Аллан Фолсом - Изгнанник
— Хирурга по имени Джеймс Патрик Одетт?
— Значит, вы все-таки изучали книжку Хэллидея.
— Да, но всего лишь искал в ней диск.
— А как же узнали про Одетта?
— В день убийства детектива Хэллидея доктор Одетт погиб в результате пожара, вспыхнувшего в офисном здании в городе Розарио в Аргентине. Здание, где врач снимал кабинет, сгорело дотла. Погибли еще семеро людей. Огонь уничтожил все, что находилось внутри.
— Вы хотите сказать, истории болезни, рентгеновские снимки…
— Все, мистер Мартен, абсолютно все.
— Точно та же история, что и с другими медицинскими архивами и полицейскими базами данных.
Коваленко кивнул:
— Информация поступила ко мне из моего управления в Москве. Я получил ее, когда возвратился с места убийства Хэллидея и незадолго до того, как поехал сторожить квартиру мистера Форда. — Взгляд его стал отсутствующим, точно в голову ему пришла какая-то тревожная мысль.
Судя по всему, русский только что из телефонного разговора получил свежую порцию данных, причем далеко не самых оптимистичных. И в душе его наверняка происходила борьба по поводу того, какой частью этих данных можно поделиться с Мартеном, если вообще стоит с ним делиться. Наконец взгляд Коваленко снова стал осмысленным. В его глазах теперь читалась не только тревога, но и искренность или, если угодно, беззащитность, какой Николас ранее у него не замечал. Это служило признаком того, что русский решился посвятить собеседника в свои тайны.
— Хотите знать, как и почему у меня появилась такая информация? Я не зря сказал вам, что все зависит от контекста, в котором употребляется сокращение ALC. Джеймс Патрик Одетт — это пластический хирург, у которого был единственный, эксклюзивный пациент. Зовут этого пациента Александр Луис Кабрера.[25] Он получил очень серьезное ранение в результате несчастного случая на охоте в Андах: стрелял в оленя, а ружье разорвалось ему прямо в лицо.
— Когда, — несколько запнулся Мартен, потому что уже знал ответ, — это случилось?
— В марте прошлого года.
— В марте, говорите?
— Да.
— Кто был с ним рядом?
— Никого. Его единственный компаньон находился далеко, потому что ушел вперед по тропе. — Голос Коваленко вдруг зазвучал жестче. И не потому, что он забеспокоился, что уже рассказал лишнее. Скорее, ему самому не хотелось верить в то, что он говорит. — Я знаю, что вы сейчас думаете, мистер Мартен. Вы думаете, что все это было подстроено. Что этот несчастный случай был вовсе не случайным. И что произошел он не в Андах, а в Лос-Анджелесе, в перестрелке с полицией. Но на деле все обстояло не так. Есть отчет бригады медиков-спасателей, которая эвакуировала его из гор на вертолете, есть описание курса лечения в больнице. Есть, наконец, записи лечащих врачей.
— Эти записи могут быть фальшивкой.
— Согласен. Но есть одно существенное «но». Александр Кабрера — очень крупный и вполне законопослушный аргентинский бизнесмен. Приключившееся с ним несчастье освещалось в стране крайне широко.
— Почему же тогда Хэллидей сел ему на хвост? Почему он здесь о нем писал? — Николас сунул ежедневник под нос Коваленко.
— Мне нечего на это ответить, — улыбнулся русский. — Но скажу вам, что Александр Кабрера не только очень известный, но и чрезвычайно успешный предприниматель. Он владеет глобальной компанией по строительству и эксплуатации трубопроводов с представительствами по всему миру. У него есть постоянно арендованные офисы и номера в пятизвездочных отелях дюжины крупнейших городов, в том числе здесь, в Париже, в отеле «Риц».
— Так Кабрера сейчас здесь, в Париже?
— Его нынешнее местонахождение мне неизвестно. Я всего лишь заметил, что он здесь постоянно снимает гостиничный номер. Не пытайтесь искать совпадения там, где их нет, мистер Мартен. Не могу представить себе, что такой человек, как Кабрера, может оказаться этим вашим мерзавцем Реймондом Торном.
— Но почему-то это смог себе представить Хэллидей.
— Неужели? А вдруг это было просто условное обозначение? Какой-то невинный вопрос к доктору Одетту?
— Нам этого уже никогда не узнать. Обоих нет в живых — ни Хэллидея, ни доктора.
Мартен замолчал, подошел к окну и посмотрел на улицу. Постоял некоторое время молча, потирая замерзшие руки и глядя на снег, кружащий за окном.
— В таком случае какое вам вообще дело до Александра Кабреры? — наконец поинтересовался он.
— Он старший сын сэра Питера Китнера.
— Что? — изумился Мартен.
