Дэвид Моррелл - Человек без лица
— Иди помедленнее, — попросил Бьюкенен. От солнца голова у него стала болеть еще сильнее. — Мы не должны выглядеть так, будто от кого-то или чего-то убегаем.
— А разве нет? — прошептала Холли дрожащими губами. — Ты сломал человеку челюсть. Ты избил Малтина. Он наверняка позвонил в полицию через секунду после нашего ухода.
— Нет, — усмехнулся Бьюкенен. — Он укладывает чемоданы.
— Откуда это тебе известно? Каждый раз, как я слышу полицейскую сирену…
— Слушай, если ты никогда еще не видела ничего подобного тому, что сейчас произошло, то Малтин и подавно не видел. Если бы он звонил в полицию, то позвонил бы и в службу безопасности отеля, но ведь никто не попытался нас остановить, когда мы выходили. Бьюкенен вел Холли ко входу в Центральный парк со стороны 7-й авеню. Прохладный ноябрьский ветерок ерошил ему волосы.
— Зачем мы идем туда?
— Чтобы вернуться назад. Мы повернем направо вон у той тропинки впереди и пойдем в обратном направлении тем же путем, которым пришли. Чтобы узнать, не топает ли за нами кто-нибудь, кто связан с тем парнем в апартаментах Малтина. Кроме того, в парке немноголюдно. Можно разговаривать без опасения, что нас могут подслушать. Ты обратила внимание, что Малтин был до смерти напуган?
— Не на шутку. У меня самой тряслись поджилки. Мне показалось, что ты потерял контроль над собой. Господи, ты собирался ломать ему пальцы!
— Нет. Я знал, что до этого не дойдет. Но вы с Малтином поверили, что я проделаю это. Спектакль удался.
— Неужели ты ничего не делаешь без предварительного расчета?
— А ты что, предпочла бы, чтобы я действительно переломал ему кости? Брось, Холли. То, что я исполнил там, эквивалентно получению интервью.
— Это совершенно не похоже ни на одно из интервью, которые приходилось когда-либо брать мне.
Бьюкенен оглянулся, потом окинул взглядом деревья и кусты по обе стороны от них.
— Я имею в виду не только угрозы, — продолжала Холли. — Почему ты прервал допрос? Откуда ты знаешь, что он говорил правду?
— По глазам, — ответил Бьюкенен.
— По твоим глазам можно было подумать, что ты — сумасшедший маньяк.
— Я неплохо ими владею. Много тренируюсь. Глаза — это ключ к работе оперативника. Если кто-то поверит моим глазам, он поверит и всему остальному.
— Тогда почему ты так уверен, что глаза Малтина говорили правду? Может, он-то как раз и притворялся.
— Нет. Это как-то сразу распознаешь. Малтин — актер на одну роль. Кусок дерьма, который рассыпается, как только лишишь его власти. Неудивительно, что Мария Томес с ним развелась. Он сказал все, что мне было необходимо узнать. Я мог бы подвергнуть его более обстоятельному допросу, но это было бы пустой тратой времени. Я уже знаю, что мы должны делать дальше.
— И что же?
Они вышли из парка и окунулись в гул уличного движения на проспекте Америк.
— Быть практичными. Остановиться в отеле, — пояснил Бьюкенен. — Перекусить и отдохнуть. Провести кое-какую исследовательскую работу.
— А потом?
— Найти яхту Алистера Драммонда.
5
Покатавшись в метро и трижды сменив такси, чтобы убедиться в отсутствии слежки, они вернулись примерно в тот же район, который покинули, и тут им повезло — нашлась свободная комната в «Дорсете», устланном мягкими коврами и отделанном темными панелями отеле на 54-й улице, между проспектом Америк и 5-й авеню. Они пригнали туда машину Холли и оставили ее на попечение гостиничного парковщика, потом зарегистрировались как мистер и миссис Чарльз Даффи и поднялись в свой номер на 21-м этаже. Бьюкенен чувствовал себя спокойнее от того, что комната была расположена недалеко от лифтов и пожарной лестницы. Они находились в таком людном месте, что вряд ли здесь что-то могло угрожать им. Кроме того, отсюда Бьюкенен и Холли получали доступ к нескольким удобным путям отхода.
Они заказали в номер кофе, чай, салаты, бифштексы, печеный картофель, длинный батон, много овощей, мороженое. В ожидании еды Холли приняла душ. Потом это сделал Бьюкенен. Когда он вышел из ванной комнаты, одетый в белый махровый халат, любезно предоставленный отелем, Холли, тоже в халате, сушила волосы гостиничным феном.
Выключив фен, она сказала:
— Садись. Спусти халат до пояса.
— Что такое?
— Хочу посмотреть на твои швы.
У него по спине поползли мурашки, когда женские пальцы коснулись его кожи.
