Джорджо Фалетти - Я убиваю
Получив конкретную задачу, группа захвата почувствовала себя куда увереннее, чем в разговорах. Они сорвали печать с ограды, бегом спустились вниз по пандусу, ведущему во двор к гаражу, и мгновенно заняли дом по хорошо отработанной в ходе учений схеме.
Морпехи были безмолвны, стремительны, опасны.
Прежде Фрэнк счел бы вызов такой большой группы захвата не иначе, как пустой перестраховкой. Но теперь, после десяти смертей он понимал, что необходимы любые предосторожности.
Морпех, сказавший, что вроде бы знает, где находится вход в бункер, провел их по двору. Он поднял металлическую гофрированную дверь, и они попали в пустой гараж с белыми стенами. Справа на подставке висел горный велосипед, а в углу стояло приспособление для перевозки лыж, по размерам машины Жан-Лу. Сбоку пара карвинговых лыж с палками, заделанными в пластик.
Никто не стал комментировать спортивные пристрастия хозяина. Все знали, что этажом выше имеется прекрасно оснащенный гимнастический зал. Этот человек на деле продемонстрировал, что не зря тратил время на физические упражнения.
Из двери в глубине гаража вышли в коридор, сворачивавший под прямым углом направо. Открытая дверь вела в небольшую подсобную комнату. Все выстроились цепочкой. Морпех шел впереди с автоматической винтовкой наготове.
Фрэнк, Гавен и Морелли достали пистолеты и держали их стволами вверх. Робер замыкал группу, двигаясь своей ленивой развинченной походкой, словно кот. Он не стал доставать пистолет, а только расстегнул на всякий случай пиджак.
Подсобное помещение было царством уборщицы. Стиральная, сушильная и гладильная машины. Высокий белый лакированный шкаф во всю стену слева. В углу у двери – лестница наверх. По ней как раз спускался другой морпех. У стены напротив двери – деревянный стеллаж с полками.
– Наверное здесь, – шепотом сказал морпех, указывая на него стволом винтовки.
Фрэнк молча кивнул и убрал пистолет. Подошел к стеллажу, внимательно осмотрел его боковую поверхность с одной стороны, а Морелли – с другой.
Гавен и его люди стояли рядом с оружием наготове, словно ожидая в любую минуту опасности из-за стеллажа. Теперь и Робер достал свою грозную «беретту», которая в его тощих руках выглядела еще крупнее.
Фрэнк взялся за полку и попробовал потянуть ее на себя или сдвинуть в сторону. Ничего не получилось. Пошарил по боковой стенке, и опять ничего. Посмотрел на самый верх стеллажа, тот был сантиметров на тридцать повыше Фрэнка. Огляделся и подвинул к стеллажу металлический стул с сиденьем из пластика. Встал на него и отметил, что наверху нет ни пылинки. Потом заметил в углублении небольшой металлический рычаг, который, похоже, мог поворачиваться на шарнире. Механизм был хорошо смазан, никаких следов ржавчины – в отличном состоянии.
– Нашел, – сказал Фрэнк.
Морелли обернулся к нему.
– Клод, а с твоего места виден шарнир?
– Нет, отсюда ничего не видно.
Фрэнк посмотрел на пол. На серой керамической плитке не заметно было, чтобы двигали что-нибудь тяжелое. Дверь могла открываться наружу. Если же вовнутрь, то, открывая ее, Фрэнк мог упасть со стула. Невольно подумав о Никола Юло и всех других жертвах Никто, он решил, что это минимальный риск, и повернулся к людям, стоявшим перед стеллажом с оружием наготове.
– Внимание. Иду.
Все заняли боевую позицию – слегка присели, широко расставив ноги и вытянув вперед руки с нацеленными на стеллаж пистолетами. Фрэнк отжал рычаг. Послышался сухой щелчок, и стеллаж, бесшумно повернувшись на хорошо смазанных петлях, сдвинулся с места.
Они увидели глухую бетонную стену и в ней массивную металлическую дверь без всяких петель. Она была вставлена так плотно, что стык створки и косяка был практически невидим. Справа на двери находился штурвал поворотного механизма, какие бывают на подводных лодках.
Оцепенев от неожиданности, все смотрели, словно зачарованные, на эту темную металлическую стену. Каждый по-своему представлял, что или кто скрывается за ней.
Фрэнк слез со стула, взялся за штурвал и повернул. Дверь, как и следовало ожидать, не открылась. Он попробовал покрутить колесо в разные стороны, но быстро убедился, что ничего не получится.
– Не работает. Наверное заблокировано изнутри.
Остальные, опустив оружие, приблизились к двери. Тем временем Фрэнк раздумывал над нелепостью ситуации, глядя на металл так напряженно, словно хотел расплавить его взглядом.
