Александр Проханов - Виртуоз
Миновал несколько срубов с церковными луковками и шатровыми колокольнями. Увидел указатель с надписью «Ганина яма», поясняющий текст, как это бывает в местах массового посещения туристов. Земля под ногами гудела, словно сотрясался невидимый кратер. Еще несколько шагов, и он оказался на дощатой, покрытой навесом галерее, что вела под соснами, огибая небольшой овраг, окружая земляную рытвину, смыкаясь вокруг просевшей земли. В центре рытвины чернела неровная щель, напоминавшая лесную нору.
Из этой щели исходило трясение, передавалось в сухие доски настила, в расползавшиеся корни сосен. Этот тектонический звук сопровождался жалобным звоном досок, струнным гудением сосновых стволов. Он понял, что находится у заброшенной шахты, куда сбрасывались тела убиенных. Звук, который он улавливал не слухом, а испуганным сердцем, был гулом неисчезнувшего, случившегося сто лет назад злодеяния.
Он всматривался в глубину норы, и казалось, ее заволокло мутным дымом. Это и впрямь был кратер, ведущий в центр земли, и глубже, в сокровенную, ужасную тьму, в преисподнюю, в сердцевину ада. Мутный дым был дымом вечного пожарища, испепелявшего свет, ликующую жизнь, божественные силы мира. Железной окалиной тянуло из-под земли, словно там находилась невидимая кузница, где грохотали наковальни, шипели кузнечные мехи, пламенели угли, и чудовищные существа орудовали раскаленными клещами, тяжкими молотками, красными шкворнями. Ему стало дурно, горло першило от кислотных испарений. Он чувствовал жуткое притяжение, которое затягивало его в черный зев. Видел свивавшееся воронкой пространство, где скрученные, сплетенные в жгут, ввинчивались в дыру земные стихии, погибшие души, тщетные упования, великие проекты. Туда, как темная струя, сливалась земная история, пропадала линия русской судьбы. Ее расплющивали удары, жгли раскаленные угли, и на поверхность просачивался запах пепла и паленой плоти.
Склоны рытвины поросли травой. По склонам ямы были посажены лилии, белые, розовые, нежно-золотые. Их было множество, цветущих на склонах и кромках провала, словно своими корнями они скрепляли зыбкую почву, не давали увеличиваться оврагу, со всех сторон обступали темную щель. От них исходил дивный аромат. Благоухающее облако окружало зловещую щель. Сквозь сосновые кроны летели лучи, и навстречу лучам тянулись дивные цветы, раскрывались божественные лепестки, струились райские ароматы.
Нежность, целомудрие, несказанная красота боролись с же лезными силами, укрощали волю преисподней. Здесь, в Ганиной Яме, шла непрерывная схватка. Духи света сражались с духами тьмы. Одни, вместе с дымом, излетали из Подземного прогала. Другие, в плеске сверкающих крыльев, мчались из неба, неся перед собой сияющие цветы. Алексей чувствовал, что кругом сшибаются крылья, свистят мечи. Борьба идет за его душу, за его судьбу, за его таинственное предназначение. Он стоял на дощатом настиле, рассекаемый надвое. Одна его половина затягивалась в дымный зев, а другая, окруженная лилиями, возносилась в лучах. И он стал молиться:
«Господи, Отец Небесный, люблю Тебя! Люблю ненаглядную Родину! Люблю мой великий, мой страдающий, мой гибнущий народ! Господи, спаси Россию! Сбереги, Господи, русский народ! Запрети зло, запечатай врата ада! Если надо, возьми мою жизнь! Если надо, отдай меня на растерзание зла!»
Он молился страстно и слезно, ожидая отклика. Ему показалось, что отклик явился. Господь, услышав его молитву, ее последние жертвенные уверения, согласился на жертву. Требует, чтобы он своим телом, своим молящимся сердцем закрыл амбразуру зла, закупорил ужасную щель, из которой на Русь вылетают смертоносные вихри. Войны и мятежи, раздоры и ненависть, несусветные зверства и казни. Он услышал отклик Господа, угадал его волю, и, любя эту божественную волю, кинулся вниз, навстречу железным свистам. Подставлял грудь, помещал сердце в черное, стреляющее жерло ямы. Падал, расставив руки, как падают в воду ныряльщики. Не долетая до кратера, почувствовал, как его подхватили могучие силы. Повлекли ввысь, навстречу лучам, сквозь заросли божественных лилий, сквозь серебряные кроны сосен, к пышным голубым облакам. Выше, выше, в столбе ликующего света. Он возносился, теряя вещественность, превращаясь в ликующий дух, пролетая миры, цветущие райские поляны, дивные рощи, лазурные озера, по берегам которых гуляли сонмы счастливых людей, не сминая растущие под ногами цветы. Они несли на плечах завороженных пернатых птиц, держали в руках кротких лесных зверей. Среди них было много знакомых лиц, любимых писателей и героев, обожаемых праведников и святых. Там были поэт Юрий Кузнецов и космонавт Юрий Гагарин. По синей реке на смоленой лодке плыла царская семья. Царевны улыбались ему, царь благодарно кивал, царица махнула рукой, а цесаревич зачерпнул горсть воды и шаловливо брызнул в него.
