Дэвид Хьюсон - Убийство-2
— У Сконинга тоже есть такая татуировка. И у многих других офицеров.
Она вытащила несколько черно-белых фотографий из архива полиции. Все незнакомые лица, кроме одного. Как только Рабен увидел фотографию Странге, он схватил ее и сунул ей в лицо.
— Он, — сказал Рабен. — Это Перк.
Когда Лунд вернулась из больницы в управление, Брикс и Хедебю разговаривали. Они выслушали все, что Лунд хотела рассказать, но в данный момент Хедебю больше волновал Странге, а не Йенс Петер Рабен.
— То есть теперь вы говорите, будто всех этих людей убил один из наших сотрудников? — воскликнула она. — Вы серьезно так думаете?
— Я не уверена, — призналась Лунд. — У Рабена есть все основания, чтобы представить произошедшее в таком свете, — он сбежал из тюрьмы, ему грозит новый срок. Разумеется, ему удастся отделаться более легким наказанием, если окажется, что он не только преступник, но и жертва.
Хедебю уцепилась за слова Лунд и произнесла с жаром:
— Нам нужно доказать невиновность Странге!
— Пока это невозможно, — сказала Лунд, садясь за стол.
— У Рабена психическое расстройство и потеря памяти, — заметил Брикс. — Это доказанный факт. Он мог запросто перепутать Странге с кем-то еще. С ним это уже случалось. Кроме того… Странге все это время работал с нами, был очень занят. У него не было времени, чтобы придумать всю эту затею с Мусульманской лигой.
Лунд вздохнула.
— У нас нет для него твердого алиби, — сказала она. — Когда мы нашли Мюга Поульсена, он, по его словам, находился дома, где не было свидетелей. Грюнера убила бомба, которая была приведена в действие с мобильного телефона, установленного заранее. То же самое — алиби нет.
— Лунд… — заговорил Брикс.
— В Швеции он ушел на несколько часов, пока я допрашивала Лисбет Томсен. Предлог — поиски Рабена. Мы пользовались его машиной, не моей. А в тот вечер, когда из воинской части украли взрывчатку, он был там.
— Но когда вы обнаружили в церкви священника, Странге выполнял задание в Хельсингёре.
— Да, он был там, — сказала Лунд. — Но никто не знает, когда он оттуда уехал. — Она взялась за свое пальто. — Я поеду к отцу Себастиана Хольста. Рабен сказал, что Хольст постоянно фотографировал. Фотоаппарат нигде не нашли.
— А Странге? — спросила Хедебю. — Что нам с ним теперь делать?
— То же, что и со всеми подозреваемыми, — ответила Лунд, одеваясь. — Допросите еще раз.
Когда она ушла, Хедебю повернулась к Бриксу и сказала то, что он уже ждал.
— Тебе придется объяснять руководству, как ты вообще принял его на работу.
Брикс старался сдерживаться.
— Рут, я его не принимал. Он пришел, когда была реорганизация полиции. Министерство обороны тогда свалило на нас всех, кому не хотело больше платить зарплату.
— Но кто-то же взял его сюда!
Он ткнул пальцем в потолок:
— Вот они и взяли. А теперь, разумеется, ни при чем.
Антитеррористический законопроект поступил на рассмотрение в фолькетинг. Всего три чтения, и закон будет принят. Перед зданием парламента стояли представители телеканалов, газетчики. Бук понял, что люди Грю-Эриксена их уже проинформировали. Пресса надеялась поприсутствовать при его скандальной отставке после принятия комплекса мер, направленных против терроризма.
Во время перерыва в дебатах он вышел в фойе, чтобы глотнуть свежего воздуха. Там, у одной из колонн, стояли Грю-Эриксен и Флемминг Россинг. Бук пренебрег галстуком. Он решил: раз его министерская карьера закончилась, то и соблюдать протокол нет нужды.
Он подошел к ним, прервал их негромкую беседу и попросил Грю-Эриксена уделить ему пару минут.
Общественное место. Они у всех на виду. Премьер-министр — само очарование.
Россинг в дорогом сером костюме никуда не ушел. Время от времени он начинал проверять сообщения на своем телефоне, но было заметно, что он прислушивается.
— Речь о Плоуге, — сказал Бук. — Я слышал, его переводят на другое место. Наверное, это ошибка…
— Никакой ошибки. Министерство работало крайне неудовлетворительно, когда его возглавлял Монберг. Теперь это очевидно. Пришло время обновить коллектив.
— Он хороший человек! — Бук заговорил громче. — Честный, трудолюбивый, настоящий профессионал своего дела. Вы не должны наказывать его за ошибки политиков, будь то Монберг или я…
Россинг не утерпел и вмешался в разговор. Его крупный ястребиный нос выглядел сегодня триумфально.