Ты ведь здесь, за этой дверью, верно? Я знаю, что ты здесь. Стоишь там, приложив ухо к этой металлической двери, и слушаешь наши голоса, шум от наших движений. Может, спрашиваешь себя, как мы станем извлекать тебя из твоего логова. Нелепо, но мы задаем себе точно такой же вопрос. Нам придется немало постараться, а кто-то, возможно, положит свою жизнь, лишь бы вытащить тебя из одной тюрьмы и поместить в другую – до той поры, пока смерть не освободит тебя…
Фрэнк вдруг отчетливо представил себе лицо Жан-Лу и вспомнил, какое хорошее впечатление произвел на него диджей при первом знакомстве. Вспомнил, какое у него было убитое лицо, как он уронил голову на руки, сидя за столом, как вздрагивал от рыданий после одного из звонков. Вспомнив, как Жан-Лу плакал, Фрэнк подумал, что теперь этот плач кажется ему издевательским смехом злого духа. А он, Фрэнк, еще так по-дружески разговаривал с ним, когда убеждал не прерывать передачу, и не подозревая в этот момент, что сам же толкает его к продолжению проклятой цепи убийств.
Фрэнку показалось, будто он ощутил сквозь закрытую дверь знакомый запах одеколона Жан-Лу – легкий свежий аромат, отдававший бергамотом и лимоном. Подумал, что если приложить сейчас ухо к холодному металлу, можно, наверное, услышать голос Жан-Лу, теплый, проникновенный, который, преодолев толщу двери, снова произнесет слова, огненным клеймом запечатленные в его сознании.
Я убиваю…
При воспоминании о жертвах Жан-Лу, Никто или как его еще там, Фрэнком овладела неимоверная злость. Злость настолько лютая, что теперь – Фрэнк не сомневался – он разломает эту металлическую дверь голыми руками и вцепится в горло человека, скрывающегося за ней…
Легкий шум вернул его к реальности. Лейтенант Гавен постукивал кулаком по металлу в разных местах и прислушивался. Потом повернулся, и на лице его опять появилось далеко не радостное выражение.
– Месье, думаю, мой Гашо едет сюда с пластитом напрасно. Не хотелось бы вас огорчать, но я все-таки сперва поискал бы возможность пообщаться с нашим человеком, если, конечно, он там. Нужно объяснить ему, что он обнаружен и у него нет другого выхода. Сожалею, но должен предупредить: если он все же не захочет выйти по доброй воле, то сделать это с помощью взрыва будет непросто. Взрывчатки понадобится столько, что половина горы взлетит на воздух.
Одиннадцатый карнавал
Он находится в своем надежном укрытии, в той коробке из бетона и металла, которую кто-то когда-то соорудил под землей из страха перед так и не состоявшимся событием.
С тех пор, как он случайно узнал о существовании укрытия и, впервые войдя сюда, понял, что это такое и чему служит, он содержал его в идеальном состоянии. Кладовая заполнена консервами и бутылками с минеральной водой. Простая, но эффективная система рециркуляции жидкостей позволяет при необходимости фильтровать и пить даже собственную мочу. То же самое касается и воздуха – он очищается в замкнутой системе с помощью фильтров и химических реагентов, которые не нужно доставлять снаружи. Запасы продуктов и воды таковы, что он может спокойно оставаться здесь больше года.
Теперь он выходит отсюда лишь глубокой ночью, с единственной целью – подышать чистым воздухом и ощутить летние ароматы ночи – только ночью он чувствует себя спокойно. В саду растет огромный куст розмарина, и его сильный запах почему-то напоминает ему аромат лаванды. Они так непохожи, и все же достаточно этой мелочи, чтобы в памяти тотчас всплыли воспоминания – словно неслышно опускается игла на пластинку, вынутую из стопки механической рукой. Сочетание ночного мрака и этого аромата возбуждает.
В полнейшей темноте он движется по этому дому, который изучил во всех деталях, так бесшумно, как умеет только он. Иногда он выходит на террасу и стоит в тени, прислонившись к стене. Закинув голову, смотрит на звезды. Он не пытается угадать по ним будущее, просто любуется их ярким мерцанием. Он не задается в этот краткий миг вопросом, что будет с ним, с ними. Это не безответственность или беспечность, а всего лишь понимание, что подобные вопросы ни к чему.
Он не казнит себя за допущенную ошибку. С самого начала было ясно: рано или поздно он в чем-то ошибется. Таков закон случайности применительно к эфемерной жизни человеческих существ, и кто-то очень давно научил его, что за ошибки надо платить. Нет, не совсем так. Заставил его понять на собственной шкуре, что за ошибки платят.
