Джорджо Фалетти - Я убиваю

Джорджо Фалетти

Я убиваю

Давиду и Маргарите

Дорогой, обрамленной плачем,

шагает смерть в венке увядшем.

Она шагает с песней старой,

она поет, поет, как белая гитара.[1]

Первый карнавал

Он – это некто и никто.

Уже многие годы носит он свое приклеенное к голове лицо и свою пришитую к ногам тень, но так и не может понять, что из них тяжелее. Порой у него внезапно возникает неукротимое желание оторвать их, повесить куда-нибудь на гвоздь, а самому остаться все там же, на полу, подобно марионетке, у которой чья-то милосердная рука обрезала нити.

Иногда усталость не дает ему понять, что единственный надежный способ следовать голосу разума – это пуститься в неудержимую гонку по стезе безумия. Все вокруг – беспрестанная круговерть лиц, теней, голосов и людей, которые даже не задаются никакими вопросами и ведут безвольное существование, терпя скуку и трудности путешествия, довольствуясь лишь отправлением время от времени глупых открыток.

Здесь, где он сейчас находится, звучит музыка, движутся тела, растягиваются в улыбке губы, произносятся какие-то слова… Он же тут, среди этих людей, только из любопытства, зная, что и этот снимок день за днем будет постепенно выцветать.

Он стоит у колонны, и думает о том, как же они все никчемны.

Напротив него, на другом конце зала, за столиком у широкого окна в сад, сидят рядом мужчина и женщина.

В мягком свете она выглядит тонкой и нежной, как сама грусть, у нее черные волосы, а зеленые глаза такие огромные и лучистые, что он видит их даже издали. Мужчина определенно без ума от нее. Он что-то говорит ей на ухо, стараясь пробиться сквозь музыку. Они держатся за руки, и она смеется в ответ на его слова, то запрокидывая голову, то пряча лицо в ложбинке на его плече.

Но вот она оглядывается, почувствовав, видимо, его пристальный взгляд – он стоит у колонны – и пытается понять причину своего смутного беспокойства. Заметив его, она равнодушно скользит взглядом по его лицу, как впрочем и по всем другим, и снова дарит свой чудесный взгляд мужчине, сидящему рядом, и он отвечает ей тем же: он ничего не видит вокруг – только ее.

Они молоды, красивы и счастливы.

Он стоит, прислонившись к колонне, и думает, что вскоре они умрут.

1

Жан-Лу Вердье нажал кнопку на пульте дистанционного управления и, чтобы поменьше дышать выхлопными газами в тесном боксе, завел двигатель лишь тогда, когда гофрированная железная штора наполовину поднялась. Свет фар не спеша проник за ползущую вверх металлическую стенку и прорвал черную завесу мрака. Жан-Лу переключил коробку передач в автоматический режим и медленно вывел свой «мерседес SLK» наружу. Направив пульт за спину, чтобы опустить штору, и ожидая, пока щелкнет замок, он невольно окинул взглядом панораму, которая открывалась со двора его дома.

Лежащий внизу Монте-Карло[2] – бетонное ложе посреди моря – казался почти бесформенным в легкой дымке, отражавшей вечерние огни. Чуть ниже его дома, уже на территории Княжества, возле указующего перста «Парк Сен-Ромен» – одного из самых высоких небоскребов города – виднелись освещенные площадки «Кантри клуба», где, наверное, тренировались в этот час звезды мирового тенниса. Еще ниже, в направлении мыса Ай, у старой городской крепости, угадывался квартал Фонтвьей, метр за метром, клочок за клочком отвоеванный у воды.

Жан-Лу закурил сигарету и включил приемник, настроенный на волну «Радио Монте-Карло». Двигаясь по пандусу к дороге, он с помощью пульта открыл ворота и, свернув влево, не спеша поехал вниз, в город, наслаждаясь жарким уже в конце мая воздухом.

Из радиоприемника выплеснулась характерная партия ритм-гитары – U2 пели «Pride». Жан-Лу улыбнулся. Стефания Вассало, диджей, которая вела в этот час передачу, была без ума от Эджа, гитариста ирландцев, и не упускала случая включить в программу что-нибудь из их репертуара. Как-то раз, взяв интервью у своих кумиров, она целый месяц ходила с мечтательным выражением лица, и коллеги то и дело подшучивали над ней.

