Арсен Ревазов - Одиночество-12
– Э, Антон! С таким настроением ты слоника не продашь.[118]
Но расшевелить меланхоличного Антона было не просто.
– У меня сегодня как у женщины: настроение определяется одеждой.
– А чем тебе не нравится наша одежда? По-моему очень экзотично.
– Капюшонами. Мне кажется, что они здесь специально для того, чтобы в решающий момент их надели нам на голову. Точно в таких же балахонах казнили декабристов.
Я критически оглядел нас. Если вспоминать фильм «Звезда пленительного счастья», то Антон был прав. И что теперь делать? Раздеваться?
– Сейчас мы все устроим.
От превкушения драки Мотя прямо светился.
– Если тебе не нравятся капюшоны – пожалуйста. Наша фирма уже десятки лет избавляет людей от надоевших им капюшонов.
С этими словами Матвей начал с треском отдирать наши капюшоны от хитонов. Через полминуты мы оказались с ободранными воротниками, но не успели понять, до какой степени наш наряд стал позитивнее, потому что включился динамик и женский голос, немного усталый, предложил нам встать и поклониться.
– Матвей, а ты ведь как воду смотрел. Джессер Джессеру – женщина! Вопрос, конечно, симпатичная ли она… Вставать то будем?
– Ну разве что как истинные джентльмены перед дамой.
Мы с Матвеем поднялись. Матвей даже поклонился в сторону кафедры. Антон сидел не шевелясь.
– Я жду.
Я как раз раздумывал о том, почему этот голос кажется мне таким знакомым, как вдруг Матвей произнес насмешливо и зло:
– Дорогая! А что это ты там за стенкой спряталась? Выходи поговорим. Здесь все свои.
Антон посмотрел на Мотю взглядом, которым простые волшебники смотрели на шипящего, говорящего по-змеиному Гарри Потера. И, честное слово, взгляд этот был – каким-то отчужденным. Я стал вспоминать, когда это Антон смотрел на Мотю таким взглядом, но тут открылась дверь перед кафедрой, и я вздрогнул. На кафедру поднималась Дина. Она была одета как обычно: в синих джинсах и черном свитере. Только на шее у нее висела тяжелая золотая цепь с большим овальным медальоном.
– Так это все-таки ты, – сказал просто и сухо Антон.
– Это я. Вам повезло. Никто не причинит вам боль. Вы просто еще раз уснете. Это, впрочем, не касается Иосифа.
Я взял себя в руки, сделал вид, что все происходящее, действительно, меня не касается, сел на скамью, одел наушники и поставил Bang Bang. Учитывая, что с нами собирался поговорить Джессер Джессеру, мое поведение скорее всего показалось окружающим неадекватным.
I was five and he was sixWe rode on horses made of sticksHe wore black and I wore whiteHe would always win the fightBang bang,He shot me downBang bang,I hit the groundBang bang,That awful soundBang bang,My baby shot me down.[119]
Мир окончательно и бесповоротно сошел с ума. Жена Антона и моя сестра сообщила нам, что убьет нас не больно.
Глава 33
В ранней молодости меня смущала какая-то избыточная ясность восприятия. Все было или хорошо и понятно или плохо и непонятно. И только где-то на самой глубине души плескалось, что на самом деле все должно быть по-разному. Поэтому я действовал по стандартам, указанным в простых песнях. Если я любил – я любил. Если я лечил – я лечил. Если я не знал, люблю я или нет – я бросал. Мне кажется, что именно из-за что все у меня было так просто, я все это забывал. И хорошее и плохое. Запоминаются-то сложности…
Например, не так давно, когда я в очередной раз брюзжал по поводу Дины, Антон напомнил мне совершенно забытую историю, как мы, веселые, очень молодые и не очень пьяные (нельзя же, правда, быть одновременно веселым, трезвым и умным!) возвращались с одного из первых концертов «АукцЫона».
Жизнь казалась настоящей. Точнее об этом как-то не думалось. Матвей встал на руки и прошел так метров двадцать по занесенной снегом улице пока не грохнулся, подскользнувшись на обледеневшем канализационном люке. Причем как раз в тот момент, когда я закричал на всю улицу: «В здоровом теле – здоровый дух!»
Потом одна длинноногая красавица прилюдно зализывала Моте ссадину на запястье. Затем мы пошли ко мне (родители были на даче) и пили, слушали наперебой музыку, а в конце-концов даже родная сестра Дина показалась мне не такой уж отмороженной.
Мы вышли на балкон покурить. Я накинул на плечи Дины свой пиджак и с изумлением узнал, что моя физико-математическая кровная родственница пишет стихи.
Пришла зима на оба наших домаУ вас Китай. Буддийская истома,Зеленый чай с Великих Желтых рек.А в призрачной прозрачности сосудаЦветущий лотос. Благодушный Будда.Жемчужные возможности судьбы.
Я удивился. О буддизме тогда в Москве толком никто и не думал. Зеленый чай был экзотикой. И что вдруг Дине вздумалось писать про него стихи? Потом мы долго пили. Не чай. Дина тоже пила, плакала и говорила, как она на самом деле любит меня. Я расстрогался и мы чуть ли не поцеловались.
А сейчас? Что у нас – гражданская война? Как можем мы с родной сестрой оказаться, да не по разную сторону баррикад, а просто в разных Вселенных?
