Андреас Эшбах - Выжжено
Кто это мог быть? И из каких соображений? Маркус не знал, но у него было предчувствие, что ответы на эти вопросы ему не понравятся.
И он не окликнул Брюса. Заметил место, снова поднялся по склону наверх, и они продолжили патрульный обход.
И где-то вдали он услышал вой – волчий, в этом он был совершенно уверен.
Вечером Маркус выждал, когда Таггард уйдет спать, и потом ещё час пролежал в темноте. В окно светила луна, прямо на шварцвальдские часы с кукушкой, про которые Таггард говорил, что купил их потому, что они работают не на батарейках, а на гирьках.
Похрапывание, доносившееся из-за двери спальни, свидетельствовало о глубоком, крепком сне. Маркус откинул одеяло, влез в брюки и обулся, снял с крючка свою зимнюю куртку и осторожно прокрался в гараж.
Было холодно, огонь в котле еле теплился. Маркус пробрался к своей машине, на ощупь она была как лёд. Когда он открыл дверцу, внутреннее освещение загорелось совсем слабо. «Аккумулятор сел», – подумал он. Но для радио и не требовалось так уж много тока.
Только вот радио в машине больше не было.
Маркус уставился на пустой прямоугольник на приборной панели. Нет, это ему только снится, разве не так? Провода торчали наружу. Он всё ощупал, потрогал держатели и счёл, что для сна это было слишком реально.
Надо срочно бежать отсюда. Каким бы ни было его будущее, оно состоится не в Bare Hands Creek.
– Кто-то вытащил радио из моей машины, – сообщил Маркус наутро за завтраком.
Таггард поднял глаза.
– А, да. Я забыл вам сказать. Несколько дней назад Джеймс опять охотился за радиоприёмниками.
– Джеймс? – Маркус не сразу сообразил. – А, Хайнберг.
– Да. Он постоянно надстраивает усилитель своего устройства, и для этого ему нужны запчасти. – Таггард пожал плечами. – Честно признаться, я не разбираюсь в электронике. Но недавно он принял новости чуть ли не из Азии, вам это не бросилось в глаза? В последнее воскресенье, когда преподобный рассказывал о голоде в Малайзии и на Филиппинах?
Маркус глотнул кофе. Таггард уже начал смешивать настоящий жареный кофе из своих запасов со здешним, самодельным кофе из злаков; вкус его требовал некоторого привыкания.
– Таким образом, он держит в деревне монополию на информацию, вы не находите? Хайнберг, я имею в виду. У нас нет ни телефона, ни телевизора – а теперь и радио больше нет…
Таггард потёр усталые глаза.
– Да. Ну и что?
– Может быть, мы знаем не всё о том, что происходит во внешнем мире? – Вообще-то он хотел его спросить, не вызван ли глушилкой тот белый шум, который ещё показывает телевизор. Но у него язык не повернулся задать этот вопрос.
– Этого нам всё равно не узнать. Оно и раньше было так же. Кто-то выбирал для нас новости: какие показывать, какие нет.
– Однако правительство и СМИ были не в одних и тех же руках.
Таггард откинулся на спинку стула.
– Маркус, я большую часть жизни провёл – или, лучше сказать, потерял – занимаясь информацией. Все представители секретных служб так или иначе являются информационными фриками, всегда ими были. Это заразно. Мол, информация – важнейшее сырьё, самое острое оружие, решающее всё, бла-бла-бла. Чистейшая болтовня. Я в это верил, а теперь я устал, Маркус. Я узнал о мире больше, чем хотел знать. С меня довольно. Не хочу вдаваться в детали, как там всё идёт к чертям. Я мог бы обойтись и без тех роковых известий, которыми нас пичкает преподобный.
Маркус смотрел в свою чашку.
– Понятно, – сказал он. Другими словами, на Таггарда ему рассчитывать не приходилось.
– Тебе надо явиться к преподобному, – сказал ему Джек несколько дней спустя.
Маркус только что управился с коровами.
– Зачем?
– Уж это он сам тебе скажет. Вот, приведи себя чуть-чуть в порядок, – он протянул ему расчёску. – Можешь тут помыться; горячая вода у меня есть.
Что от него понадобилось преподобному? Наверняка дело в слухах, касающихся его и Ребекки. При том что в последнее время ему удачно удавалось избегать её.
Он с боязнью приблизился к неприметному дому за церковью с садом, оцепеневшим в снегу. Жена священника, как он слышал, умерла давно – от тропической лихорадки во время миссионерской поездки в Юго-Восточную Азию. С тех пор он живёт здесь один, со своей дочерью.
