Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова
Впервые за долгие годы у него появился реальный план – оставалось только, не спалившись, воплотить его в жизнь.
Весь март под разными предлогами он уезжал в город дважды в неделю. Завел аккаунт с вымышленным именем и заходил в него из разных интернет-кафе, какие еще нашлись в городе, стараясь нигде подолгу не задерживаться.
В разных магазинах приобрел головные уборы: дешевую серую бейсболку с белым вышитым иероглифом, темную клетчатую кепку и грубой вязки шапку. Головные уборы он чередовал, стараясь не появляться в одних и тех же там, где уже побывал.
Наконец появился реальный покупатель.
Некто под ником «Барон» готов был купить слиток целиком и большую часть камней.
Платил он существенно ниже средней стоимости по рынку, зато готов был забрать все, кроме двух самых крупных алмазов, которые Поляков решил оставить себе на черный день.
«Если наследство твое не фуфло, – отвечал «Барон» «Пиковому валету» – под этим ником выходил в Сеть Поляков, – дам за все сто девяносто. В долларах».
«И как ты это проверишь?»
«Спец проверит. У меня ювелирное производство».
Полякова объяснение удовлетворило – неизвестный предприниматель мог по дешевке скупать на черном рынке хороший товар и в три конца возвращать себе деньги в эксклюзивных, на заказ, изделиях.
Договорились о встрече в первых числах апреля – покупатель написал, что должен собрать нужную сумму наличными, и дал адрес цеха: он располагался на окраине города, в цокольном этаже жилого дома.
Несмотря на кажущуюся открытость клиента, страх возможной подставы не отпускал – при передаче товара, прекрасно понимая, что он добыт нелегальным путем, «Барон» вполне мог его кинуть: применив физическую силу, банально отобрать драгоценности.
За два дня до встречи Поляков окончательно лишился сна.
Когда Марта уходила в спальню и засыпала, он просиживал до рассвета в своем кабинете, убивая время в разговорах с тем, у кого всегда находились для него душевные силы и время, – с Вольдемаром.
– Ты подставил меня. Искусил. Сломал мне жизнь, – вглядываясь в силуэт на стуле в углу, выдавливал из себя Поляков уже не раз говоренное.
– Бесстрашный трус (так его в сердцах назвала когда-то Марта), ты сломал ее сам, – кривляясь и копируя интонацию ее голоса, отвечал Вольдемар. – А то ты не знаешь, что на войне чаще всего гибнут те, кто, пытаясь прикрыть свой дикий страх, бездумно бросается на врага. Такие бегут в атаку первыми, – выспренно продолжал пиявочный.
– Ты молчал бы про войну, жалкий фраер… Когда наших ребят терзали в Чечне, ты прислуживал бандитам: чинил им унитазы и чистил стволы. А я бандитов, рискуя жизнью, ловил.
– Ну-ну… на тебе убийство и пособничество в коррупции, – усмехался прозрачный рот. – За представление к очередному званию ты сколько отвалил?
– Нисколько. Перед тем как выйти в отставку я просто помог коллеге – он строил дом, – стиснув зубы и едва сдерживаясь, чтобы не накинуться на тень с кулаками, отвечал Поляков.
– Ну да, ну да… И коллега твой поставил условие: получишь генерала, сразу свалишь на пенсию. Зря ты разбазарил на этих тварей всю наличность – платил бы им камушками. Зассал, да? Что, их искали обе стороны не один год?
– Сука ты. Из жалости я готов был спасти твою сраную жизнь.
– Еще расскажи мне, что я сам себя в СИЗО на решетке окна подвесил.
– Совпадение…
– Которое стоило тебе сраную тысячу долларов.
– Чушь! Чушь! – вскочил с места Поляков. – Ты искусил меня. Ты умолял меня. Ты убедил меня. Ты сломал меня, – беззвучно рыдал он.
– Какое же ты ссыкло, майор… У тебя было два варианта: сдать меня с барахлом и остаться честным ментом или рискнуть стать коммерсом – свалить из города куда-нибудь подальше и жить припеваючи. Время было такое, когда и невозможное стало возможным. А я бы вышел по УДО живехонький – и к тебе помощничком. Мы же и так с тобой что метель и вьюга – два лучших друга, а были бы еще и богаты.
– Ты искусил меня. Не богатством! – горячо шептал в полумраке кабинета Поляков. – Я пожалел тебя.
– Ну-ну. Ты даже баб своих не жалеешь.
– У меня нет баб. Я жену люблю.
– Что же ты ее все эти годы не лечил? Она спивается, болеет.
– Я тоже болею…
– Каково это ей – жить с человеком, которого она презирает? Сначала – ради дочери, потом уже по привычке. Думаешь, она тогда не поняла, что ты – упырь? Как и папашка твой, яблочко от яблони…
– Заткнись. Уходи. Я в плохой форме.
– Не переживай, брат, мы снова скоро встретимся там, где форма уже не важна.
– Уходи, уходи, уходи! – Поляков вскочил с кресла, закрыл руками уши и стал, раскачиваясь, ходить взад-вперед по комнате. – Уходи! Уходи! Уходи! – яростно выкрикивал он тени до тех пор, пока в кабинет не влетела Агата.
Рассвет за окном ярко розовел, стул в углу был пуст.
Агата шагнула в полоску молочно-розового света.
– Рома, – высоким тонким голосом сказала она, – Володя с нами попрощался и ушел. Пойдем-ка и мы спать.
Вглядываясь в ее смутные, подсвеченные рассветным маревом черты, он перевел воспаленный близорукий взгляд на литографию на стене, затем – на женщину, поглаживающую его руку, и наконец разглядел, что рядом с ним Марта.
34
С тех пор как Жора принялся с усердием осваивать акварель, занятия стали длиться почти два часа, с обязательным, по настоянию хлебосольной и хлопотливой Ларисы, перерывом на перекус.
В пятницу, по просьбе Самоваровой, урок перенесли на вторую половину дня, и это позволило Варваре Сергеевне не только успеть подготовить закуски и сервировать стол на террасе, но также выйти на связь с загадочной девушкой Агатой.
Наташа, в сопровождении матери и Жоры, въехала на участок на коляске.
На коленях у нее лежал букет первых флоксов из сада – малиновых и бледно-сиреневых.
Опасения Ларисы, к счастью, не оправдались – Наташа вовсе не испытывала неловкости от своего положения и искренне хохотала над тем, как мальчик изображал лошадь, гарцуя возле ее коляски.
Вскоре после них подоспел и доктор, два часа добиравшийся из города по пробкам.
Он поцеловал Варвару Сергеевну, первым делом проверил уже разожженный мангал и побежал в дом переодеваться.
– Надо же, – Лариса с удовольствием потягивала предварительно охлажденный просекко. – Какой у тебя импозантный, оказывается, муж.
– А ты думала какой? – хлопоча у стола, игриво спросила Самоварова, ни на минуту не переставая думать про недавний разговор с Агатой.
– Пузыристое какое, но вкусненькое! –