Она прошлась вокруг почти зажившей пулевой раны на правом плече, потом перешла ниже, исследуя ножевую рану.
— Ты действительно выдернул несколько стежков. Постой-ка. — Она вынула из его дорожной сумки крем с антибиотиком и бинт. — Никакого воспаления вроде бы не видно. Посиди спокойно, пока я…
— Ой!
— Вот тебе и крутой парень! — Она засмеялась.
— Откуда ты знаешь, что я не прикидываюсь? Может, я стараюсь вызвать у тебя сочувствие?
— Ты определяешь людей по глазам. А у меня свои способы.
— Вот как?
Она пробежалась пальцами вверх по его рукам, взяла его за плечи, повернула к себе лицом и поцеловала.
Это был долгий нежный поцелуй. Губы слегка приоткрыты. Несмелые касания языка. Едва уловимые. Чувственные.
Бьюкенен заколебался.
Вопреки своим охранительным инстинктам он обнял ее, привлек к себе, ощущая сквозь ткань халата гладкую упругость ее спины.
Ее дыхание было свежим, когда она с наслаждением выдохнула и медленно отстранилась от него.
— Да, ты определенно нуждаешься в сочувствии.
Теперь была очередь Бьюкенена смеяться.
Он потянулся к ней, чтобы еще раз поцеловать.
Ему помешал стук в дверь.
— Ваш заказ, — произнес мужской голос в коридоре за дверью.
— Ты меня портишь, — сказала Холли.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я начинаю думать, что у тебя есть и нормальные привычки. Вот, возьми. — Она сунула руку под подушку. — Разве не за это все должны хвататься, когда в номер приносят заказанное? Сунь его в карман халата. — И протянула Бьюкенену его револьвер.
6
Бьюкенен проснулся на закате солнца, когда за задернутыми шторами начала сгущаться темнота. Он потянулся, наслаждаясь ощущением того, что еда была хорошей, что спал нагишом под гладкими простынями, что рядом с ним Холли. Она была в халате. Он свой не стал надевать после того, как они были вместе. Усталость подействовала на них, как наркотик, — растянувшись на постели, они заснули. Холли привлекала Брендана, ему нравились ее жизнерадостность, чувственность, грация ее высокой стройной спортивной фигуры. Но он всегда брал себе за правило не смешивать личную жизнь с работой и, будучи на задании, никогда не вступать ни с кем в физическую или эмоциональную связь. Это мешает здраво рассуждать. Это…
Черт побери, да у тебя и не было никогда никакой личной жизни! У тебя просто не было личности, чтобы ее иметь, эту жизнь. Не было ничего, кроме всех этих чужих личин.
Именно поэтому ты сейчас здесь. Именно это дало тебе возможность пройти весь этот путь. Потому что ты соблюдал это правило отстраненности, когда работал с Хуаной, — несмотря на силу своего чувства к ней. И вот теперь ты ищешь ее, чтобы загладить свою вину.
Не собираешься ли ты повторить ошибку снова, на этот раз с Холли?
«Что такое со мной делается? — подумал он. — Ищу одну женщину, в то время как меня влечет к другой? Наведи-ка, брат, порядок в собственных мыслях».
Он выбрался из постели, надел халат и подошел к креслу, возле которого сложил книги и папки, добытые Холли. Поставив лампу на пол, чтобы свет не разбудил се, Бьюкенен откинулся в кресле и погрузился в чтение.
Спустя два часа Холли подняла голову, протерла глаза и посмотрела на него.
— Привет. — Она улыбнулась, прекрасная даже сразу после пробуждения.
— Привет.
— Как ты?
— У меня такое чувство, будто я только что видел привидение.
— Не понимаю.
— Материал, который ты мне дала. Кажется, я знаю, что происходит. Я не из пугливых, но от этого кровь стынет в жилах.
Холл и села на постели.
— О чем ты говоришь?
— Фотографии в этих книгах. Тут что-то такое…
Холли встала с постели, завязала пояс халата и быстро подошла к нему.
— Покажи. — Она придвинула кресло и заглянула в книгу, лежавшую у него на коленях. — Что за фотографии?
— Это биография Марии Томес. Я не успел всего прочесть, но ясно одно: Фредерик Малтин не просто открыл ее и стал вести ее дела. Он в самом прямом смысле слова создал ее.
Холли смотрела на него с интересом, ожидая продолжения.
— Я ни разу не был на ее выступлении, но, судя по прочитанному, Мария Томес не просто хорошо поет, она поет страстно. Именно такова ее репутация — это дива с огненным, страстным темпераментом. Ни один оперный критик никогда не зашел бы так далеко, но, если называть вещи своими именами, то Мария Томес…
— Очень сексуальна, так? — подсказала Холли.