— Александр Кабрера рожден от первого брака.
— И все об этом знают?
— Нет. По правде говоря, думаю, что об этом знают очень немногие. Сомневаюсь, что об этом знают даже его близкие.
— Но вы-то знаете.
Коваленко удовлетворенно кивнул.
— Откуда?
— Скажем так: знаю — и все.
Вот и еще одно подтверждение того, что у Коваленко есть какая-то особая повестка дня. Что ж, это его право. Мартен решил не совать нос в дела русского. Пусть тот сам решает, до какой степени раскрывать карты.
— Давайте-ка вернемся к Китнеру.
Коваленко взял стакан.
— Не желаете выпить, мистер Мартен?
— Я бы желал узнать у вас, что происходит с Питером Китнером. Почему сегодня вечером он присутствует на ужине, который дают Романовы?
— Да потому, мистер Мартен, что сэр Питер Китнер — один из Романовых.
59
Все еще четверг, 16 января, 18.20
Апартаменты с окнами на улицу в доме номер 127 по авеню Ош были просторны, заново обставлены и недавно отремонтированы. Они состояли из двух квартир и комнаты для постоянной прислуги. Из окон даже в снежную погоду были видны огни Триумфальной арки, расположенной в двух кварталах отсюда, и водоворот машин вокруг нее.
В одной из квартир проживала великая княгиня Екатерина вместе с матерью, великой княгиней Марией. Другая квартира была отведена сыну Екатерины — великому князю Сергею Петровичу Романову. Комната прислуги, куда поставили две односпальные кровати, предназначалась четырем телохранителям, которые дежурили круглосуточно парами. Великая княгиня Екатерина спланировала все сама, и заведенный ею порядок должен был сохраняться еще два дня, пока семья не покинет этот дом. Ей уже виделись толпы народа, которые заполнят улицу в надежде хоть мельком увидеть того, кто станет вскоре царем России — первым почти за столетие.
— Как в Москве, — задумчиво проговорила мать, великая княгиня Мария, глядя на снегопад из окна гостиной.
— Да, на Москву похоже, — подтвердила Екатерина.
Долгое путешествие вовсе не сказалось на их внешности, а возможно, оживление на их лицах и сияющие глаза были вызваны предвкушением предстоящих событий. В дверь постучали.
— Войдите! — Великая княгиня Екатерина повернулась, ожидая увидеть своего сына, тоже готового отправиться на прием на авеню Георга V, до которого было всего несколько минут езды. Однако это был Октавио, их телохранитель со шрамом на лице.
— Мы произвели полный осмотр здания, ваше высочество. Все в порядке. Обе двери черного хода заперты. Вернее, одна была открыта, но сейчас ее заперли. У парадного входа теперь круглосуточно дежурит швейцар. Его хозяин знает о нашем прибытии. Никого без нашего ведома не пустят.
— Прекрасно, Октавио.
— Машина будет подана, как только прикажете, ваше высочество.
— Спа…
Великая княгиня Екатерина Михайловна, намеревавшаяся поблагодарить охранника, запнулась на полуслове. Она смотрела мимо Октавио на дверь, в проеме которой в этот момент появился ее сын. Свет из коридора словно золотом обрамлял его статную фигуру. На нем был темный костюм отличного покроя, накрахмаленная сорочка и повязанный щегольским узлом галстук насыщенно-красного цвета. Он был очень хорош собой — как всегда. Но в его облике появилось новое — более важное, чем просто мужская красота. Сергей выработал в себе новую манеру держаться — с достоинством, самоуверенно, царственно.
Раньше в ее душу закрадывалось сомнение, сможет ли он соответствовать своей новой роли. Всю дорогу, пока они ехали в Париж, Сергей играл в какие-то компьютерные игры. Типичный оболтус двадцати двух лет — спутанные волосы, синие джинсы, мешковатый свитер. Однако теперь от прежнего облика не осталось и следа, как и от недавних сомнений. Вчерашнего мальчика больше нет. Его место занял высокообразованный, зрелый мужчина, полностью готовый стать лидером нации.
— Мама, бабушка, вы готовы? — спросил он.
— Да, готовы, — ответила с улыбкой Екатерина и впервые назвала сына так, как уже завтра, по ее убеждению, будет называть его весь мир. — Царевич, мы готовы.
60
Питер Китнер одну за другой сунул руки в рукава накрахмаленной парадной сорочки. Обычно одеваться ему помогал французский камердинер, однако из-за снега застрял где-то в пробке. По этой причине ему был вынужден прислуживать его личный секретарь Тейлор Барри. Он только что подал боссу брюки с атласными лампасами к черному смокингу, а теперь рылся в комоде красного дерева в поисках подходящего галстука-бабочки.
