крутнулся перед отцом на пятке (скривился). — Можно и спасти… А Корнелий Глас — это который привел тогда в «Колесо» ребят, а сам с ними не пошел? Он теперь командор? — Витька потянул новый лист.
— Никаких командоров нет, это чушь… И не лапай бумаги!
— Жалко, что ли?
— Не жалко, а незачем голову забивать. Все равно не поймешь.
— Ох уж… Скицын всегда дает читать отчеты. И ничего, разбираюсь…
— Ха! — сказал Михаил Алексеевич и хлопнул себя по коленям. — Он разбирается!.. На том, на вашем уровне это немудрено! Велика наука! Там все, даже твой ненаглядный Скицын, строят базисную теорию на детсадовской схеме пространства-времени, где время есть четвертое измерение! Хотя даже первокласснику должно быть ясно, что время не есть измерение в прямом смысле. А четвертым, пятым, десятым измерениями являются многовариантности развития, возрастающие по степеням, равным… Тьфу… Ладно, вырастешь — поймешь…
— Я и сейчас кое-что понимаю, — тихо сказал Витька. — Может, по-своему только…
— Понимаешь? Прекрасно! — Мохов-старший оттолкнул стул, скакнул к панели большого, во всю стену, нейрокомпьютера. — Возьмем простейший вариант. Многовариантность одного явления — горизонтальная ось. Бесконечность самих явлений — вертикальная… А, черт, опять заедает включение…
Витька украдкой зевнул. Зевок, однако, был замечен Моховым-старшим. Тот угас.
— Ладно… Если ты в чем-то и разбираешься, толку от этого…
— Па-а… — скучновато и осторожно сказал Витька. — Я и Скицына про это спрашивал, и Румянцева, и деда… Вообще, какой от этого толк? Ну, от всех изучений?..
— От науки?! — негромко взревел отец.
— Ну, ты не злись. Ты объясни. Зачем, если…
— А, понимаю! Зачем нужны научные теории, исследования и всякая возня «взрослых мудрецов», если вы с приятелями без всякой науки шастаете по Сопределью! Так?
Витька повел плечом.
— Ты похож на обезьяну… — печально сказал отец. — Да-да, на обезьяну в джунглях, которая нашла оставленный там космическими пришельцами белковый синтезатор. Научилась давить на кнопки, и синтезатор выдает ей бананы. И она радуется, угощает других… Ну и что? Подвинет эта находка обезьянье общество в развитии? Освоят макаки устройство прибора, научатся сами делать синтезаторы? Вступят в контакт с пришельцами?
— Спасибо за «обезьяну». — Витька снова устроился на кровати. Отец развернулся к нему со стулом.
— На здоровье… Кстати, ты думаешь, вы многого достигли? Ну, побывали в нескольких точках соседних граней. Полуостров, Поле, Луговой поселок… Это, кстати, лишь горизонтальная ось. Разные (и даже не очень разные) варианты развития одной цивилизации. Одинаковая культура, почти один уровень техники, сходные сюжеты мифов. И глупости человеческие одинаковы…
— А княжество? — сказал Витька.
— Ну… и что? Думаешь, другая ось? Просто каприз темпоральной петли. Возможно, этот князь — наш давний предок… Вернее, не наш, а, судя по этническим особенностям, твоего приятеля Радомира.
Витька вспомнил Матвея Радомира, по прозвищу Ежики… Какой он приятель? Они с этим пацаном виделись всего два раза… Хороший, конечно, парнишка. Главное, что счастливый. Случилось, что у него выслали в другое пространство мать, объявили ее умершей, а Матиуша запихали в спецшколу. А он не поверил, что мама погибла, пробился к ней, нашел. И вернулись они в свой дом, а враги их получили сполна… или не сполна? Про это всякое говорят. Но главное, что у Ежики опять есть дом и мама…
Ты чего это, Витька? Что вдруг так скребнуло по глазам?
Он опять спрятал лицо за поднятые коленки. Сказал глуховато:
— Я же вовсе не про то говорю… Совсем не про то… Я про тебя.
Молчали они с отцом с полминуты. Потом отец проговорил неохотно, почти боязливо:
— То есть… Что значит про меня? Мы про Юр-Танку, по-моему…
— Про тебя… Ведь все это можно изучать и там. У нас… Там сейчас такие новые блоки поставили. Уловители…