— Бук, премьер-министр передал мне, что вы принесли извинения. Я рад слышать это и зла на вас не держу.
— Да, да. Значит, что касается Плоуга…
Они посмотрели на него с совершенно одинаковым выражением. Бук вдруг понял, что это одна команда. И так было с самого начала.
— Вы уже видели проект вашей речи на пресс-конференции? — спросил Грю-Эриксен. — Если хотите, добавьте что-нибудь от себя. Но прошу не делать никаких изменений по существу. Ни в коем случае. А теперь…
Бук забормотал что-то, понимая, что проиграл и этот поединок.
— Мне нужно кое с кем переговорить, — сказал Грю-Эриксен и исчез среди депутатов парламента, так же быстро растворился и Россинг.
У него в кармане зазвонил телефон. Плоуг.
— К пресс-конференции все готово, — сказал он. — Можем начинать, как только законопроект будет одобрен.
— Хорошо…
— И еще приехала ваша жена. Сейчас с ней Карина.
— Что? — взорвался Бук. — Мария? А с кем же остались дети? В понедельник ее мать ходит на йогу. Что за дела?
Дождавшись паузы, Плоуг ответил отстраненным тоном:
— Я сказал, что вы встретитесь с ней на улице. Наверное, она лучше меня сможет ответить на ваши вопросы.
Бук выбежал из здания парламента, торопливо пересек тихую центральную часть Слотсхольмена, миновал памятник Кьеркегору и оказался на узкой улице, ведущей к министерству. Для разнообразия серые облака расступились, выглянуло холодное зимнее солнце. В ярком свете сплетенные драконы напротив министерства показались Буку еще более печальными и комичными.
Из большого черного автомобиля, стоящего перед входом, вышла Карина, одетая во все черное, как на похороны. Бук прибавил шаг.
— Где она? — спросил он, тяжело дыша. — Я не понимаю…
Он подошел к машине. Дверь пассажирского сиденья распахнулась, оттуда выглянула Конни Веммер; длинные светлые волосы развевались на ветру, в руке сигарета, изо рта вырывается струйка дыма.
— О господи, — простонал Бук, оборачиваясь к Карине. — Я же сказал — нет.
Но она только улыбнулась ему и скрылась в здании министерства.
— Не будьте таким нахалом, — крикнула ему Веммер из машины. — Вам нужно только выслушать меня. Залезайте, прокатимся. Нам надо поговорить о тех медицинских заключениях.
— Они стоили мне работы. Чего вы еще от меня хотите?
Он развернулся и пошел прочь.
— Бук, постойте! — Она двигалась гораздо быстрее, чем он ожидал, и через секунду оказалась рядом с ним, уцепилась за рукав его пиджака. — Неужели вы решили, что я выполняла поручения этого мерзавца Россинга? Ведь это он меня уволил.
Он старался не слушать и шел вперед. Она висела у него на локте, как назойливая попрошайка.
— Если Россинг узнал об этом факсе заранее, значит кто-то ему сообщил.
Бук начал подниматься по ступеням, ведущим к двери министерства.
— Ладно, забудем это, — сказала Веммер. — Но как же вы не заметили того, что было у вас под носом?
Они оказались у двери. Бук взялся за ручку.
Конни Веммер была в ярости, но отпустила наконец его пиджак.
— Эх вы, борец за справедливость! Почему вы не сравнили даты на этих заключениях? Почему…
Бук захлопнул за собой тяжелую деревянную дверь.
Конни Веммер постояла на залитой солнцем холодной улице, докурила сигарету, бросила окурок на обочину, пробормотав парочку нелестных ругательств в его адрес.
Дверь открылась, и появился Бук.
— Какие даты? — спросил он.
Отец Себастиана Хольста жил в наполовину отделанной квартире недалеко от дворца Амалиенборг. На стенах и на полу — картины современных художников. Повсюду строительные материалы, чемоданы с вещами. В старом здании шел ремонт, и, судя по неоштукатуренным стенам и некрашеным потолкам, до окончания было еще далеко.
Он приготовил Лунд кофе и сел рядом с ней за стол у окна.
— Я знаю, что Себастиан всегда носил с собой фотоаппарат, — начала она.
Это был крупный мужчина немногим старше ее самой. Ярко-голубая рубашка, длинные, растрепанные волосы.
Художник, предположила она. Или архитектор. Он не упомянул род своих занятий.
— Да, он постоянно фотографировал. У нас это в роду. Нам даны глаза, чтобы видеть мир, так почему не запечатлеть то, что мы видим?
— Все?
— Все, что можно. Во всяком случае, так считал Себастиан. Он много снимал в Афганистане. Правда, все снимки остались у военных. Они сказали, что это имущество армии. — Хольст нахмурился. — Значит, вы их не видели?