И что мне теперь делать? Думать об этом? Переживать? Пытаться восстановить целостность реальности? Хорошо бы, да только я знал, что она не восстановится. Она – утрачена и невосстановима.
– Дина! Дина!! Ты сошла с ума!!! Что же ты, дурочка, сделала?
– Понимаешь, Иосиф, – у Дины в глазах был тот самый вечер, когда мы с нею помирились, – я это сделала давно.
– А мама знает?
– Нет.
– А… папа?
– Никто ничего не знает.
– Так передумай! Еще не поздно!
И чтобы доказать себе, что это так, я почти судорожно отыскал в iPOD'е нужную песню и включил ее пока Дина не успела мне возразить. Песня началась. Я подошел к Дине и протянул ей один из двух наушников. Мы стояли очень близко друг к другу, чуть ли не обнявшись.
Еще не поздно, день уже прожит.Войди, прохожий, я тебе верю.Сдирая кожу, входит луна в узкие двери.Что-то поет чей-то голос,Бьется в стекло, тонет в стекле,Разорвалось – раскололось.Кто-то зовет меня…
Дина молча выслушала песню до конца и вернула мне наушник. Я не мог понять, что происходит у нее в душе. Но что-то в ней происходило. Разобраться бы… Конечно, всю жизнь Дина была мне чужой. Но… На самом деле – она же не чужая?!
Я покачал головой и сел на место. Мотя взял слово:
– Короче пацаны. Давайте конкретно. Мы, кажется, все тут попали. У кого какие предложения?
Мне показалось, что от его азарта осталась только злость.
– Скучно быть смелым. Давайте послушаем мою бывшую жену.
Слово «бывшую» Антон не педалировал, но оно все равно резало слух. Матвей неожиданно сменил злость на ласку.
– Дина, мы не враги друг другу? Правда ведь?
– Я вам враг, а вы мне нет. Мальчики! Вы ничего не понимаете. Совсем ничего. И это – нормально. Вы умные, но сейчас никто ничего не понимает. Завтра в России меняется власть.
– Власть?
– Новый премьер министр. Новые руководители Генштаба, ФСБ и МВД. С послезавтрашнего дня – новый министр обороны.
– Ну это не так плохо, – оживился Мотя. – Давно пора.
– Политическое остроумие в данной ситуации отдает жестким цинизмом, – Антон отчитал Мотю, а потом вполне по-дружески обратился к Дине:
– Вы решили сменить тупых, ленивых и жадных полухатов на профессионалов?
– Примерно.
– И все как на подбор будут второй степени посвящения? А то и первой?
– Примерно. Первой – не будут. Первой здесь – пока одна я.
– Но вы же не всех собираетесь сменить? – Слово «всех» Антон произнес с некоторым ударением.
– Не всех…
Дина впервые посмотрела на Антона. Во взгляде ее читалось некоторое уважение. Кажется, объявив свою степень, и признав элегантность рассуждений Антона, она рассчитывала на ответное уважение. Антон пропустил это мимо ушей.
– А потом, конечно, атомное оружие?
– Конечно.
– Ядерный катаклизм?
– Да.
– На сколько миллиардов?
У меня возникло ощущение, что Антон интересуется неожиданной возможностью купить квартиру с большой скидкой.
– Не очень ясно. Наши аналитики до сих пор все не просчитали. Очень сложная модель. Думаю на шесть-семь.
– Вы начинаете, Америка отвечает?
– Именно.
– Кто останется?
– Кто-то в Африке. Кто-то в Китае.
– И все?
– Плюс-минус Гренландия, Антакартика и те, кто добежит до бомбоубежища. Но что они будут делать потом – это вопрос. Двухлетняя пылевая буря…
– А исламские страны с повышенным экстремизмом? Они же ваши союзники?
– Ну, Антон!..
– Извини. Хорошо. Что Австралия, Южная Америка?
Спокойный семейный деловой разговор. Однако…
– Мегаполисы и крупные города – без шансов. Больше трехсот боеголовок. Возможно, небольшие городки и сельское население в начале уцелеет, но… Климатические изменения будут очень серьезными.
Я представил себе, как начинается ядерная война. Никакой предварительной подготовки населения. Никаких слухов. Война должна начаться совершенно внезапно. Как гром среди ясного неба. В прямом смысле. Офигевшие дикторы телевидения и радио что-то лопочут, сами не понимая, что им сейчас делать. Времени у дикторов – пять-семь минут. В Останкино-то конечно бомбоубежище есть. Те, кто их услышал и им поверил, начинают бежать к метро. Успевают добежать только жители соседних домов. Все странно одеты. Смесь дома и улицы. Кое-кто в тапочках. У кого-то зонтики. Большинство детей – не одеты, а завернуты в одеяла и пледы. Возникает давка. Люди озираются. В общем, никто ничего не понимает. Кто-то все равно не верит. Кто-то так и знал, что этим все кончится. Люди пытаются звонить, но мобильные телефоны не соединяют. Линии – перегружены, как в Новый Год. У кого-то радиоприемник. Он пытается найти волну, на которой хоть кто-то что-то может объяснить. Толпяющиеся у входа в метро люди не очень похожи на людей. Они скорее напоминают мычащее стадо коров перед входом на бойню. Особенного ужаса нет. Есть печальная растерянность. Все поглядывают на небо. Ждут вспышки.