Он пронесся сквозь райские пределы и предстал перед Господом, который был сплошным светом, бесконечной любовью, нескончаемым счастьем. Господь принял его в свой свет, поцеловал в уста, а потом отпустил на землю.
Он очнулся, стоя на дощатом настиле, окружавшем Ганину Яму. К нему торопились паломники, подбегали богомольцы. «Царь! Святой!» — кричали они и ловили его руки, чтобы целовать. И сквозь сосны, с соседней колокольни, торжественно запел колокол.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Илларион Васильевич Булаев, именуемый в кругах кремлевских чиновников Виртуозом, проживал свой обычный, наполненный интригами и встречами день, напоминавший разноцветный витраж из затейливо раскрашенных стекол. К ночи, прежде чем уснуть в своей одинокой постели, этот улетающий день складывался в изображение, похожее на картину Филонова. Множество голов, наложенных одна на другую, множество интерьеров, фасадов, и сквозь все наслоения брезжит желтоватое свечение непостижимого бытия, просачивается сизая тень внеразумной реальности, которая маскирует себя призрачным скоплением человеческих лиц, видом скользящих улиц, хаотичным убранством жизни.
Утром он встречался с комиссарами молодежного движения «Наши», которое, по его замыслу, должно было постепенно вытеснить нынешних партийцев из сконструированной им правящей партии. Партия состояла из циничных и медлительных чиновников. Когда вереницей они шествовали в зал партийного съезда, казалось, движется конвейер с одинаковыми, туго набитыми чемоданами. Создаваемая наспех партия была подобна сырой глине с неразмешанными комьями, из нее невозможно было слепить изящную посуду, царственные вазы, свадебные сервизы, а только грубые горшки и кувшины, которые было не жалко разбить. Молодые комиссары, напротив, радовали свежими мыслями, пытливыми взглядами, разнообразием точек зрения. Виртуоз произнес перед ними несколько блестящих пассажей о «государственной идее» и «русской цивилизации». Один из них, светловолосый, с упрямым лбом и крепким подбородком, напоминавший чем-то легендарного Олега Кошевого, спросил:
— А как вы полагаете, возможно ли восстановление в России монархии?
Отвечая легкомысленно и остроумно, Виртуоз подумал, что «монархический проект» с участием тобольского провинциала пустил в обществе глубокие корни.
Другой активист, худой, черноволосый, с горящим, фанатичным блеском в глазах, похожий на Сережку Тюленева, спросил:
— А почему мы не можем использовать американские технологии «оранжевых революций» в самой Америке? Я бы поехал в Штаты и организовал там протестные выступление чернокожих и индейцев. Честное слово, это не потребует большого финансирования.
Виртуоз похвалил активиста за креативность, порадовался этому фантастическому предложению, ибо в современном слипшемся, пластилиновом мире только фантастические рецепты могли привести к результату.
Довольный встречей, он отправился на свиданье с политологом, который только что вернулся из Америки и привез оттуда самые свежие впечатления. Политолог ярко и убедительно поведал о симптомах скорого экономического кризиса в Штатах и тлеющей финансовой катастрофе, которая может легко перекинуться на российский финансовый рынок. Он рассказал, что предвыборная борьба между афроамериканцем Обамой и престарелым ветераном вьетнамской войны, скорее всего, кончится блестящей победой чернокожего лидера, потому что Америка устала от накопленных противоречий и традиционных способов их разрешения. Грезит новизной, абсолютной асимметрией, политическим и идеологическим экспромтом, который обещает обаятельный и экстравагантный Обама.
— Мы ведь тоже исчерпали весь ресурс политтехнологий и доктрин, которые управляли страной последние десять лет,— мдумчиво произнес Виртуоз, рассматривая белый хрящ на переносице политолога, его коричневые веки и розовые холеные ногти. — Нам очень не хватает экспромта.