Это, возможно, многое объясняло.
Смолл открыл ему сам. Казалось, в доме он был один. Вблизи он казался ещё импозантнее, чем на богослужении; он словно заполнял всю комнату своей комплекцией и представительностью. Он пригласил Маркуса в кабинет, сел за необъятный письменный стол, и казалось: если снова встанет, то головой непременно пробьёт потолок.
– Садитесь, – сказал преподобный, указывая на стул.
Маркус сел. Стул был узкий, с высокой спинкой, которая принуждала к позе смирения. Психологический приёмчик власти. Этот приём он знал и по другим кабинетам во всём мире.
– Вас зовут Маркус Вестерманн? – удостоверился Смолл.
– Да, – ответил Маркус.
– Ваше имя нам сообщил ваш хозяин. Он также за вас поручился. Мы многим обязаны Чарльзу, чтобы вы знали. В критическое время он был в Саудовской Аравии, наблюдал события вблизи и вовремя предупредил нас о том, что ситуация обостряется. Что близится большой «крах». Хотя мы, разумеется, и так давно готовились.
– Понятно.
– Несмотря на его поручительство, – продолжал преподобный, – я должен потребовать от вас, чтобы вы, если хотите здесь жить, вошли в нашу общину. Это означает, в частности, что вы будете жить по правилам, которые мы приняли для себя. Правила, которые, среди прочего, включают в себя такие вещи, как приличия, скромность и… да… целомудрие неженатого.
«Другими словами, – подумал Маркус, – руки прочь от моей дочери!» Может, за этот пункт следовало ухватиться. Если преподобный так беспокоится за свою дочь, пребывающую в постоянной течке, то он, может быть, согласится его отпустить…
– Ваше преподобие, чтобы было ясно: я приехал сюда, вовсе не имея намерения остаться. Так получилось, и я не знал, что представляет собой это место. Я просто разыскивал мистера Таггарда…
– …и оказались в нужное время в нужном месте, – довершил преподобный.
– Да, может быть, – согласился Маркус. – Но я хочу сказать, что я вполне готов уйти. В принципе мне для этого недостаёт лишь нескольких литров… то есть галлонов горючего… дизеля, вернее сказать… Я бы давно уехал, если бы бак моей машины не был пуст.
Священник оглядел его.
– Уехал бы, – повторил он и сложил свои огромные ладони. – И куда же вы хотите уехать?
– Не знаю. Куда-нибудь в другое место.
– Внешний мир рушится, Маркус.
– Я думаю, уж где-нибудь найду местечко.
– Вы не понимаете всей серьёзности положения, Маркус. Наверняка это только начало. Могут быть места, где пока что всё выглядит безобидно и не так страшно. Но чему быть, того не миновать. Это неотвратимо.
– Да, но…
– Вам наверняка приходилось слышать про Мальтуса. Экспоненциальный рост населения, по его данным, когда-то неизбежно превысит линейный – всего лишь! – рост продовольственной базы. Это математический закон, и нет сомнений в том, что он верен. Технике и экономике, базирующимся на нефти, удалось лишь на некоторое время развести эти уравнения и тем самым дать нам достигнуть самого высокого прироста населения за всю историю человечества. Число людей на этой планете с момента моего рождения чуть ли уже не утроилось – это чудовищная, невиданная степень размножения. Благодаря так называемой «зелёной революции» удавалось прокормить эти шесть миллиардов, хотя бы относительно. Однако на чём она зиждется, эта «зелёная революция»? Лишь в малой степени на выведении новых сортов, на генетике и других научных методах. Большей частью успех современного сельского хозяйства зависит от введения огромных количеств удобрений и пестицидов, добытых из нефти, и массивного полива при помощи бензиновых насосов. В этом весь секрет: сельское хозяйство двадцатого века было не чем иным, как искусством превращать нефть в продовольствие. Всё-таки нефть – это накопленная солнечная энергия миллионов лет. То, что израсходовано, пропало навсегда. Нам понадобилось всего сто лет, чтобы сожрать эти гигантские запасы – и что теперь? Теперь, когда эта основа сокрушилась, неизбежно окажется, что Земля носит больше людей, чем она в состоянии прокормить естественным образом. Это может иметь только одно логическое следствие: количество людей будет сокращаться. Другими словами, люди будут умирать. Многие. Чудовищно много людей, и ничто из того, что ещё можно предпринять сейчас, этого не остановит. Ваш единственный шанс, Маркус, избежать этого – остаться здесь.
То, что он говорил и как говорил, звучало впечатляюще. Пугающе. Почти убедительно.
