Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова
Голос девушки – звонкий, напитанный какой-то еще детской, как у Жоры, наивной уверенностью в своих словах, но уже разбавляющей эту уверенность печалью взрослого, подтвердил то представление, которое Варвара Сергеевна успела составить о ней по многочисленным фото в соцсети и коротким фразам Швыдковского.
В ней не было настоящей, глубинной злобы, значит, не могло быть и подлости.
– Значит, это был не просто секс? – чувствуя, что с этой изумительно открытой девушкой можно и нужно только так, спросила Варвара Сергеевна.
– Не просто. Я видела в нем личность. Он прожил жизнь, о которой я мало что знаю. Я родилась в восемьдесят третьем и в лихие девяностые, время, о котором столько уже снято и написано, была еще маленькой. На прошлой неделе гримировала актеров для детективного сериала о конце восьмидесятых – начале девяностых. Изучая по фото и видеохроникам те эпохи, их антураж – аквариумные госучреждения, хрустальные, переполненные окурками пепельницы, недосказанность и страх, потом, ворвавшимся вихрем, фарт, лихость, обесценивание человеческой жизни, нищету и шальные деньги, постоянно ловила себя на мысли: каким он был тогда? Как выглядел, о чем думал, с кем спал, за что страдал?
– Похоже на любовь.
– Скорее на ее обратную сторону.
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Он жил в своей изнанке. Мне же иногда удавалось увидеть его лицо. Но это не любовь, за которую сражаются, которую берегут. Любовь – это что-то долгое, очень большое, не вмещающееся в сердце. Это как… как целая вселенная! Роман не принадлежал мне, я не могла ему помочь, да и цели такой не было. Меня тянуло к нему, но это, я чувствовала, было неправильно для нас обоих: несмотря на близость, мы остались чужими. На момент нашей встречи я переживала сложный период – уже понимала, что развод неизбежен, с работой, как и у многих, начались проблемы, родители конкретно дурили после тяжело перенесенного ковида… Человека в раздрае часто швыряет к чему-то особенному, нетипичному… К такому, в чем есть агрессия, есть борьба.
– Насколько я знаю, ваш муж как раз борец.
– Бывший муж. Мы расстались.
– Хорошо расстались?
– Конечно. Друзьями.
– Благодарю за откровенность. Я вас больше не побеспокою. Вы единственная, кто отозвался о Романе так.
– А она? Эта женщина, которая с ним жила и чью дочь он воспитывал?
От изумления Варвара Сергеевна едва не присвистнула.
– Она умерла незадолго до его смерти.
– Вот как… Чудовищно. Но я почему-то не удивлена…
– И все же почему вы перестали общаться с Поляковым?
– Не стоит об этом… Так вышло. Смерть извиняет все.
* * *
Прислонив голову к плечу Наташи, Жора клевал носом.
– Может, перенести его в дом? – спросил доктор, вернувшийся к столу с бутылкой французского коньяка, упакованного в картонную коробку, – очередным подарком благодарного пациента.
– Пусть здесь пока дремлет, – не желая нарушать идиллию детей, ответила Варвара Сергеевна.
Весь вечер Жора рассказывал Наташе про Лаврентия – в последние два дня пес приходил примерно в одно и то же время и жадно заглатывал из рук ребенка еду, а потом, не теряя достоинства в осанке и выражении морды, долго вылизывал ему руки. Реальный Лаврентий мешался в сознании ребенка с Лаврентием вымышленным – в эмоциональные рассказы о приручении пса мальчик то и дело с серьезным видом вставлял факты о его приключениях в городе у моря. Наташа слушала, задумчиво улыбалась и кивала. Улыбалась и Варвара Сергеевна, случайно создавшая целый мир, некоторые детали которого она не раскрывала ребенку из педагогических соображений.
– Ребята, я хочу выпить за вас! – привстала захмелевшая Лариса. – Какой чудесный вечер! Вино, общество! А какой был шашлык!
– Давайте выпьем за жизнь, за это лето, – протянула к ней свой бокал с «Киндзмараули» Самоварова. – За детей, за вдохновение, за любовь!
– Согласен, – успев открыть бутылку и налить себе коньяка, поддержал женщин доктор. – За лето и за еще один прожитый день. Кто знает, что будет с нами завтра!
– Еще один штамм ковида, что же еще! – смешно развела руками Лариса, затем икнула и, хихикнув, прикрыла рукою рот.
Все выпили, кроме, конечно, залипшей в мобильном и опасавшейся пошевельнуться из-за прильнувшего к ней мальчика Наташи, тем более что ей это запрещали врачи. И Лариса, сразу после изысканного вина выдув залпом стакан воды, предложила:
– А давайте споем! «Под небом голубым есть город золотой…» – негромко затянула она.
– «С прозрачными воротами…» – подхватил доктор.
Варвара Сергеевна помнила: это одна из его любимых песен.
Из сада врывались и ликовали, носясь под крышей террасы, дурманящие ароматы – акации, лаванды и зацветшего буквально на глазах, сегодня утром, чубушника. Вечерний воздух был вязким, но легким, будто природа, подобно балерине, танцевала по земле своими зелеными ногами.
Лариса и доктор продолжали петь, а притихшей в плетеном кресле и наслаждавшейся минутой Варваре Сергеевне вновь захотелось плакать.
От скоротечности красоты, от человеческой глупости, от силы и уязвимости любви и от того, что все происходившее с ней в этот длинный вечер уже когда-то было.
И Никитин был. И Валера.
И ее целое под хлопковой белой рубашкой сердце, которое невозможно разрубить пополам.
Была и эта тоненькая, мужественно сражавшаяся за право на жизнь девушка в инвалидном кресле, и чернявый, беспечно примостивший голову на ее больных коленях особенный мальчик.
Доктор, проводив гостей до дома, принимал душ, а Варвара Сергеевна, закончив уборку и уложив мальчишку в постель, вышла на террасу выкурить долгожданную папиросу.
На перилах завибрировал забытый мобильный.
На часах была половина двенадцатого, и это могла быть либо ее беспардонная Анька, либо… ловко подсаженный на крючок страха Ваник.
Искреннее удивление, выраженное Агатой, когда Варвара Сергеевна спросила ее насчет суммы в пять тысяч долларов на лечение сына (о том, что чуть меньше года назад мальчик получил из-за наезда сложный перелом ноги, она узнала, листая страницу Агаты), укрепило Самоварову в мысли, что ее предположения верны: серьезной наличности у генерала не было, но человек такой натуры, как Поляков, никогда не стал бы одалживаться даже у дочери, если бы не был уверен в возможности вернуть долг.
В своем внезапном и быстро перегоревшем порыве он пытался занять подо что-то, за что предполагал выручить деньги.
Расчетливый и осторожный, он мог использовать для обналички содержимого коробки того, кто был ему обязан, чью личность он почти стер, а тело подсадил на зависимость от рецептурных таблеток, – Ваника.
Взяв телефон, Варвара Сергеевна спустилась со ступеней террасы в сад.
Номер не определился.
– Аря, у меня хорошие новости!
Это была Регина, о существовании