Спускаясь по серпантину от Босолей[3] к Монте-Карло, Жан-Лу принялся отстукивать ритм то левой ногой, то рукой, лежащей на руле, вторя Боно, который своим печальным, с хрипотцой, голосом пел о человеке, пришедшем in the name of love.[4]

В воздухе ощущалась близость лета – он был напоен особым ароматом приморских городов, – солоновато-горьким запахом пиний, розмарина. Большие обещания, высокие ставки. Те не выполнены, эти проиграны. Море, пинии, розмарин и все краски лета останутся здесь еще долго и после того, как не станет и его самого, и многих других людей, как и он задыхающихся тут от жары, как впрочем и повсюду.

Но пока что он едет в открытой машине, нисколько не страдая от зноя, ветер ворошит волосы, и в душе у него тоже свои добрые намерения и свои неплохие жизненные ставки.

В мире существовало кое-что и похуже.

Несмотря на позднее время, других машин дороге не было.

Зажав окурок в пальцах, Жан-Лу щелчком выбросил его в окно и, наблюдая в зеркало заднего вида пламенеющую траекторию, увидел, как огонек, упав на асфальт, рассыпался крохотными искорками. Последнюю затяжку тоже унес ветер.

Жан-Лу спустился с холма и немного помедлил, думая, как лучше добраться до порта. У развилки он решил ехать к центру города и свернул на Итальянский бульвар.

Туристы уже начали заполнять Княжество Монако. Только что завершился этап «Формулы-1» – «Гран-при Монако», – и это стало как бы сигналом к началу летнего сезона. Отныне и впредь все дни, вечера и ночи на этом побережье будет постоянно царить оживленная круговерть актеров и зрителей. Одни, с высокомерием и скукой на лицах, будут перемещаться в лимузинах с персональным водителем, другие, восторженные, взмокшие от пота, – в малолитражках. Это будут те же люди, что стоят сейчас у витрин, огни которых отражаются в их глазах. Те, кто соображает, как найти свободную минутку, чтобы заехать сюда и купить вон тот пиджак, и те, кто ломает голову, где раздобыть денег. Это полярные категории людей, такие же противоположные, как белое и черное, между которыми пролегает невообразимая гамма всех оттенков серого. Кто-то из них живет с единственной целью – пускать, как говорится, пыль в глаза, а кто-то в прямом смысле слова пытается спастись от пыли настоящей.

Жан-Лу подумал, что жизненные приоритеты в общем-то довольно просты и неизменны, и мало где еще на свете можно так же легко разложить их по полочкам, как здесь. Охота за деньгами на первом месте. Одни их имеют, другие хотят иметь. Все просто. Избитая истина становится таковой из-за толики правды, скрывающейся в ней. Возможно, деньги и не приносят счастья, но в ожидании его это неплохой способ провести время.

Так думают все.

В нагрудном кармане зазвонил мобильник. Жан-Лу достал его и ответил, даже не взглянув на дисплей, поскольку отлично знал, кому он нужен. Слова Лорана Бедона, режиссера и автора «Голосов», передачи, которую Жан-Лу вел каждую ночь на «Радио Монте-Карло», донеслись до него вместе с дуновением воздуха в микрофоне.

– Ну, как, ты собираешься почтить нас сегодня вечером своим присутствием, или мы должны справиться без нашей звезды?

– Привет, Лоран. Еду, еду.

– Ладно. Ты ведь знаешь, что если диджеев нет в студии по меньшей мере за час до эфира, у Роберта тут же начинает барахлить кардиостимулятор. И задница дымиться.

– Как? И она тоже? Ему что, курева не хватает?

– Похоже на то.

С Итальянского бульвара Жан-Лу выехал на бульвар де Мулен. Освещенные витрины по обеим сторонам улицы засверкали морем обещаний, подмигивая, словно дорогие проститутки. Как и с ними, нужно было всего лишь иметь немного денег, чтобы приобрести…

Разговору помешал тонкий свист в телефоне – помеха из-за радиоволн. Жан-Лу перенес аппарат к другому уху, и свист прекратился, будто послужив условным сигналом. Лоран сменил тон.

– Ладно, кроме шуток, поторопись. У меня тут была пара…

– Подожди минутку. Полиция, – прервал его Жан-Лу.

Он поспешно опустил руку с мобильником, изобразил на своем лице предельную наглость, подъехав к светофору на перекрестке авеню де ла Мадон и остановился в левом ряду, ожидая зеленого света. Полицейский на углу строго следил, чтобы сидевшие за рулем неукоснительно выполняли указания его светящегося коллеги. Жан-Лу понадеялся, что успел спрятать мобильник, и тот ничего не заметил. В Монте-Карло крайне строго следили за тем, чтобы водители не пользовались телефоном во время движения. И сейчас ему вовсе не хотелось терять время на разговоры с неумолимым княжеским блюстителем порядка.