Бентли Литтл, Глория - Бентли Литтл
Они добрались до округа Орандж вскоре после полудня, проехав по Риверсайд Фривей через Анахайм Хиллз. Выехав на правую полосу, Бенджамин свернул на 57-ю автостраду.
— Что ты делаешь? — спросила Глория. — Нам нужно проехать через Лос-Анджелес.
Он выехал на съезде с Имперского шоссе.
— Куда ты идешь?
— Домой, — сказал он, словно озадаченный ее вопросом.
Дом?
Говорил ли он о доме в Бреа? Они направлялись в ту сторону, так что это казалось вероятным, но она не была уверена, что это возможно. Это была совершенно другая жизнь, которую он не знал. Очевидно, что-то изменилось во время той бесконечной поездки по темной пустыне, и хотя ей было не по себе, мысль о том, что все снова изменилось и Бенджамин все еще здесь, давала Глории надежду, что страшные предупреждения ее матери были не более чем пустыми угрозами.
Глория молчала, пока они ехали, ее беспокойство было пронизано незнакомым оптимизмом.
Конечно, Бенджамин проехал через центр города Бреа и въехал в их старый район. Он был таким же, как и раньше, и в то же время другим. Сами дома были теми, которые она узнала, но некоторые были выкрашены в новые цвета, и многие из них имели незнакомый ландшафтный дизайн. Широко размахнувшись, как он всегда это делал, Бенджамин въехал на подъездную дорожку их дома, который совсем не изменился.
Он заглушил двигатель машины. Теперь, когда они были здесь, он выглядел растерянным. Он некоторое время смотрел через лобовое стекло на дверь гаража, затем повернулся к ней.
— А зачем я сюда приехал? — спросил он. — Мы должны были ехать на север. Ты должна была что-то сказать важное.
— Я уже кое-что сказала. — Она коснулась его руки, посмотрела ему в глаза. — Ты знаешь, где это? Ты понимаешь, где мы находимся?
Он покачал головой.
— Мы жили здесь. В одной из тех других жизней. Это был наш дом.
Он уставился через лобовое стекло на дом, явно желая вспомнить, но воспоминания, которые привели его сюда, исчезли, и он покачал головой.
— Впервые вижу это строение.
Поддавшись порыву, она вышла из машины.
— Что ты делаешь? Постой, там может быть опасно!
Глория ничего не ответила. Она поднялась по трем ступенькам на крыльцо и постучала в парадную дверь. У нее возникла внезапная безумная мысль, что ей откроют дверь, что она столкнется с другой версией себя. Но никто не подошел к двери, никого не было дома, а когда она заглянула в узкое окошко сбоку от двери, то увидела, что обстановка была чужой для нее. Это был не их дом.
Кроме...
Она отрегулировала краем глаза на какой-то предмет. Да. Там, на стене над большим телевизором с плоским экраном, установленным на низкой подставке, висела антикварная висюлька, которую они купили во время медового месяца в Монтерее. А рядом с ней — карандашный набросок в рамке, изображавший хижину в Хиксвилле с линией высоких сосен за ней.
Возможно, это был их дом.
Бенджамин вышел из машины. Она чувствовала себя такой же растерянной, как и он, и уже почти повернулась, чтобы уйти, но что-то заставило ее протянуть руку и проверить дверь. Она была не заперта, и когда ее палец надавил на ручку, дверь открылась.
— Что ты делаешь? — спросил Бенджамин, торопливо поднимаясь по ступенькам. Его голос был низким, как будто он боялся, что его подслушают.
— Я просто хочу кое-что проверить.
Он оттащил ее, и быстро закрыл дверь.
— Это взлом и проникновение. Нас могут арестовать. Пойдем. Давай уйдем отсюда.
Он был прав, она знала. На дверной ручке уже были ее отпечатки пальцев, и если у кого-то на улице была камера наблюдения на крыльце, то они были на ней. Разумнее всего было бы... Дверь неожиданно открылась.
— Мама? Папа?
Глория увидела лицо Бенджамина прежде, чем увидела их дочерей, и хотя выражение его лица было шокированным, в нем также была невероятная радость, и она не могла припомнить, чтобы когда-либо видела его таким счастливым.
Мика и Пола были подростками, обе симпатичные, со свежими лицами, совершенно не испорченные жизнью. Они были одеты в одежду, которую она не узнала, но с прическами, которые она знала.
Бенджамин бросился вперед, не пытаясь подавить рыдания, и обхватил обеих девушек одновременно, обняв их поближе.
Глория последовала за ними в дом. Теперь она узнала обстановку. Они не были ее собственными, не совсем, но казались смесью различных стилей, знакомых ей. Она увидела торцевой столик, который был у нее в Колорадо, рядом с диваном из гостиной тети Рут, и откидное кресло, подозрительно похожее на кресло Максин... ее матери.
...в доме напротив, который она когда-то считала домом своего детства.
Девочки вырвались из рук Бенджамина, как только его объятия ослабли. Обе, как увидела Глория, смотрели на своих родителей с чем-то похожим на страх.
— Что с тобой случилось? — спросила Пола. Ее голос дрожал. — Ты такая старая.
Мика испуганно отступала от них.
— Вы на самом деле не наши родители?
— Нет же! — настаивал Бенджамин, все еще плача, явно потрясенный тем, что его дочери снова живы и молоды. — Это мы. Я и Глория.
Это неправильно, подумала Глория.
Все ломалось, и независимо от того, было ли это ее заслугой или заслугой ее матери, это не предвещало ничего хорошего для того, что должно было произойти. Она чувствовала себя беспомощной, запертой в петле, которая, казалось, распадалась вокруг нее.
— Дэн! — крикнула Пола, и Мика подхватила крик. — Дэн! Иди сюда!
Их брат вышел из слишком темного коридора, держа в руках длинный изогнутый нож, который он держал еще в Тусоне. В отличие от своих сестер, Дэн не был младше. Ему было столько же лет, сколько ей, когда она увидела его с собравшейся во дворе толпой, столько же, сколько ему было, когда он пришел на обед в День благодарения, столько же, сколько ему было, когда он умер.
Бенджамин инстинктивно попятился назад, даже когда его руки протянулись к нему.
— Сын?
Глория схватила его за запястье, крепко вцепившись в него пальцами.
— Нет, Бенждамин, это не твой сын!
